морального падения псто

Дописала автореферат вчера в ночи, и сразу сон в руку. Приснилась очень куртуазная и графичная НЦа про то, как Рокэ Алва отшлепал и выеб Альдо Ракана, похожего на порноактера Джетта Блэка. К обоюдному глубочайшему удовольствию.
То, что было увидено, никогда не развидеть
Итак, два основных закона слэша по ОЭ в действии:
1) Алва всюду влезет,
2) Алвадик или бзсхднст
Как-то так примерно:

12.11.2013 в 09:59

Пишет  TokaOka:

12.11.2013 в 10:38

Пишет  Итицкая сила!:

В принципе, выпороть и выебать Альду можно и Робером. Это было бы ещё лучше; ябыпоглядел на такого Эпине.
Короче, я знаю, чего попросить у дедушки Мороза. Дедушка! Зима близко! Выходи из-за стены со своим мешком отрубленных голов и вырванных сердец, приводи армию замороженных покойников, пусть хоть они промотивируют восхитительных людей, пишущих в ОЭ-фандоме, накатать хотя бы крошечный миник про выпоротого, выебанного и довольного Ракана

@темы: вжжух... ням-ням, первый маршал Тагила, Гарри был жив и впереди была битва с усами!, Золотая Анаксия, lolz, Ссылки

---

Только что прочла "Дикую Охоту" Ауренги; раздавлена, влюблена и ошеломлена. Лучше канона! Держите меня Семеро, как красиво, как ритмично, всё нанизалось на балладу о смерти и всё про смерть; какой этот Таргариен безумный в самом изящном проявлении мортидо, какой Тайвин - канон, ещё раз канон, и даже лучше того. И Джейме внезапно не свиноёб. А Эртур Дейн - божы ж мой на еже. И как обидно, что только намеками можно угадать, что у них с принцем было раньше и что будет дальше. Это бы вот читала все семь мартиновских книг.

А ещё читала "Детей немилости". И это, честно говоря, такой мощный феминитский церебральный оргазм, что даже слэш не придумывается. Одна! Одна всего возможная пара на целую книгу, зато фема можно вообразить тоннами! Литрами! И гет, годный, качественный, интересный гет! Женский пантеон, женская духовная иерархия, женщины-воительницы наравне с мужчинами, без мужебаб, просто полное равенство в проявлении и реализации себя. Такого гендер-нейтрального годного фэнтези ещё никто никогда не писал. Есть совершенно потрясающей красоты моменты. Когда Каэтан... без спойлеров, но душу рвало на тряпки. Ну и, конечно, подвиг Ликрит и Данирут восхитителен, величествен и как-то по-хорошему грустен. Прочитала бы про них фиков. Мало их, слишом мало. И про Иману тоже; что там у неё было в жизни, как она такая выросла?
Я, жалкая ничтожная личность, нанизалась на Морэгтаи/Итаяс под конец, пройти мимо совершенно невозможно, потому что император и непобедимый воин, который у всех мысли читает, а у Него не читает, а император смотрит в его прекрасные глаза и не знает, что делать - убить, выебать или покормить, и если убивать, то кого? Ненависть до любви, троллинг до анальной пенетрации, всё, как мы любим. И главное, Нэле в обиде не будет. Из её истории с Мирале тожы вырисовывается нормальная бисексуальность. Нэле будет с Эррет. А хуле? Императрица имеет права на Державу!

@темы: свун, гомосексуальные пидорасы, Книги

---

*грустным голосом* Товарищи, а посоветуйте фанфиков (ГП, ОЭ, Инсепшн, другие варианты), чтобы:
а) С контрастной парой (мужыг и несколько менее мужыг)
б) Возраст 25+ (школьные мимо)
в) Обязательно NC17
г) Обязательно сюжет (кейс, экшн, что угодно)
д) Опционально ER

А? Ведь есть, наверняка. Пожалуйста

@темы: ГП, вопрос, первый маршал Тагила, гомосексуальные пидорасы

---

о спорт, ты ж.

будни глупого пингвина

Внимательно посмотрела на себя в зеркало, на свои руки на фотографиях опять же, и поняла, что нахуй так жить, превратилась в кусок сала. Сладкое и сидение на жопе - нет! диета и Джиллиан Майклс - да! Только боль, только хардкор. Так как нормально тренироваться я бросила ещё весной, решила перед Джиллиан пару недель поделать что-нибудь простенькое, чтобы в тонус войти. И нашла у Веркошака в цитатнике 11минутную программу. Отлично, то, что нужно, всего 11 минут, выглядит просто.
Ебать ту Люсю.
11 минут кардио - это совсем не 25 минут с чередованием кардио-силовая-пресс. Это блядские 11 минут кардио. Это апокалипсис прямо сейчас.
Даже сидеть как-то тяжело, запыхаться можно. Ахаха, легкие, я же не курю в вас, почему? Икроножные болят! Никогда в жизни, даже от самого задроченного заячьего бега на дорожке, даже от получасового сношения с велотренажером не болели, а теперь болят! Спина болит, бедра болят, перейти из сидячего в стоячее положение и наоборот очень, очень больно; ОБОЖАЮ.
И только руки не болят, а на гантели уже нет сил
Новости, конечно, очень грустные, потому что ебашить придётся много, а времени нет. Квадратики на прессе, когда же мы с вами познакомимся? Как вы там, в недрах жировых отложений, тепло ли вам? Нет ответа.

@темы: нижняя палата ума, где мои пилюльки?, Гарри был жив и впереди была битва с усами!, куколка

---

@темы: this moment, пикспам

---

Полпятого. Отослала очередную версию правки автореферата. Хочется чего-то тонизирующего, приятного. Казняшек.

18+, гуро

@темы: пикспам, на, ука!, где мои пилюльки?, свинья ты подколодная!, домовой эльф Доеби, пахло трупами живых существ, на умклайдет сел, животное

---

08.11.2013 в 23:39

Пишет  Турмалин:

От  anro11:

Мифы древней Греции глазами нерадивых студентов
Когда древние греки сочиняли свои мифы про богов и героев, они и представить себе не могли, как будут интерпретировать их народное творчество будущие студенты. Продолжая отмечать начало учебного года, представляем вам перлы студентов, выданные ими на экзамене по мифологии. Надеемся, новый учебный год принесет нам новые свершения на ниве научного юмора.

"Посейдон, богиня моря".
"Прометей, сын Зевса." Зачеркнуто. "Прометей, отец Зевса". Зачеркнуто. "В общем, неважно."
"Отличить бога от бога сложно, но если вас пытается изнасиловать дождь, вы можете быть уверены, что это не Афина"
"Посейдон превратил корабль в скалу, что команда сочла дурной приметой".
"Навсикае приснилось, что она стирает белье, и она решила, что ей пора замуж за героя."
"Надежным бытовым средством отличения добра от зла на практике является полиция."
"Одиссей не всегда решал проблемы путем убийства, что делало его не вполне героем."

"Оресту приходится решать, ослушаться бога или убить маму, у каждого выбора - свои положительные стороны."
"Титан Прометей был начисто лишен классового сознания."
"Артемида родилась, осмотрелась, помогла родиться брату - и тут же поклялась, что у нее не будет детей."
"В те времена черепахи могли беспрепятственно летать над Афинами." (Речь идет о смерти Эсхила)
"Люди появлялись на свет буквально из чего попало."
"Аркадию называли счастливой все, кто там не жил."
"Члены семейства Атридов относились друг к другу с некоторой неприязнью."

До приезда в Афины Эринии не знали, что они милостивые божества."
"Некоторые олимпийцы напоминают маяки, а некоторые - стыдно сказать что".
"То, что сирены прикованы к острову, показывает их женскую слабость и ограниченность. К Харибде это тоже относится."
"Боги могут принимать разные облики, в том числе примет и пророчеств."
"Нимфа Калипсо - сексуальный агрессор."
"Комедиограф Плавт был свидетелем тому, как Зевс превратился в мужа Амфитриона, чтобы соблазнить жену Амфитриона."
"У Афины с Одиссеем все было как у Зевса с Алкменой, только наоборот."
"Говорить, что Посейдон является олицетворением моря, несправедливо по отношению к морю."
"Трудно сказать, что символизирует Сцилла. Мало ли кто сидит и кусается."
"Женихи приставали к Пенелопе с пристойными предложениями."
"Бессмертные боги бессмертны, от этого у них сильно портится характер."
"Из-за того, что в поэме много рассказов в рассказе, не сразу поймешь, кто кого уже убил, а кто только собирается."
"На месте троянцев я бы уже после Геракла понял, что город стоит в неудачном месте."
"Овидий скрещивал богов с чем угодно, так и в ссылку попал."

"Гера была богиней всех домашних дел, а потому отличалась особенной мстительностью."
"Знание мифологии дурно повлияло на манеры Челлини."
"Артемида любила людей, пока детеныши, а взрослых не особенно."
"Ахилл умер и понял, что был неправ."
"В дантовском Аду вообще полно интересных людей, Одиссей не исключение."
"Миф - вымышленное объяснение реального явления, бытующее в устной традиции. Почему-то звучит знакомо."
"В современных фильмах Аид - сатанинский злодей, а у греков он просто складом заведовал."

"Когда афиняне соблазнили фурий, наступил патриархат."
"Аполлон приходился Агамемнону ухажером его наложницы."
"В Библии считают, кто кого от кого родил, в греческих мифах, кто кого убил."
"Древние греки плавали на войну вдоль берега к неприятному удивлению прибрежных жителей."
"Тезей был хорошеньким и его все время принимали за девушку и пытались убить, ограбить или хотя бы обругать. Это показывает, что древние греки неправильно относились к девушкам."
"В "Одиссее" две сюжетных линии: как Одиссей героически пытался доплыть домой и как его дом героически пытался остатьcя его домом."

"Надо было Орфею напиться с горя - и Дионис бы его не тронул."
"Боги как медиазвезды, от них ждешь интересного, а не хорошего."
"Афина была богиней мудрости и поэтому вечно шлялась с какими-то героями."
"Как размножались люди до сотворения Пандоры?"
"Все греческие пророчества сбывались благодаря попыткам их избежать."
"У Ганимеда от Зевса детей не было, что странно."
"Афродита распространяла себя на все."

"Когда Гектор попрощался с женой, стало понятно: убьют."
"Историческую Трою жгли чаще, чем об этом писали."
"В старые времена человек мог нарушить законы природы и отвертеться - природа была одушевлена и расщеплена на личности, у нас уже так не получится, физики все испортили."
"Афродита всенародная любила всех, но не все ей нравились."
"Кассандра приобрела дар прозрения, но возлюбленной Аполлона не стала, видно, это был вариант хуже падения Трои."
"Обычная проблема богов: сначала требуешь Ифигению, а потом столетиями объясняешь, что тебе неугодны человеческие жертвы."
"Медуза Горгона превращала в камень не всех, у нее были дети от Посейдона."
"Боги мало пили: на свадьбе Пелея все смогли прочесть надпись на яблоке."
"Одиссей был великий человек - он слышал сирен, но музыканты на пиру его не раздражали."
"Самым лучшим правителем был Менелай, он единственный, вернувшись, застал царство в полном порядке."
"Христианский пантеон нас избаловал."
"Самое интересное в мифе то, что он не перестает быть мифом, даже если рассказан наоборот."
"Ифигения посмотрела на них на всех и решила добровольно принести себя в жертву."
"Никогда не знаешь, к кому прилипнет миф. Александр Македонский хоть старался туда попасть, а Виргилия за что?"

"Этот Гермес врет как политик."
"Трезвый Геракл был вежлив."
"Гесиод был замечательным драматургом, только пьес не писал."
"Когда Леда снесла яйцо, Тиндарей сразу понял, что рогов у него нет."
"До этого курса мне сильно не нравился Яхве. Теперь я знаю, что он не одинок."
"Изначально Крон был не богом времени, а просто сволочью на букву "к"."
"Змеи заменяли древним грекам кошек, но кошки лучше."

"Эпиметей значит "после-мысль". Такое впечатление, что люди произошли от него и Пандоры."
""Одиссея" - самый древний текст о возвращении мужа из деловой поездки."
"Тиресий объяснил Креону, что тот нарушает закон об охране труда."
"Тезей был эгоистом, а потому редко убивал без причины."
"Даже циклопы от кого-то происходят."
"Прометей дал человеку разум, потом он куда-то делся."
"Менелай понял, что боги смотрят на него, и старался больше не совершать подвигов даже случайно."

"Телемак был так занят поисками отца, что не влюбился в Елену."
"Афиняне пришли к фуриям и сказали "Девушки, вы такие красивые, пошли к нам жить.""
«Афина – покровительница ткачества. Ну конечно тут станешь стратегом.»
«Если бы к Елене, как к Пенелопе, явилось 108 парисов, она бы тоже всем отказала.»
«Сначала Агамемнон пообещал Ахиллу Ифигению – и зарезал. Потом дал Брисеиду – и отобрал. Ахилл и решил, что он жулик.»
«Сейчас даже дети знают, что в мире мертвых ничего есть не надо, но Персефона-то была первой.»
«Судя по обращению с нищим, Пенелопа была весьма гостеприимна, но всему же есть предел.»

«Одиссей спустился в Аид, осмотрелся и твердо решил вернуться домой, ни на что больше не отвлекаясь.»
«Прометей украл не огонь, а идею огня, так что это была не кража, а пиратство.»
«Мужчин Цирцея обращала в свиней, а женщины ей как-то не попадались.»
«Зевс был тот еще тип – но дети у него получались хорошие.»
«Выйди Пенелопа замуж за Агамемнона, она бы его перевоспитала или отравила. Зачем же топором-то?»
"Гектор был не герой, а нормальный человек, поэтому Трою взяли только после того, как его убили."
"Сцилла и Харибда заменяли древним грекам Содом и Гоморру."

"Агамемнон убил мужа Клитемнестры, потом ее маленького сына. В общем, этот брак не задался с самого начала."
"По ночам Пенелопа распускала Лаэрту саван."
"Из родословного древа персеидов через поколение нужно вычитать Зевса, а то запутаться можно."
"Полифем злоупотребил законом гостеприимства и съел нескольких моряков."
"Елену в Спарте почитали как богиню, так что может она до сих пор жива."
"Боги отличались от правительства тем, что их мотивы можно было понять."
"Зевс увез Европу и из этого получилось много интересных преступлений."

"После смерти Тиресий стал выражаться яснее."
"Дионис сумел вывести свою маму из подземного мира, потому что Аиду раньше никто не предлагал выпить."
"- Зачем в подземном царстве судьи, если все равно никто ничего не помнит?
- А мы помним, зачем нам бюрократия? Вот и тут так же."
"- Эвридика умерла от того, что ее укусила змея. Интересно, как это дриада могла умереть?
- Ну может змея ее дерево укусила."
"Да любой христианин понимает, что с Аидом нельзя договариваться."
"У мифов столько разных версий, потому что в древней Греции была демократия."

«Ромео, как христианину, не пришло в голову, что можно вытащить Джульетту с того света. А может он уже слышал про Орфея.»
«Греки так устроились, что даже катастрофы с ними происходили интересные.»
«Герои мифов еще не знали, что они герои мифов, а потому часто вели себя нелогично.»
«В миф, что людей творил Прометей, верится плохо – он производит впечатление компетентного титана.»
«Богиня Афина обычно сначала думала, а потом делала, это ей очень помогало.»
«Аполлону и Зевсу мы обязаны несколькими видами растений и животных.»
«Эдип женился на матери случайно, а потом Фрейду понравилась сама идея.»

«Если посмотреть на олимпийских богов и валар, то, наверное, оба хуже, но валар дальше.»
«С течением времени боги, в целом, добреют. С людьми это правило работает не всегда.»
«Персефону явственным образом похитили в субтропической зоне. Больше нигде такого соотношения зима-лето не встретишь.»
«Греки доливали в воду вино, потому что боялись кишечных инфекций, а боги просто так.»
«Потом Пелопиды вымерли и перестали убивать друг друга.»
«Золотые века всегда как-то особенно скверно кончаются.»
"Ахилл был героем, а Одиссей просто хотел домой к жене."

"Из-за глобального потепления Посейдон перебрался в Юго-Восточную Азию".
"Кто бы ни царствовал в Фивах, всегда получалось, что правит почему-то Креон."
"Если бы вы покалечили циклопа, разве бы вы не гордились собой?"
"Не хоронить покойников, значит гневить богов и разводить антисанитарию."
"Антигона - доказательство тому, что героический гражданин в своем праве может быть совершенно невыносим."
"Обилие выходов на землю превращало Аид в проходной двор."
"Эдип поговорил со сфинксом и тот покончил с собой."

"Нельзя сказать, насколько "Илиада" соответствует действительности - половина участников бессмертна, могли вмешиваться и редактировать."
«Афина ходит по «Одиссее» как тень отца Гамлета.»
«Древние греки верили, что против богов гражданское общество бессильно. За следующие два тысячелетия выяснилось, что дело обстоит наоборот.»
«Посейдон был такой сукин сын, что даже Зевса иногда раздражал.»
«Судя по Эвмею, Одиссей хамил исключительно богам и героям, а с рабами был вежлив.»
«Когда Эдип выяснил, что женат на собственной матери, он еще не знал, что это нормально.»
«Оказалось, что Полифем - на всю голову циклоп.»

«Если бы аргонавты не взяли с собой Орфея, мы бы так и не знали, кто у кого увел руно.»
«Заседает ареопаг, а туда то Эдип с Антигоной, то Орест с фуриями, и все за справедливостью.»
«С теми, кому Геката являлась на перекрестках, случалось что-то настолько плохое, что о них даже мифов нет.»
«В нашем мире Артемида отхватила бы не меньше десяти пожизненных.»
«Вообще у Одиссея семья – ни тебе резни, ни тебе инцеста, прямо как не греки.»
«А потом в Греции начался классический период и кентавры быстро вымерли.»
"Ходить за знаниями в царство мертвых - быстрее, дешевле и надежней, чем к живым экспертам."

"Концепция мести отличается от концепции справедливости тем, что наличие или отсутствие справедливости всегда спорно, а мести - неоспоримо."
"Когда Тесей украл Елену, он еще не знал, что она - Троянская".
"Мусульмане не были знакомы с греческой мифологией и поэтому плохо понимали европейцев."
"Афина время от времени разрешала Диомеду бить богам морду."
"Египетские очевидцы рисуют события "Илиады" совершенно иначе."
"Чтобы купать ребенка, Фетида вызывала Стикс на дом."
"Аргос встрял в Троянскую войну прямо как мы в иракскую."

"Лучше всего в Греции было жить, когда герои были заняты чудовищами, а чудовища - героями."
"Как у Афродиты при таком пренатальном опыте сохранилось хоть какое-то либидо?"
"Приковать Прометея приказал Зевс, а убили - орла."
"Греческие мифы до сих пор актуальны, потому что люди все те же, да и боги не очень изменились."
"Дионис все делал в нетрезвом состоянии."
"Кант не обнаружил бы внутри Зевса никакого нравственного закона."
"Фиванский цикл показывает, что жертвовать живыми на благо отечества еще можно, а мертвыми уже опасно."

@темы: lolz, Ссылки

---

пятница!

@темы: пикспам, f/, Фотографии, красота

---

Полчаса бегала вокруг Октябрьского поля, пытаясь найти хоть один блядский киоск союзпечати, где продают МГ, пока, наконец, удача не улыбнулась мне прямо около работы.
Это ж церебральная наркомания. Следующим шагом будет караулить поставки по утрам. Восьмое число - доза. ДОЗА.
Открыла, увидела разворот с М., я всё. Всё. Навсегда.
Это филины:


ps: ужасно жалко Финна (бастарды, калеки, сломанные вещи и люди, пережившие своё время) и хочется его откомфортить Мариной.
pps: первая страница, с эффектом "пробуждения" и переходом от Мондриана к цепям, божественна.
ppps: хочу быть кубиком рубика в твоих руках, детка

@темы: свун, вжжух... ням-ням, Майор Гром

---

бесстыдного самолюбования псто

Чеширочка, да продлятся дни её жизни, любезно согласилась меня пофотографировать, а потом ещё и обработала фото. Это тизер, дальше будет больше.

@темы: пикспам, Душепоносливость, Фотографии, das bin ich, куколка

---

21.05.2013 в 22:11

Пишет  Сказочка.:

енотик уже устал...

@темы: this moment, пикспам, где мои пилюльки?, lolz, Ссылки

---

Шедевр по ГП

Непростительно, но удовлетворительно!

@темы: ГП, свун, Телевещание, lolz

---

Походила по интернет-магазинам. Приценилась. Выпила ещё колёс. Как прекрасен этот мир, глаз протри.

@темы: Говноуныние, Телевещание, где мои пилюльки?, inner EvS, куколка

---

пятница!

Возвращаясь к тотальному талигскому гендер-бендеру: фем!Савиньякоцест наверняка был бы нежным альянском двух классических блондинок из порно. С накладными ногтями, силиконовыми персями, губками утицей на камеру и всеми прочими незабываемыми чертами лесбипорева для мужчин.

Как-то так, возможно. 18+

@темы: f/, Фотографии, первый маршал Тагила, lolz

---

Прекрасная TokaOka написала "Время Доброй Надежды". Сирирем.
Сразу скажу честно - читать было очень тяжело. Совсем не потому, что написано плохо, наоборот. В этом тексте нет ни одной фальшивой ноты, и его читать страшно. Потому что вот именно так вот, положа руку на сердце, я и представляю себе Сириуса, Ремуса, Джеймса и то, что между ними клокотало долгие годы. Я каждые десять минут отходила от экрана продышаться и попытаться прийти в себя, потому что Тока показала всё настолько логично, правильно и без вариантов, что становилось страшно и тошно. Это они, они как живые, и именно так всё и было - все недосказанные слова, ложь во благо, и горькая правда тоже как будто бы во благо, а ещё глухая стена непонимания, как это обычно и бывает между двумя людьми, которых растащило по одиночкам, не дав докончить выяснять отношения. И автор любит Мародёров настолько, что не ищет для них красивеньких масок. Только очень любимого человека не стесняешься показать живым, и только в самом дорогом не боишься жестокости, эгоизма, слабости. Очень, правда, сложно заставить себя не впасть в грех проекции и не получить сногсшибательно болезненных плюх. Боже, что за текст! Если я когда-нибудь забуду, за что люблю сирирем, и за что люблю Блэка - да, надо будет перечитать. Вот за то я его люблю, что его недостатки стали его достоинствами.

А вот от этого мне захотелось накрыться тазом, завыть и поползти умирать под ванну:

— Так я не понял, почему я должен замолчать?! — Сириус начинает раздражаться.

— Оставь меня, пожалуйста, в покое, — говорю я и плюхаюсь на подушки, — я как-то устал сегодня… Видимо это от обилия информации…

— А я знаешь от чего устал? — Сириус делает попытку повернуть меня к себе, — Знаешь? Нет?! А я тебе скажу! Я устал соответствовать! Ты понимаешь о чем я? Нет?! Тогда слушай! Ты тут сегодня мне с пеной у рта и с членом у рта доказывал, что любишь меня, да? Да! А на самом деле ты не меня любишь! Ты себя любишь, Ремус! Себя и свою ёбаную обиду! Жалеешь себя, успокаиваешь, на руках себя качаешь! Упиваешься своей жертвенностью! Как красиво вырастить из себя поруганную нежную фиалку! «Я его любил, а он срать на меня хотел, ах, какой я тонкий, ах, какой несчастный, ах, как он меня использовал для своих низменных потребностей, а мне всего и надо было от него — сидеть теплым весенним вечером под вишнями и обнявшись вдыхать ароматы цветущего сада!» Ну, что, скажешь, что я не прав, да?!

Он хватает бутылку и буквально опрокидывает в себя остатки ее содержимого. Вытерев рот ладонью, он смотрит на меня, а в его глазах совершенное безумие.

— Что ты знаешь о жертвах, сукин ты сын! Если я никогда не сюсюкал тебе слюняво в цветущем саде, о звездах и вечной любви это вовсе не значит, что ты не был мне дорог! Ты был моим другом, блядь, очень близким другом! Я никогда не вешал на тебя своих проблем, не так ли, Ремус? У меня всегда находилось для тебя время, хорошее настроение и торчащий хуй! Ну, что ты морщишься?! Ты разве не этого хотел?!

Я вижу, что он взбешён не на шутку. Но страшно вовсе не это. Страшно то, что он по сути прав.

@темы: ГП, свун, Душепоносливость, вжжух... ням-ням, сирирем, Ссылки

---

Можно, наверное, не бояться старости, если ты Хелен Миррен.

@темы: пикспам, свун, Лихопиздие, Фотографии, жениться вам надо, барин!, красота

---

Carmela Bertagna
John Singer Sargent, 1880

@темы: пикспам, Ссылки, красота

---

Из Лоренца о гендерном вопросе, "опущенных" и генезе власти.

У зеленушек, например, согласно наблюдениям Р. Хинде, непосредственно в период размножения самка стоит выше самца, а в остальное время года — наоборот. К этому выводу приводит простое наблюдение, кто кого клюёт и кто кому уступает. У снегирей, которых мы знаем особенно хорошо благодаря исследованиям Николаи, на основании таких же наблюдений и умозаключений можно прийти к выводу, что у этого вида, где пары остаются нерушимы из года в год, самка всегда иерархически выше самца. Снегирь-дама всегда слегка агрессивна, кусает супруга, и даже в церемонии её приветствия, в так называемом «поцелуе», содержится изрядная толика агрессии, хотя и в строго ритуализованной форме. Снегирь, напротив, никогда не кусает и не клюёт свою даму, и если судить об их иерархических отношениях упрощённо — только на основании того, кто кого клюёт, — можно сказать, что она, несомненно, доминирует над ним. Но если присмотреться внимательнее, то приходишь к противоположному мнению. Когда супруга кусает снегиря, то он принимает позу отнюдь не подчинения или хотя бы испуга, а наоборот — сексуальной готовности, даже нежности.
Таким образом, укусы самки не приводят самца в иерархически низшую позицию. Напротив, его пассивное поведение, манера, с какой он принимает наскоки самки, не впадая в ответную агрессию и, главное, не утрачивая своего сексуального настроя, — явно «производит впечатление», и не только на человека-наблюдателя.

***
Выразительные движения социальной покорности, которые развились из дамского приглашения к соитию, обнаруживаются у обезьян, особенно у павианов. Ритуальный поворот задней части тела, которая зачастую роскошно, совершенно фантастически окрашена для оптического подчёркивания этой церемонии, в современной своей форме у павианов едва ли имеет что-либо общее с сексуальностью и сексуальной мотивацией. Он означает лишь то, что обезьяна, производящая этот ритуал, признает более высокий ранг той, которой он адресован» Уже совсем крошечные обезьянки прилежно выполняют этот обычай без какого-либо наставления. У Катарины Хейнрот была самка павиана Пия, которая росла среди людей почти с самого рождения, — так она, когда её выпускали в незнакомую комнату, торжественно исполняла церемонию «подставления попки» перед каждым стулом. Очевидно, стулья внушали ей страх. Самцы павианов обращаются с самками властно и грубо, и хотя — согласно полевым наблюдениям Уошбэрна и Деворе — на свободе это обращение не так жестоко, как можно предположить по их поведению в неволе, оно разительно отличается от церемонной учтивости псовых и гусей. Поэтому понятно, что у этих обезьян легко отождествляются значения «Я — твоя самка» и «Я — твой раб». Происхождение символики этого примечательного жеста проявляется и в том, каким именно образом адресат заявляет, что принял его к сведению. Я видел однажды в Берлинском зоопарке, как два сильных старых самца-гамадрила на какое-то мгновение схватились в серьёзной драке. В следующий миг один из них бежал, а победитель гнался за ним, пока наконец не загнал в угол, — у побеждённого не осталось другого выхода, кроме жеста смирения. В ответ победитель тотчас отвернулся и гордо, на вытянутых лапах, пошёл прочь.
Тогда побеждённый, вереща, догнал его и начал простотаки назойливо преследовать своей подставленной задницей, до тех пор пока сильнейший не «принял к сведению» его покорность: с довольно скучающей миной оседлал его и проделал несколько небрежных копулятивных движений. Только после этого побеждённый успокоился, очевидно убеждённый, что его мятеж был прощён.

***
Что такие сомнения мало оправданны — доказывает простой, но очень важный для социологии опыт, который провёл однажды на речных гольянах Эрих фон Хольст. Он удалил одной-единственной рыбе этого вида передний мозг, отвечающий — по крайней мере у этих рыб — за все реакции стайного объединения. Гольян без переднего мозга выглядит, ест и плавает, как нормальный; единственный отличающий его поведенческий признак состоит в том, что ему безразлично, если никто из товарищей не следует за ним, когда он выплывает из стаи. Таким образом, у него отсутствует нерешительная «оглядка» нормальной рыбы, которая, даже если очень интенсивно плывёт в каком-либо направлении, уже с самых первых движений обращает внимание на товарищей по стае: плывут ли за ней и сколько их, плывущих следом. Гольяну без переднего мозга это было совершенно безразлично; если он видел корм или по какой-то другой причине хотел кудато, он решительно плыл туда — и, представьте себе, вся стая плыла следом. Искалеченное животное как раз изза своего дефекта стало несомненным лидером.

@темы: на, ука!, вялое ницшеанство, lolz, Интересности, Книги, знание через силу

---

Деанон - часть 2

А теперь соло. Когда-то, давным-давно, я обещала, что напишу фем!Алву/Фем!Дика по картинке Dejavidetc. Пацан сказал - пацан сделал. Кроме того, я, по меткому выражению Charles Trubou, сделала из Талига Понивиль: если уж гендер-бендер, то тотальный. Поэтому мужских персонажей в тексте практически нет, зато есть близняшки Савиньяк :3

Огромное спасибо Doc Rebecca, без идей, видения персонажей, бетинга и помощи которой я бы никогда не начала и не закончила этот опус, Emily Waters, которая умеет делать +100 к фидбеку, Tavvitar, подбадривание которой помогло не дропнуть всё на середине, и Jenni, которая любезно приняла этот текст и пригладила все его шероховатости.

fandom OE 2013
Название: Rosa alba
Автор:  Tender
Бета:  Doc Rebecca
Гамма:  Jenni
Размер: миди (5032 слова)
Пейринг: fem!Рокэ Алва/fem!Ричард Окделл
Жанр: романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: О прелести южных цветов и здравого смысла.
Дисклеймер: Все герои принадлежат В.В. Камше, но мы оставляем за собой право сделать их немного счастливее.
Предупреждение: тотальный кроссгендер

Цветущий розовый куст, растущий рядом с чесноком —
«От этого соседства мой запах кажется еще слаще».
Символ показывает, что контрастирующие друг с другом
вещи оказываются наилучшими компаньонами.
Порок оттеняет добродетель, выставляя ее
в наиболее выгодном свете.
В. X. фон Хохберг, 1675 г.

Закат

— Вот и всё, — сказала Роса Алва, когда они остались в одиночестве.

Действительно, день закончился; с ним закончились тосты за здравие Их Величеств и благоденствие Талига, отзвенели изящные фразы, затихли кружащие голову обещания грядущих почестей, угасли одна за другой улыбки, как искренние, так и натужные, церемониальные. Вот и Эмилия с Лионеллой ушли, правда, недалеко — их комнаты были здесь же, в «Талигойском гиацинте», неподалеку от комнаты эрэа. Отчего-то на душе было муторно и тревожно, будто бы Ди тянулась изо всех сил, пытаясь ухватиться за шлейф уходящего дня, и всё-таки упустила его невозвратно.

Трактирщик проводил их наверх, Роса распорядилась насчет ужина и, с видимым удовольствием стянув мундир, кивнула Дайане:

— Садись, Ди. В ногах правды нет... Но нет её и выше.

Распознав цитату из Дидериха наравне с фривольной издевкой, Дайана невольно смутилась, немедленно вызвав на себя огонь.

— Да не краснейте вы, барышня, ваш девственный слух должен был закалиться в Варасте.

Трактирщик, принесший ужин, прервал неприятный разговор. Это с Эмилией Савиньяк эрэа могла состязаться в остроумии так, что только искры в стороны летели, а Ди мялась, мучительно подыскивая достойный ответ, — так долго, что её молчание засчитывалось за поражение. Что поделать, думала она с раздражением, налегая на оленину и припоминая задорно смеющуюся Эмилию, не все созданы для светской болтовни. Кто-то должен делать дело.

Алва налила себе вина, прошлась по комнате и будто бы случайно погладила Дайану по голове — совсем как тогда, в Варасте, только в этот раз много спокойнее, почти лениво; схожим жестом она гладила гриву Моро. Дайана замерла, давясь едой, а Алва, задумавшись, провела подушечками пальцев от затылка до виска Дайаны, и погладила мочку уха, которое, судя по ощущениям, краснело ярче, чем вино в свете камина.

— Выше нос, барышня, — произнесла Алва и, будто спохватившись, отошла на другой конец комнаты, к окну. Дайана тремя жадными глотками осушила бокал. Теперь её слегка знобило — неужели простудилась в дороге?

— Ещё совсем чуть-чуть, и ты въедешь в Олларию на белом линарце под вой труб и звон литавр; и восхищенные мужчины... Ах да. Тебе ведь понравилась трактирная вывеска?

А кому бы она не понравилась? Цветок, нарисованный на щите над дверью «Талигойского гиацинта», был свеж и изящен; казалось, принюхайся — почувствуешь терпкий аромат. Гиацинты — не изнеженные цветы, что бы о них ни говорили; в холоде, в сырости, без солнца они всё равно мужественно тянутся к небу, подавая всем пример стойкости и терпения, и только цветы их белы и хрупки. «Гиацинтом» называли Кеннета Ариго, принца-консорта Талига. Восхищенные мужчины... Как пренебрежительно Алва сказала это! И с какой радостью Дайана выменяла бы всех мужчин Олларии на один только одобрительный взгляд Его Высочества.

— О, эти бледные лепестки! О, весенний холод, о, робкое томление! Какая глупость все эти канцонеты, барышня. Любите лучше южные цветы. Они, может быть, не проявляют чудеса сноровки, прорастая на камнях или овечьем навозе, зато цветут без жеманства и не цедят аромат по капле.

И как только она смеет?! Дайана вскинула голову и натолкнулась на непривычно внимательный взгляд Росы. Так она смотрела, ожидая, пока передовые отряды кагетской армии попадут в западню. Чего она хотела? Специально издевалась, чтобы посмеяться над злостью Дайаны? Или ждала какого-то определенного ответа?

— Чего стоит красота, если она не подкреплена страданием?

Алва скривилась и брезгливо поджала губы:

— Какая прелесть. Не хватало мне философических диспутов с оруженосцем. Вы доели, барышня? Проверьте, как устроили лошадей.

В лунном свете задний двор трактира представлялся подводным царством; черные тени, как волны, сновали в лучах холодного света. В конюшне было на удивление чисто; Моро скалился ещё ехиднее, чем обычно, — будто знал, что Дайану выставили из комнаты, как какого-нибудь нашкодившего унара из класса. Ди нарочно поддразнила его, показывая издалека морковку, и в итоге отдала её Соне. Та с благодарностью приняла угощение, и Дайана обняла мориску за шею:

— Вот увидишь, мы с тобой проедем по главной площади, и Его Высочество помашет именно нам. А ей — нет.

Отчего-то после ссоры с Проэмперадресс даже мысль о подобной неземной милости показалась довольно пресной.

Чтобы попасть к себе, Дайане так или иначе пришлось бы пройти мимо комнаты Алвы. Воспитание не позволило бы ей подслушивать под дверью, как какой-то кухонной девке, но она вовсе и не хотела слушать — просто запыхалась, поднимаясь по лестнице, и встала перевести дыхание. Внизу она попросила у трактирщика бутылку «Черной крови». Кто знает, вдруг эрэа захочет ещё вина и выйдет, а тут совершенно случайно стоит Дайана, предупреждая желания Алвы, и тем самым докажет, что вовсе не бесполезна? Желтая полоса света разлилась под дверью, как масляное пятно. Дайана вздохнула, сжала бутылочное горлышко и шагнула навстречу двери.

Изнутри громыхнул нетерпеливо сдвинутый стул, что-то глухо ударилось о стену, и голос Эмилии Савиньяк, сдобренный смешками и вибрирующий какой-то непривычной, неприятной, томной интонацией, принялся увещевать:

— Не дури! Да тише ты, вот бешеная... Нелли придёт и прибьёт нас. М-м-м, Роса... Хватит. Росита, убери руки!

— Давай, — в голосе Алвы прорезалась хрипотца, — давай, детка. Покричи. Позовём Нелу. Меня на всех хватит.

Эмилия посоветовала эрэа отправиться к ызаргу в яйцеклад и замолчала; остались только шорох ткани, скрип половиц и шум дыхания. Первого же тихого стона — чей же он был, этот стон? — хватило, чтобы Дайану ветром снесло по коридору прочь от закрытой двери.

Не раздеваясь, она рухнула на кровать и зажала уши ладонями. Так, значит, вот оно... Значит, именно поэтому Алва так хотела видеть Эмилию с собой в Варасте. А Эмилия? Как она могла?! Пусть Савиньяки и склонились перед Олларом, они не навозники, у них должны быть какие-то представления о морали, о границах дозволенного! Она была так приветлива с Дайаной, а сама по ночам практиковалась в любви по-гайифски, и могла спокойно глядеть людям в глаза после этого? Но Алва... Права была эрэа Августа, Алве всё равно, с кем, лишь бы унизить человека, растоптать его! Вот она и унизила — унизила Дайану, сперва отослав от себя, а потом заставив подслушивать; спутала все её мысли, навеки поссорила с Эмилией Савиньяк, и теперь, вероятно, наслаждается своим триумфом. Дайана заставила себя сесть прямо и приложила ладони к щекам. Руки были ледяными, лицо горело. Нет уж, она не позволит Алве торжествовать. Вся эта крысиная возня ниже достоинства герцогини Окделл.

За стеной было подозрительно тихо. Дайана напрягла слух; в самом ли деле кто-то стонал, или ей показалось? Нет, гостиница спит, укутанная тишиной, как пуховым одеялом. Это не стон, это кровь гудит в ушах. Дайана прошлась по комнате из угла в угол, распахнула окно; осенний воздух, морозный и хрусткий, наполнил комнату, остужая и заставляя опомниться. Действительно ли эрэа пыталась её унизить? Полно, стала бы она так стараться ради оруженосца, дав, к тому же, перед этим понять, как мало для неё значит Дайана. Вряд ли Алва даже помнила о ней, оставшись наедине со своей жертвой. Или не жертвой? Всё-таки генерал Савиньяк была не из тех людей, которых просто унизить или смутить. Да и не смеётся униженный человек так довольно, и не стонет так... Воодушевленно. Конечно, эрэа Августа не может ошибиться, но...

Её ли дело, чем и кем занимает свои ночи герцогиня Алва? Не проще ли, не пристойнее ли закрыть глаза, зажать уши и заставить себя забыть вовсе эту ночь, а вместе с ней сгрести и сжечь все воспоминания, как жгут листья дома. Дом далеко, а осень близ Олларии так похожа на надорский август: увядание, холодные сквозняки и замерзшие руки. Вырвать бы с корнем глупые, стыдные, будоражащие мысли. Забыть спасение в день святой Терезы, когда унаров выбирали, как скот на базарной площади. Забыть, как эрэа, к негодованию и тайному трепету Дайаны, самым бесстыдным и бессовестным образом сорвала дуэль с Эстефанией Колиньяр, выпоров навозницу шпагой в ножнах. Навсегда забыть, какой неподъемной, свинцовой тяжестью налилось сердце, когда эрэа, отходя положенные тридцать шагов, вскинула голову и подмигнула Дайане; как долго не сходили с ладоней окровавленные полумесяцы, следы ногтей, потому что, казалось, никто не ранен — или ранены обе. Как упала на колени Катарина ур Ломбах, завалилась на бок и осталась лежать, как сломанная марионетка. Как сухо и зло бросила эрэа, отмахиваясь от Лионеллы Савиньяк: «Эта достойная эрэа хотела купить себе раба. Кто-то должен был, наконец, вычистить дерьмо с улиц Олларии». А главное, забыть, как предательски задрожали колени, когда упала она, она, Человек Чести, подруга эрэа Августы, преданная слуга Его Величества, а Алва осталась стоять, цела и невредима.

Дайана вздохнула и с силой надавила на разбухшую от сырости створку, силясь закрыть окно. Решено. Она вернётся в столицу, а оттуда уедет домой. Это долг, а Долг и Честь — много больше, чем звучные слова, что бы ни говорила надменная кэналлийка.

Ледяная струйка сквозняка обвила шею Дайаны, как петля.


Полночь

— Что случилось, Ди? — участливо спросила эрэа Августа. Она, как добрый дух, всегда появлялась именно в том месте и именно в то время, когда это было особенно нужно. Дайана неловко опустилась в поклоне, расправляя испачканную уличной грязью юбку:

— Мне нужна герцогиня Алва. Плохие новости из Гаунау.

— Не буду отвлекать тебя вопросами, — быстро и взволнованно ответила эрэа Августа, — однако маршал у Его Высочества, и, полагаю... Впрочем, дело не терпит отлагательств, так?

Дайана кивнула, прикусывая губу. Было слишком понятно, на что намекает эрэа Августа.


Месяцы в Надоре казались годами, проведенными в гробу. Дом, сад, холмистая заболоченная долина вокруг — всё, полузабытое и будто бы увиденное во сне, напоминало о матери. Отец будто бы сооружал ей гигантское надгробье, превращая замок в склеп и напрочь забывая, как она любила цветы. Около дома Михаэля Окделла никому и в голову бы не пришло искать палисадник, его Создатель, очевидно, одобрял только камни, серый лишайник и зимнюю, померзшую траву. Каждый завтрак, скудный и невкусный, заканчивался угрозами проклясть и выгнать из дома недостойную дочь. Конь, подаренный брату, стал причиной многодневной и отвратительной грызни. Ди пряталась от гнева отца в библиотеке, увозила Ириса на долгие прогулки, но от себя и от своих мыслей не уедешь, даже если пустить Сону во весь опор.


Алва не отпускала её даже в своем Кэналлоа, даже после того, что случилось во Фрамбуа. Всё напоминало о ней. Куст шиповника, в один день, как по волшебству, украсивший свой зеленый мундир белыми звездочками орденов, цвел, жалко стараясь догнать южные розы из сада эрэа. Королевы и воительницы из старинных романов, как одна, представлялись статными, черноволосыми и синеглазыми. Робкое послеобеденное солнце казалось приветом из южных краев. Все стихи, все пьесы, все песни и сказки — всюду она, везде её насмешки, её улыбка, её холодный ум и обжигающе жаркий нрав. В пыли и кислом аромате разлагающейся ткани, царивших в материной спальне, Дайане мерещились душные нотки морисских масел, и сердце дрожало, как испуганный зайчонок при виде гончей.


— …и всё же, Ди, я советую тебе просто подождать у кабинета — Алва никогда не задерживается у Его Высочества надолго. Даже таинство любви человеческой эта женщина умудряется превратить в нечто вроде случки диких животных, — в голосе эрэа Августы звучала горечь. — Боюсь представить, что испытывает Кеннет Ариго… впрочем, этот мальчик с самого начала знал, на что идёт, — всем бы такое мужество! Пока принц интересен Алве, Дорак не станет умышлять против него, опасаясь гнева своей любимицы, и Его Высочество по-прежнему сможет стоять на защите Людей Чести. Но, Создатель, у меня сердце разрывается, когда я думаю, каково ему сносить причуды столь развратной женщины… впрочем, прости, девочка моя, это не для твоих невинных ушей.

Ошеломлённая и разгневанная, Дайана молчала. Ей вдруг вспомнилось Дарамское поле и лицо Росы — яростно блестящие глаза, улыбка, след пороховой копоти на щеке. Развратная женщина… нет, нет, ничего подобного! Эрэа Августа во власти заблуждения, Алва, конечно, не святая, но она никогда бы… Дайана дёрнулась, прикусила губу, чтобы удержать рвущиеся наружу слова, — и этот безмолвный протест, конечно же, не укрылся от взгляда графини Штанцлер. Эрэа Августа помрачнела и сокрушённо покачала головой:

— Ди… бедное дитя. Я предчувствовала, что этим кончится.

Дайана вскинулась, изумлённо глядя на неё. Госпожа Штанцлер печально улыбнулась.

— Ты восхищаешься своей эрэа, думаешь, что она смела и благородна, верно, дорогая? Твоя покойная матушка когда-то думала так же… и что с нею сталось? Ди, Алва играет людьми — это единственное развлечение, которое ещё остаётся для нее притягательным, и все вокруг — что её так называемые друзья, что бедняжка принц — все для неё лишь фигуры на шахматной доске. Даже и ты, девочка… — эрэа Августа обессиленно вздохнула. — Впрочем, что это я? В глазах юности и невинности мир много лучше, чем есть на самом деле, и ты вовсе не заслужила моих упреков... Ступай, Ди. У тебя могут быть неприятности, если вести из Гаунау не дойдут до Первого маршала как можно скорее. Но надеюсь, ты навестишь меня на этой неделе.

— Обязательно, эрэа Августа! – Дайана, стараясь не думать об её ужасных словах, торопливо присела в реверансе, и графиня ласково погладила её по плечу.

— Спасибо, девочка моя, что не забываешь старуху… беги, Ди, я передам тебе весточку через виконтессу Ларак.

Дайана кивнула. Она повернулась на каблуках и со всех ног понеслась по коридорам к покоям принца. В приёмной было пусто — пажи Его Высочества, должно быть, соблазнились хорошей погодой и улизнули, оставив своего господина в одиночестве… вопиющее неприличие, но что ждать от сыновей навозников? Дверь в кабинет оказалась приоткрытой — и Дайана шагнула внутрь, забыв постучаться, зачарованная и обезволенная теми тихими, едва слышными звуками, что доносились изнутри.

Роса, сдвинув бёдра, сидела на коленях Кеннета. Она наклонилась вперёд, будто смиряя норовистого жеребца, роскошный синий атлас юбки был задран, и Дайана, замерев от ужаса, заметила, что ладонь принца безвольно и покорно лежит на молочно-белом бедре эрэа. Над коленом Росы синел давнишний след ушиба, бедро перечёркивал розовый рубец, почти непристойно смотревшийся на гладкой светлой коже. Волосы Алвы были перекинуты через плечо, темная прядь на затылке извивалась кольцом, впитав в себя влагу. Кеннет вздрогнул всем телом, увидев Дайану, и прикусил нижнюю губу. Краснота пятнами растеклась по его щекам.


— Ну, проходите, раз пришли, — бросила эрэа и встала, грациозным жестом приподнимая подол. Кеннет дернулся, пытаясь отвернуться, но не сумел: спущенные до колен штаны лишили принца возможности стратегического отступления. Дайана в ужасе смотрела на худые, узкие бедра Кеннета, на впалый живот, на тонкий, длинный, алый орган. Зрелище это отчего-то вызвало приступ тошноты.


— Отвернитесь, барышня. Уверяю, это не лучший клинок Талига… Прошу прощения, Ваше Высочество, — зло и резко заметила Алва, бросая Кеннету подушку, которой он немедленно прикрылся. Дайана неловко поклонилась консорту, не решаясь поднять глаза, и вышла из будуара. Ноги казались ватными, во рту было кисло, как после рвоты.

— Где пожар? — спросила Алва, быстро закалывая волосы.

— Эрэа Роса, к вам... Вас... Известия из Гаунау!


Отчего именно ей посчастливилось столкнуться со злосчастным гонцом? И почему, почему, только раз забыв о правилах приличия, пытаясь, как эрэа, соизмерить цену промедления и нарушения протокола, и поставив на скорость, она немедленно ошиблась, да ещё и с такими ужасными последствиями? Если бы только ей сбавить шаг, замешкаться, избавив этим себя от этой мучительной сцены, от краски на щеках бедного Кеннета, и от его... О Создатель! Как отвратительно выглядит этот предмет! Неужели он всегда... Неужели это и называется любовью?

— Прелестно, — сказала Алва. — Вижу, сегодня не день для скуки. Прошу Ваше Высочество извинить нас.

Она закрыла дверь, ведущую в будуар, и слегка подтолкнула замешкавшуюся на пороге Дайану.

— Любопытство губит унаров и кошек. Засиделись в девичестве, барышня? Надо бы выписать вам гвардейца покрепче для завершения образования. Где гонец, где депеша?


Если бы Дайана могла, она вызвала бы эту мерзавку на дуэль. Если бы только она могла.


Рассвет

Вечер не принес успокоения, самооправданий тоже не нашлось. Ужин, по просьбе Дайаны, принесли ей в комнату, и бутылка вина, захваченная Пакитой, оказалась как нельзя кстати. «Кровь», горькая и терпкая, заставила по капле вытечь ту отраву, которой Ди поила себя с утра. Да, она виновата; и в том, что доверилась незнакомцу, проглотив наживку, и в том, что подсматривала за своей сеньорой, а ещё больше — в том, что не отвела глаза, узрев наготу Его Высочества. Но что делать теперь? Вино подсказывало ответ, с каждым глотком казавшийся всё лучше.

Для того чтобы опьянеть до бесстрашия, Дайане хватило большей части пузатой бутылки. Вяжущий вкус вина напоминал об Алве; каждый шорох, каждый аромат дома связывался с ней, цветочные масла благоухали, как Рассветные Сады. «Любите южные цветы», так она говорила. «Любите» — какое громкое слово, к чему только оно не обязывает. Наверное, стоит попросить прощения; покаяние изгоняет искушение, так учили Дайану.

Коридор покачивался, мягкие морисские ковры выгибали спины, как сытые коты. Дайана уперлась спиной в стену, нащупывая опору в опьяневшем мире, пребольно ударилась о железный угол и раздраженно вскинула голову. С парадного портрета, ехидно и чувственно улыбаясь, на неё смотрела Роса Алва. Маршальский жезл она неуловимо грациозно поддерживала ладонью; казалось, что она играет со знаком различия, готовясь подбросить его в воздух или, утомившись позированием, швырнуть в горе-художника. Ошеломлённая Дайана фыркнула — такое восхищение собой было перебором даже для Первого маршала. Почему бы ей сразу не повесить свой портрет в кабинете? И всё же что-то было в ней чужое, незнакомое: она выглядела старше своих лет, несмотря на лесть портретиста, и зрачки отчего-то растеклись чернильным пятном, гася синеву глаз. Дайана прищурилась, пытаясь разглядеть карту за спиной Росы, и только тут обратила внимание на вымпел, поддерживаемый двумя голубками, порхающими в правом верхнем углу полотна. 367 год Круга Скал. Чернота глаз, родинка у виска, постаревшее лицо — всё сложилось, как мозаичная картинка из слюды. Это была легендарная Альба Алва. Стальная Альба, ещё одна из рода предательницы Рамоны. Отец давным-давно рассказывал, что самозванка Оллар не просто так добавила два скрещенных жезла на герб семьи Алва, и не просто так дочь предательницы, Рамона Кровавая, могла стать наследницей престола. Впрочем, гордячка удовольствовалась маршальским жезлом матери. Старшие сыновья и старшие дочери семьи Алва служили Олларам, младшие оставались в Кэналлоа. Роса Алва была четвертым ребёнком в семье. Отец говорил, что сумасшедшая Альба не доверяла мужчинам, что вовсе не серая лихорадка иссушила старшего сына, совсем не случайной была пьяная ссора, унесшая жизнь второго брата Алвы, и третий, Карлос, слишком кстати бросился грудью на шпагу, защищая маркиза Ноймара... Дайана тряхнула головой, вглядываясь в лицо Альбы Алвы. Могла ли она убить своих сыновей ради того, чтобы передать титул, Знак и жезл любимой дочери? Черные глаза блестели насмешкой. Интересно, Роса... эрэа Алва... Любила она своих братьев или нет? А мать? И стоит ли спрашивать её о судьбе портрета? Пожалуй, лучше воздержаться.


В конце коридора послышался мелодичный перебор струн, загудела одна нота, трепеща в поисках чистого звука, и настроенная гитара заплакала под пальцами Алвы. Глуховатый, низкий голос эрэа Росы переплетался с простой мелодией, и казалось, не покинь магия Талигойю навсегда, именно так должно было бы звучать заклинание, призывающее души из Рассветных Садов, — даже блаженство Рассвета уступало зовущей тоске песни.

— Дорита Диана, — Хуана, как всегда, передвигалась практически бесшумно, — вино. Нужно ли соберане что-нибудь ещё?

— Нет... Не знаю, — пробормотала Дайана, покосилась на кажущуюся дружелюбной физиономию Хуаны и задала терзающий её вопрос: — А эта песня... Вот, то, что она повторяет... Я не понимаю.

Хуана нахмурилась, подбирая слова:

— Соберана поет, что молчание — самая красноречивая ложь на свете.

***

— Заходи, Хуана, — отозвалась эрэа, и Дайана осторожно вошла, внося тяжелую корзину. Роса оглядела её, задрав красиво очерченную бровь, но воздержалась от ехидной реплики, явственно повисшей где-то на кончике её языка.

— В кувшин, барышня. Вину нужно подышать.

Роса склонилась над гитарой. По ленивой её позе, по тому, как распущенные волосы дождем обняли плечи, по острому, режущему блеску глаз Дайана догадалась, что эрэа пьяна. Догадку подтверждала батарея пустых бутылок, выстроившихся в ряд у камина. Вино, перелитое в прозрачный кувшин, играло цветами дома Окделлов. Старый, как мир, оттенок, цвет свернувшейся крови. Свечей так много, что кажется — в кабинете светло, как днем. Дайана вспомнила вечный полумрак и холод Надора, и здесь, в присутствии Росы, это воспоминание съежилось, как бумага в огне. Вино в свете свечей, рассветная синь обивки стен, золотые узоры, наследие шадов, южная роскошь.

— Налейте мне, барышня. И себе не забудьте. Как говорил великий Веннен, есть лишь орел и решка у монет — ты пьян иль трезв, пути другого нет. Пока вы слишком мало выпили.

Винопитие — грех, развращающий плоть и отнимающий разум; кажется, так гнусавил отец Маттео? Но разве может быть грехом охватившая тело приятная истома?

— Эрэа Алва, я... Сегодня днём я совсем не думала, что...

— Правильно, — Роса снова указала на свой бокал и прищурила левый глаз, будто бы прицеливаясь перед выстрелом. Куда бы полетел снаряд? — Все ваши беды, барышня, от чрезмерных размышлений по пустяковым поводам. Не думайте и впредь. Такой вы мне больше нравитесь.


Эрэа потеребила струны, как теребят загривок любимой охотничьей собаки, и спела два куплета легкомысленной и непристойной до крайности песенки про монашку и пастушка. Дайана фыркнула и смущенно уставилась на кончики своих туфель. Правда, сравнение, которого удостоился орган пастушка, с трудом можно было бы приспособить для описания мужества Кеннета... Дайана вспыхнула и передернула плечами. Как могло получиться, что возвышенный, тонко чувствующий, изящный, как статуэтка, консорт мог выглядеть так нелепо?

— В сущности, ызаргу ясно, кто вам помог припасть к замочной скважине, — задумчиво проговорила эрэа, — от всей этой истории так и смердит старой гусыней.

Дайана вскинула голову, намереваясь защитить честь эрэа Августы, но смешалась. Сказать, что это не она, и не уметь защитить своё мнение? Выплеснуть осадок подозрений, согласиться и оболгать честного, хорошего человека? Лучше, вероятно, промолчать. Хорошо бы научиться так же подпускать холоду во взгляд, как это умеет делать эрэа, и обжечь её безмолвным презрением. Жалко, что пока не особо получается, и репетируемое перед зеркалом выражение лица выглядит глупо и надуто.

— Молчите? Это хорошо. Быстро учитесь. Так вот... Не ясно мне только одно — зачем вы, милочка, стояли и сопели, наблюдая? Хотели полюбоваться на Его Высочество? Или убедиться в боеготовности его снаряжения? Или...

— Я не нарочно! Правда! Я ведь поверила, он был так убедителен, и новости с севера, а вы... Не знаю, зачем, — выпалила Дайана, запила свой порыв вином и закашлялась.

— Верю, — с готовностью согласилась Роса и отложила гитару. — Причуды взросления. У вас, на севере, тяжело заглянуть мужчине в штаны, даже если очень хочется, — дальше либо женись, либо шлюха. И как, понравилось?

— Эрэа! — для порядка возмутилась Дайана, и существенно тише добавила: — Если честно, совсем нет. Это...

— Не похоже на тяжелую дубинку пастушка? — фыркнула Роса и заправила непослушную прядь за ухо. — В следующий раз воспользуемся услугами милейшего барона Капуль-Гизайля. Его анатомические подробности ласкают даже самый взыскательный взгляд.

Дайана расхохоталась и опять закашлялась, из носа потекло вино, что выглядело совсем не куртуазно.

— Ценю ваше воодушевление и вашу прозорливость, — проворковала эрэа и развела ладони, будто бы обрисовывая границы невидимого предмета. Ди не сразу поняла, к чему эта пантомима, и, видимо, к лучшему.

— Ой, — сказала она, осмысливая увиденное, и отчего-то вместо веселья снова стало тошно. — Нет, эрэа. Не надо. Совсем. Гадость какая-то. Это очень мерзко было... в смысле, когда он, Его Высочество, когда сидел, и...

— Гадость? — переспросила Роса и чему-то довольно улыбнулась. — А Августу надо наградить за прилежание. Чисто сработала, раззява. Ну, раз гадость, сменим тему. Расскажите что-нибудь про Лаик.

Сколько бутылок принесла Хуана, разве им расправиться с ними со всеми? Дайана потеряла счет бокалам. Мир поплыл. Эрэа пила, не касаясь губами горлышка бутылки, по-шадски. Блики желтого света на её лице, капли вина на батисте рубашки — она снова была в мужском костюме, и Дайана пожалела, что не успела переодеться и снять докучающий хомут, стащить алый бархат с золотым шитьем. Она досадливо и пьяно дернула юбку, шов тихо затрещал, разрываясь. Эрэа посмотрела на неё и засмеялась; смех её был неожиданно тёплым и ласковым, как свет свечей, как привкус «Дурной крови» на языке, как...

— Можем избавиться от этой гадости, — предложила Роса, и голос её снова был глух и низок, как будто она все ещё пела. — Я тебе помогу. Одной с себя такую конструкцию не стащить.

Эрэа поднялась, приблизилась — само изящество; так, наверное, подкрадываются пантеры, учуявшие дичь. Ди не видела пантер, но была почти уверена в их родстве с эрэа Алва.

— Мне только шнуровку, — пьяно и невнятно попросила Дайана, смеясь над неловкостью языка. Роса встала за спиной, её горячее и влажное дыхание ласкало плечо. Тиски корсета ослабели, платье сползло вниз под собственным весом, задерживаясь только на руках, и эрэа помогла ему, мягко и осторожно проводя пальцами вниз по плечам Дайаны. Её пальцы были так горячи.

— Ну что, так лучше? — спросила Роса, её ладони, будто запоминая дорогу, вернулись вверх, к шее, и Дайана замерла, часто дыша. Жар разгорелся внизу живота, между ног, там тянуло, пульсировало жадно и требовательно. Она сжала колени и бессильно откинулась назад, затылком на плечо Росы.

— Девочка моя, — голос эрэа лился патокой, и Дайана застонала, когда Роса провела языком по её шее. — Тише, хорошая моя. Тише.

Пальцы эрэа скользнули по тонкой ткани нижнего платья, легли поверх грудей и легко-легко обвели соски, заставляя Дайану вздрогнуть всем телом, и, наигравшись, опустились ниже, ещё ниже, до предела, до границ допустимого. Невозможно было не свести бедра вместе, между ними — влага; Дайана покраснела, ощутив это.

— Нет, не надо, — слабо запротестовала она, когда Роса осторожно задрала край сорочки, но эрэа нашептывала ей на ухо, уверяя, что именно это и нужно сделать, и Дайана поверила ей, послушно раздвигая ноги и помогая приподнять подол. Ладони Росы скользнули вверх, встречаясь между бедрами.

— Вся мокрая, — с нежностью прошептала Роса, двигая пальцами, и ноги Ди сами подогнулись, предали её. Она сползла вниз, на ковер; эрэа опустилась вслед за ней, властным и уверенным нажимом раздвигая бедра Ди. Значит, вот сейчас это и произойдёт? Дайана посмотрела наверх, в потолок. Гипсовые кружева в мерцающем свете казались морской пеной.

— Тише, дурочка, — эрэа легко прикоснулась губами к бедру Дайаны, и Ди испуганно дернулась, смущаясь самой мысли о том, что эрэа могла видеть её в таком некуртуазном, беспомощном виде. — Моя сладкая дурочка. Не бойся. На твой цветок никто не покушается. Жених получит всё по описи. Лежи и расслабься.

…Дайана вся — натянутая струна, и язык эрэа, губы эрэа, её пальцы, её дыхание брали бесконечные аккорды, заставляя сперва кусать запястье, потом — шипеть сквозь стиснутые зубы, а потом и стонать в голос, бесстыдно и жалко двигая бедрами, пытаясь получить чуть больше от нежного и влажного касания там, между ног. Роса прикусывала тонкую кожу, вынуждая Дайану вскрикивать и выгибаться, и тут же зализывала укус; она обхватывала бедра Ди, раздвигая их, и скользила языком вглубь, внутрь, с непристойными хлюпающими звуками. Ещё несколько минут беспомощности и томления, мучительно частые движения языка — и все ощущения обострились до предела; как будто от кончиков пальцев до лба прошла череда молний, рожденных там, внизу.

— Умница, моя хорошая девочка, — щеки эрэа раскраснелись, губы припухли и влажно блестели. — Ну, ну, иди ко мне. Теперь я имею полное право поцеловать тебя чуть выше.

Веки налились свинцом, в глаза забился песок, и Дайана не помнила, как дошла до кушетки, как опустилась головой на заботливо подложенную подушку. Роса легла за спиной, осторожно обнимая, и уже в полусне Дайана прижала её ладонь между своих ног, благодарно поглаживая длинные пальцы. Эрэа что-то шептала ей на ухо, но язык Ди не узнала. А может быть, ей это только снилось — горячая ладонь, ласковое тепло тела, нежные и незнакомые слова, аромат морисских благовоний.

Полдень

— Ещё вина, барышня. Ну же, наливайте!

Дайана вздыхает, косточки лифа впиваются в грудь.

— Эрэа, мне нужно... Я должна сказать...


В то утро, проснувшись в своей комнате с больной головой и ворохом стыдных, невозможных воспоминаний о прошедшем вечере, Ди была готова к худшему. Но ничего не случилось; раз упомянув за завтраком, что Дайана может быть спокойна, и о случившемся не узнает ни одна живая душа, Алва более не возвращалась к прошедшему, не допуская ни намека. Все те же утренние уроки фехтования, разве что меньше насмешек и осторожнее удары, те же шутки, в которых вдруг не осталось яда. Глаза эрэа посерели, под ними залегли тени, а Ди изводила себя невозможностью шагнуть навстречу и сцеловать бессонную синеву с лица эрэа, закричать, заявить о себе, заставить Алву прекратить эту издевательскую игру в доброту и предупредительность. Письмо от кузины Ларак пришло в конце недели, как раз тогда, когда Дайана всерьёз обдумывала прошение о переводе на север. «Наша общая подруга, — писала кузина, — желает видеть тебя немедленно».

Мера этой дружбы была, наконец, отмерена.

С чего начать? С заговора, первую роль в котором доверили деревенской дурочке? С перстня, изукрашенного молнией? С того, что у Августы Штанцлер уродливые жабьи губы? С Кеннета Ариго, который совсем не был важен даже тогда, в «Талигойской звезде»? Да чего стоили его бледный профиль и скорбные глаза, чем её могли так подкупить бесконечные печальные излияния, если жизни в принце-консорте меньше, чем в синяке на колене эрэа? И как объяснить эрэа, что Дайана решила раз и навсегда, что теперь она уверена, и ей наплевать на то, что могут сказать и ещё скажут? Пусть двери хороших домов будут для неё закрыты, пусть отец проклянет её, но всё это не так уж важно, если за право быть послушной дочкой и верной защитницей Талигойи, за туманную одобрительную улыбку консорта придётся платить жизнью этой вот ядовитой, неуживчивой злюки. Столько лет желать смерти Первому маршалу Талига — и вот так вот наткнуться на своё же желание, с отвращением разглядывая его в кривом зеркале... Как глупо и смешно. Взгляд у эрэа такой понимающий, между бровями — горькая складка, только что она может понимать, никому не доверяя, вбив в свою дурную кэналлийскую голову привычку не поворачиваться спиной?


Сказать нечего. Лучше промолчать и сойти за умную. Дайана сняла с пальца перстень, жестом фокусника покрутила его между пальцами, показывая деланно невозмутимой Алве, и со всей силы швырнула в открытое окно. Вот бы перелететь ему через двор и пробить стеклянную крышу оранжереи мадам Ламбьер! Пусть у неё улитки дохнут от яда.

— Говорили мне про суровых северянок, — эрэа насмешлива, как никогда, но сердце Дайаны забилось чаще. Она слышала, как подрагивает глуховатый голос. — Надорское воспитание, одно слово. Вламывается в комнату, сшибает стул, расшвыривает дорогие украшения...

В этот раз поцелуй получился гораздо лучше.


И хотя эрэа называла Дайану дурой и девчонкой, клялась, что испортит ей жизнь, прочила, что Дайана непременно в скорейшем времени сойдёт с ума от какого-нибудь томного господинчика и произведёт на свет целое поголовье надорских поросят; и хотя эрэа призывала в свидетели Леворукого, объявляя, что ей осталось от силы лет десять, а Дайане ещё жить и цвести, слова её больше не метили в цель, бессильно разлетались в стороны. Так каменная крошка бьёт из-под зубила скульптора. Дайана раз за разом зажимала ей рот — губами, рукой, умоляющим взглядом. Платье соскользнуло с плеч Росы, как кожура соскальзывает с кончика ножа. В этот раз охотник и дичь поменялись местами, и Роса, распростертая на ковре под весом Дайаны, смеялась с непривычной, неуверенной ноткой. Впрочем, охотник был неопытен; Роса придерживала её запястье, направляя пальцы, и, закусив губу, подавалась навстречу, подхватывая бестолковые движения. Дайана склонилась над своей эрэа, наблюдая за сменой сезонов: вот сейчас глаза её удивленно и широко раскрыты, а над верхней губой проступила испарина; и отчего раньше она видела эту точеную ложбинку между носом и губами и не понимала, как она красива? А вот теперь Роса вздрагивает всем телом и стонет, требовательно, громко, как и всегда, не стесняясь ничего и никого. Она обхватила руку Дайаны, крепко удерживала её за плечо, до синяков — и теперь быстрее, ещё быстрее, до самого конца, пока Роса не сжала бедра, вскрикивая почти испуганно. В куртуазном романе, прочитанном Дайаной тайком, в библиотеке, в момент близости дама шепчет имя своего возлюбленного, но что такое роман по сравнению с жизнью, и зачем имена здесь и сейчас, когда взгляд эрэа, пьяный от усталости и удовольствия, звал её громче всех голосов на свете?


— Я всё сделала правильно? — прошептала Дайана, пытаясь накрутить непокорный черный локон на палец.

— Высшая отметка, унар Окделл. Несите журнал. Следующий зачет — шпаги... Ага, эти самые.

— Могли бы и смолчать иной раз!

— Нет уж, — Алва приподнялась на локте, подставляя лицо весеннему солнцу. — Больше никогда.

@темы: f/, первый маршал Тагила, пейсательство, Ссылки

---

ФБ - деанона псто номер один

Пользуясь случаем, поздравляю замечательную команду Отблесков Этерны с 12 местом; великолепный результат! В следующем году догоним, перегоним, засунем талигские яблоки в дриксенского гуся, повернём гравитационное поле коню и всё такое прочее. Спасибо команде, спасибо кэпу, было приятно изображать подкустового выползня и приникать к прекрасным работам

В эту ФБ довелось нам, Сеня, поручкаться с самим Голым. А точнее, удалось поймать прекрасного юзера Doc Rebecca, усладу очей и огонь извилин, пристегнуть наручниками к батарее и принудить её к творческому тандему :3 В процессе написания фика (которым, кстати, занималась Док, я только толкала идеи) вся нервная система была клетка за клеткой спасена волшебной силой смеха. Ржала я так, как жираф в зоопарке постеснялся бы; чего и вам желаю!

fandom OE 2013
Название: Дневник Ричарда Окделла, или Тихая жизнь с баклажаном
Автор: Doc Rebecca, Tender
Бета:  Jenni
Размер: миди (6700 слов)
Пейринг/Персонажи: Рокэ Алва, Ричард Окделл и прочие канонные
Категория: слэш
Жанр: AU, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание:
«И уже через минуту с галереи послышалось:
— Ричард Од… Окле… Одле… каррьяра! Короче — Ричард! Я, Рокэ, герцог Алва, принимаю вашу службу! Ик!»
Дисклеймер: Все герои принадлежат В.В. Камше, но мы оставляем за собой право сделать их немного счастливее.
Примечание/Предупреждения: 1. В названии использован буквальный перевод стандартного названия натюрморта («still life with aubergine»)
2. Ричард Окделл — серьёзный, благовоспитанный юноша себе на уме.
3. Рокэ Алва — дурак. Но дурак обаятельный.

* * *

— Не прикидывайтесь идиотом.
— Ничего не поделаешь, — серьезно ответил Швейк.
— Меня за идиотизм освободили от военной службы.
Особой комиссией я официально признан идиотом.
Я — официальный идиот.

Я. Гашек «Похождения бравого солдата Швейка»

398 год, 4 месяца Весенних Волн, десять часов пополудни
Уснуть невозможно, читать тоже — хочется пойти и прибить кое-кого к кошкиной матери. Попробую хотя бы записать всё это безумие — может, тогда немного успокоюсь. Никогда не думал, что попаду в такую передрягу! Но делать нечего: я дал слово, а Окделлы слов на ветер не бросают, как бы тяжело им ни было. Создатель, что ж он так воет-то… ни голоса, ни слуха у человека, а туда же! Как, любопытно, от него ещё слуги не разбежались? Через этаж ведь слышно. Впрочем, Леворукий с ним — начну по порядку.

Вчера я спокойно приготовился к худшему: кардинал не желал видеть меня в столице, Штанцлеру я, судя по всему, был нужен для каких-то личных целей, и оставалось только одно: добиться личной аудиенции короля и проситься в Торку хоть простым солдатом. Мы вышли на площадь, до построения оставались считанные минуты, и тут в ворота въехала кавалькада — человек десять в гвардейских мундирах. Вперёд вырвался какой-то щеголь — я его даже рассмотреть толком не успел — натянул поводья, лихо спрыгнул с коня… ну, то есть, он думал, что спрыгнет. На деле зацепился за стремя и полетел кубарем прямо на землю. Я, как на грех, оказался к нему ближе остальных и успел подхватить — иначе бедолага точно бы свернул себе шею, каменные-то плиты — это вам не перина! А так он только ногу вывихнул. Набежала куча народу: Арамона, кардинал, кто-то из старших братьев Арно, еще какие-то люди… Генерал Манрик орал, как петух на заре. Щёголя отряхивали, утешали, а он… он только хихикал, ну как дурак какой-то прямо! И тут до меня дошло, что этот человек просто непотребно пьян. Потом все немного успокоились, и вдруг Манрик заявляет:

— Рокэ, не иначе как сам Создатель послал вам знамение!

Рокэ… Разрубленный Змей, это оказался герцог Алва собственной персоной! И как я сразу не догадался — это ж только он мог себе позволить заявиться в Лаик в таком виде! А Манрик продолжал:

— Возьмите этого достойного молодого человека под свою руку, он будет служить вам верой и правдой!

Свин вытаращил глаза, у кардинала сделалось такое лицо, будто ему нанесли личное оскорбление. А Алва доковылял до меня, нагло осмотрел с головы до ног, снова захихикал и говорит:

— В кои-то веки вам, генерал, пришла в голову дельная мысль!

И похромал на галерею. Я смотрел ему вслед и горько сожалел, что не умер в младенчестве. Нет, дело было не во всех этих бреднях Людей Чести. Я уже давно составил своё собственное мнение насчёт сказок о величии Талигойи, только язык держал за зубами — матушку всё равно бессмысленно переубеждать, зачем превращать домашнюю жизнь в войну, нам с сёстрами и так несладко приходилось… И даже не в отце — в этой истории я тоже досконально разобрался в своё время. Дело было в том, что если этому пьянице действительно придёт в голову меня облагодетельствовать, то путь только один: уносить ноги подальше. И куда? Обратно в Надор? Лучше удавиться. В Агарис? Совсем хорошо. Я уже раздумывал насчёт Каданы — наёмники всегда в цене, но тут меня дёрнул за руку Арно. Он просто светился от радости. Заявил, что я молодец, и что «дядюшке Росио» — это он так Алву, оказывается, называет! — как раз и нужен рядом кто-то вроде меня — спокойный, рассудительный и крепкий телом. А то он точно когда-нибудь костей не соберёт. Я хотел сказать, что вовсе не мечтал наниматься в няньки ко всяким пьяницам, будь они хоть трижды герцоги и десять раз — Повелители Ветра, но тут заиграл горн на построение. И уже через минуту с галереи послышалось:

— Ричард Од… Окле… Одле… каррьяра! Короче — Ричард! Я, Рокэ, герцог Алва, принимаю вашу службу! Ик!

Позорище! Но Арно смотрел на меня, как раненый олень, — и не оставалось ничего, кроме как подняться на эту кошкину галерею и дать присягу. Впрочем, какое-никакое удовольствие я получил — глядя на Штанцлера и кардинала. У обоих был такой вид, как будто их вот-вот удар хватит. Ызарги степные! Но Алва всё икал и икал, и с этим надо было что-то делать. Я нагнулся, сделал вид, что поправляю ему съехавшую в подмышку перевязь, и аккуратно стукнул кулаком «под ложечку» — меня наш лекарь научил, почтенный и очень образованный человек. Алва булькнул и притих. Дальше дела пошли лучше — он дремал в кресле, а я смотрел, как мои друзья и недруги один за другим поднимаются по лестнице. Когда всё закончилось, Алву потряс за плечо Лионель Савиньяк — он мне успел потихоньку представиться — но тот никак не отреагировал. Савиньяк, впрочем, сказал, что это не страшно, у него в таких делах большой опыт. Вдвоём мы вытащили его кэналлийскую светлость из кресла и довели до конюшни. Конь у Алвы оказался отменно красивый и явно привыкший к хозяйским фанабериям — по крайней мере, пока мы усаживали на него эту пьянь, бедное животное стояло, не шевелясь, и только грустно пофыркивало. Мы взгромоздили Алву в седло, он открыл один глаз, заявил: «Юноша, следуйте за мной!» — и тут же снова задремал. Генерал Савиньяк отдышался, пожелал мне удачи и отбыл, а мы с Алвой и гвардейским эскортом медленным похоронным шагом направились в Олларию.

Во дворе особняка к нам сразу помчались конюхи — чувствовалось, что им тоже не впервой встречать хозяина с дороги. Тело Алвы торжественно внесли в дом, а меня перехватил высокий кэналлиец в чёрной куртке. Он отрекомендовался Хуаном, домоправителем «соберано», я сообщил, что с сего дня служу у этого самого «соберано» в оруженосцах, после чего мы выразили друг другу свои искренние и глубокие соболезнования. В этот момент из окна послышался вопль такой силы, что в окрестных дворах собаки отозвались. Мы с Хуаном стремглав взлетели по лестнице. На бегу я выхватил шпагу, но пускать её в дело не потребовалось — оказывается, Алва просто очнулся, попробовал встать и неосторожно наступил на больную ногу. Теперь он полулежал в кресле и мутно смотрел по сторонам.

— Что у вас с ногой, соберано? — нервно спросил Хуан.

— С какой? — осведомился Алва и заржал. Нет, ну не идиот ли?

— У него вывих, — сообщил я. — Хуан, снимите-ка с господина герцога сапог.

Лодыжка Алвы выглядела ужасающе — впрочем, я несколько раз вправлял выбитые кости под надзором нашего лекаря, так что знал, что предпринять. Велел принести льна на повязку — в другом случае я бы еще и за тинтой послал, чтоб она притупила боль, но у Алвы и так глаза в разные стороны смотрели. Потом быстренько сделал своё дело. К моему удивлению, Алва вёл себя вполне прилично — не орал, не отбивался, только что-то прошипел — непристойность, наверное, что от него ещё можно ждать? Я оставил его под надзором Хуана, а сам в сопровождении пажа пошёл в свою новую комнату. Думал отдохнуть немного и поразмыслить, но через полчаса мой слух был оскорблён чем-то вроде вытья закатных кошек. Появившийся паж объяснил мне, что «соберано тоскует». Ещё бы ему не тосковать! Я бы тоже затосковал, наступи мне кабан на ухо… Ладно, надо ложиться спать — говорить с этим безумцем, пока он в таком состоянии, не представляется возможным, так что надо дождаться утра.

тот же вечер, одиннадцать часов пополудни
Он всё ещё поёт.

половина двенадцатого
Вот же глотка лужёная!!!

5 месяца Весенних Волн, полночь
Это будут ОЧЕНЬ долгие три года.


7 месяца Весенних Волн, восемь часов пополудни
Ну, должен признать, что пока всё идёт довольно мирно: Алва хворает и не выходит из своих комнат, а я провожу время за чтением: библиотека в особняке оказалась весьма приличная, хоть и запущенная донельзя. Нашёл здесь первое издание «Истории Двадцатилетней войны»! Кормят превосходно, а управляющий — на редкость умный и предупредительный человек, ещё вчера прислал портного и сапожника, а вечером за чашкой шадди дал необходимые пояснения, кто есть кто в доме, и к кому следует обращаться, когда мне что-то потребуется. Если бы не вечерние концерты Алвы, можно было бы с уверенностью заявить, что не так уж мне и не повезло.

10 месяца Весенних Волн, час ночи
Увы, с везением я немного погорячился. Впрочем, начну по порядку.

Сегодня с утра я уже привычно шёл в библиотеку, и в коридоре третьего этажа на меня буквально налетел Алва. Вид у него был — краше в гроб кладут, глаза смотрели мутно, как у двухнедельного поросёнка, а ещё он крайне характерным жестом держался за виски. Я сразу понял, что спокойная жизнь подошла к концу, и приготовился к худшему, но вопрос, который задал господин Первый маршал, даже меня поставил в тупик:

— Юноша, вы кто?

Я, признаться, глубоко задумался. А и в самом деле — кто я? Жертва произвола Абвениев? Агнец, предназначенный Создателем на заклание во имя этого несовершенного мира? Осенний лист, гонимый ветром судьбы? Алва задумчиво изучал меня взглядом, а потом осторожно ткнул пальцем в грудь — похоже, решил, перед ним всего лишь фантом, рождённый парами кэналлийских вин. Тут я опомнился и изобразил на лице вежливое недоумение.

— Я ваш оруженосец, сударь. Фабианов день, унары, клятва… припоминаете? И, предвосхищая ваш следующий вопрос, — зовут меня Ричард Окделл.

— То-то я смотрю, лицо знакомое… Хотел бы я знать, что на меня такое нашло, — пробормотал Алва. Потом встряхнулся и уныло добавил: — Ну, раз уж оруженосец, тогда пройдёмте в мой кабинет.

Пришлось идти. В кабинете Алва рухнул в кресло, поморщился и поглядел на меня страдающими глазами. Я сразу понял, чего ему надо: дядюшка Эйвон, когда ему случалось перебрать, наутро вёл себя приблизительно так же. Поклонился, побежал на кухню и спросил Кончиту, не найдётся ли у неё свежего отвара горичника. Вопрос, конечно, был риторический: чтобы в доме, где обитает человек, подверженный столь пагубному пристрастию, да не держали ничего от похмелья — невозможно. Кухарка вручила мне искомое, я вернулся в кабинет, потряс задремавшего Алву за плечо и сунул ему дымящуюся кружку. Алва сморщился, но на удивление покорно выпил отвар, после чего немедленно просветлел ликом.

— Вот! — сообщил он уже гораздо более бодрым тоном. — Прелестно! Можно сказать, что свою службу вы начали достойно, юноша. Считайте это моим первым уроком.

Любопытно, что, по его мнению, я должен был усвоить из этого урока? Что необходимо своевременно лечить похмелье, очевидно.

— Деньги у вас есть? — неожиданно спросил Алва. И, стоило мне кивнуть, сразу же сообщил: — Смотрите, не вздумайте давать мне в долг — вечно беру, когда пьян, а потом не помню, кому и сколько должен.

Это простодушие в сочетании с обезоруживающей улыбкой вдруг показалось мне почти трогательным. Я пообещал, что ни суана не дам, попросил на всякий случай разрешения пользоваться библиотекой (поначалу Алва, кажется, даже не понял, о чем речь), а потом явился Хуан с известием, что соберано просил ему напомнить о приеме в честь дня рождения королевы Катарины. Который надо обязательно посетить. Да, именно сегодня. И даже прямо сейчас. И подарок уже приготовлен — вон, коробочка на столе. Нет, сказаться больным не выйдет.

Алва скуксился и надул губы — прямо как Айри, когда матушка тащила нас всех стоять вечерню. Хуан вздохнул и сказал, что соберано надо бы принять ванну и надеть новое платье. Я побыстрее пошёл к себе — по этикету, на приемах такого ранга Первому маршалу следовало появляться в сопровождении оруженосца, — тоже привёл себя в должный вид и спустился во двор. Алва вышел минут через пятнадцать. Блеск его глаз и широкая ухмылка, равно как и печальные взгляды конюхов, явственно сказали мне, что кое-кто успел поправить здоровье не только чашкой отвара горичника. Впрочем, взгромоздившись на своего многострадального коня, Алва вновь помрачнел и всю дорогу бормотал себе под нос что-то вроде «эти бабы…» и «не было печали — кошки накачали». Попадавшиеся на пути горожане кланялись ему, а девицы улыбались во весь рот. Судя по всему, в Олларии Алву любили — хотел бы я знать, за что.

Дворец оказался очень красив, хотя я и не смог в полной мере насладиться архитектурными изысками: во-первых, из-за кучи народу в ярких тряпках, а во-вторых, потому что Алва опять повёл себя как упившийся касеры мастеровой. Взял да и спустил с лестницы толстяка, одетого в цвета дома Фарнэби, — а ведь тот всего лишь спросил, чего это вдруг ему взбрело в голову взять себе оруженосца. Хорошо, что бедняга успел схватиться за перила. Алва весело хихикнул и сообщил мне: вот, мол, юноша, это вам второй урок — всегда действуйте первым, упреждая замыслы противника! Я не удержался от вопроса, чем провинился перед ним несчастный толстяк.

— Да не слышал я, что он там бубнил! — отмахнулся Алва. — Но ведь наверняка что-нибудь оскорбительное!

«Здрасьте-приехали», как говорила моя нянька. Охота задавать вопросы пропала, и остаток пути мы прошли в тишине. Алва ещё успел несколько раз приложиться к фляжке, которую выудил откуда-то из-под плаща, и к моменту, когда мы оказались в приёмной королевы, был уже так хорош, что нагло попёр прямо через толпу фрейлин к небольшой двери. За дверью явно была туалетная комната или будуар, и мне точно не следовало туда соваться, но я испугался, что в таком состоянии господин герцог сотворит какое-нибудь непотребство. Пришлось нырнуть следом.

Королева не произвела на меня особого впечатления — какая-то она оказалась тусклая, как варёная плотва. Да и взгляд мне её не понравился. Две служанки возились с её причёской; порядочный человек, застав даму во время туалета, поспешил бы извиниться и выйти, но Алве было море по колено. Он раскланялся, вручил имениннице кулон с алой ройей, наговорил заплетающимся языком комплиментов, которые были больше похожи на оскорбления, и только что за щёчку её не ущипнул. Я просто сгорал со стыда. Впрочем, королева, кажется, была привычна к подобному обращению.

— Мы всегда рады видеть Первого маршала Талига и его оруженосца, — тоненьким голоском сказала она.

Алва вдруг вытаращил глаза:

— Какого оруженосца? — и завертел головой, видимо, пытаясь понять, где он вообще очутился. Королева возвела очи к потолку и явственно скрипнула зубами. Я шагнул вперёд.

— Мы же с вами вчера говорили, мой эр, — я очень старался, чтобы это прозвучало ласково, но получилось издевательски. — Я ваш оруженосец.

— Эр… — протянул Алва и вдруг радостно хмыкнул: — Прелестно звучит! Верно, юноша, — а я-то всё гадал, чего вы за мной идёте?

Вошедший в эту минуту кардинал закатил глаза точно так же, как Её Величество. Следом появился кансилльер — они с Алвой тотчас сцепились языками, и меня приятно удивило то, что даже во хмелю герцог сохраняет способность утончённо хамить. Должно быть, персона Штанцлера вызывала у него весьма сильные чувства. Я немного утешился, подумав, что в дальнейшем это надо будет как-нибудь использовать. После официальной части приёма мне удалось улизнуть — Алва болтался в углу зала в компании Савиньяка, я был уверен, что капитан королевской стражи сумеет удержать своего приятеля от попытки учинить очередной скандал, — и вволю побродить по дворцу, любуясь фресками и картинами, которых тут было великое множество. К тому же я предчувствовал, что кансилльер непременно попробует связаться со мной, и хотел проверить, не ошибаюсь ли. Не ошибся: когда я рассматривал портрет Рамиро-Вешателя, ко мне подобрался неприметный человечек и вручил записку. Что ж, завтра навещу господина Штанцлера — это обещает быть любопытным.

Алва, кстати, до сих пор не явился домой. Интересно, он сейчас с Савиньяком или с королевой? Если второе, то я от души сочувствую несчастной женщине — должно быть, у нее по утрам страшные мигрени от Алвиного перегара. Тут никакие алые ройи не спасут.


20 месяца Весенних Волн, девять часов пополудни
Совершенно не было времени писать, но сегодняшнее событие стоит того, чтобы уделить часок дневнику. Последние недели я бегаю, как кабан в весеннем гоне: то сопровождаю Алву в поездках по военным лагерям или во дворец, то хожу к Штанцлеру, где приходится изображать деревенского дурачка, то гуляю с Налем, который вознамерился сделать из меня столичного жителя — даже на петушиные бои сводил. Скучновато, кстати, — особенно учитывая то, что в библиотеке Алвы я так ещё толком и не порылся. А однажды меня даже удостоила своим обществом Её Величество. Вот всё же первое впечатление — самое верное, эта женщина хитрее матёрой лисы. Будем, впрочем, надеяться, что мне удалось прикинуться восторженным болваном.

Итак, сегодня я в очередной раз собрался прогуляться в компании кузена. Выхожу на крыльцо — и тут меня сзади окликнул Алва. Трезвый, что удивительно, — и, разумеется, мрачный, как эсператист на олларианской мессе. Он спросил, куда это я направляюсь, а потом вдруг понёс что-то об опасностях, подстерегающих юнцов вроде меня на улицах Олларии, и о том, что я совершеннейший балбес и непременно паду жертвой первого встречного злоумышленника. Всё же, когда он пьян, с ним намного приятнее иметь дело. Я удержался от вопроса, чего он не заговорил об опасностях раньше, и заявил, что всегда держу ухо востро. Не соврал, собственно говоря — мой надорский наставник, капитан Рут, был в свое время лучшим разведчиком своего полка. Алва зло блеснул глазами, но отстал. Однако пятнадцать минут спустя, уже направляясь с Налем к облюбованному нами трактиру, я почувствовал чей-то взгляд. Обернулся незаметно и чуть на мостовую не рухнул: следом за мной, то и дело пытаясь укрыться за фонарными столбами, шёл человек в широкополой шляпе и шарфе, скрывающем половину лица. Отменная маскировка, просто отменная — на него все встречные в открытую пялились, недоумевая, с чего это Первому маршалу Талига вздумалось играть в прятки.

Я себе все губы искусал — так было смешно. Ну и решил, конечно, пойти навстречу непонятной блажи эра, даже Наля постарался отвлечь болтовнёй. В трактире Алва устроился за дальним столиком, шёпотом потребовал вина и за пару часов нагрузился, как корабль кэналлийского виноторговца. Я выждал удобный момент, сказал Налю, чтоб продолжал посиделки без меня, вышел во двор и спрятался за углом. Алва вскоре выскочил, заозирался по сторонам и понёсся к воротам. Я подумал, что сейчас он минут десять будет бегать по площади и искать меня, спокойно вернулся в трактир, подошёл к небольшой компании выпивох и предложил сделку: мол, выйду сейчас, зайду в соседний переулок, а вы вчетвером сделайте вид, что нападаете на меня. Плачу двадцать таллов. Парни оказались не промах: посмотрели на мой сине-черный колет, покосились на столик, где после Алвы осталась батарея пустых бутылок, и в один голос заявили, чтоб я шёл лесом. «Мы, господин хороший, люди простые, этих ваших игр в толк не возьмём, но когда господин Первый маршал пьян, он ить сам не свой! А нам жить охота». Пришлось надбавить цену, и перед пятьюдесятью таллами выпивохи не устояли. Я бодрым шагом вышел на площадь и почти сразу увидел Алву, который растерянно стоял у фонтана, оглядываясь вокруг. А дальше всё пошло, как по нотам: тёмный переулок, компания мрачных личностей, крики — и грохот пистолетных выстрелов. Первым Алва сбил неудачливого голубя, который пристроился спать на карнизе, вторым вдребезги разнёс цветочный горшок в чьём-то открытом окне. Выпивохи, вереща от ужаса, брызнули из переулка, как вспугнутые кошки. Достославный пиит Дидерих наверняка завершил бы эту сцену звоном вброшенной в ножны шпаги и репликой в духе: «О, мой благородный спаситель! Явись же пред мои очи, я стану тебе братом названным во веки веков!» — но я, слава Создателю, не был Дидерихом, поэтому беззвучно хмыкнул в кулак и медленно пошёл прочь из переулка, надеясь, что Алва уже успел убраться подальше. Так и вышло — когда я вернулся в особняк, из его кабинета уже доносилось знакомое пение. Надо сказать, что особой тоски в нём на этот раз не было. Ну и славно, а то от его обычного вытья птицы на лету дохнут.

Но всё-таки он забавный. И пытается заботиться обо мне — на свой лад. Даже трогательно.


13 Весенних Молний, час пополудни
Сил моих больше нет на этого человека. Надо попробовать добиться королевской аудиенции и умолять о переводе в Торку — всё лучше, чем сносить выходки Алвы.

Проклятущий Повелитель Ветра пускает, простите за неуместный каламбур, по ветру все мои благие начинания. На днях я придумал великолепную комбинацию, которая, наконец, смогла отвлечь Колиньяра, — а то этот тип уже начал раздражать, вечно напрашивается на хорошую затрещину. Проиграл ему в кости Баловника, которого и за бесценок ни один торговец не взял бы, и кольцо стоимостью в три суана — мой драгоценный однокорытничек принял его за фамильный перстень Окделлов. Я таких колец десять штук купил у оловянщика Тревинье — намеревался проиграть каждому, кому неймётся, а потом поглядеть на их вытянувшиеся лица, когда предприимчивые господа начнут сверять свои трофеи. И всё пошло прахом. Надо ж было Алве где-то услышать Эстебановы трели и ринуться защищать мою честь! Нет, надо признать, он был необычайно эффектен, когда читал мне краткую лекцию о жизненных принципах дворянина. Но если бы удовольствовался одними словами!

Баронессе Капуль-Гизайль я теперь просто постесняюсь на глаза показаться. У неё, конечно, дом с определенной репутацией, но всё-таки не цирк и не балаган — а то, что произошло вчера, иначе как выступлением клоуна-урода не назовёшь. Крещендо вечера настало в момент, когда монсеньор, уже очень несвеженький, попытался шарахнуть Килеана-ур-Ломбаха канделябром за то, что тот предательски перешел на игру в вьехаррон, тогда как Алва был уверен, что партия у них в тонто. Килеан, к счастью, гадина настолько скользкая, что удачу свою проверять не стал: осторожно проиграл весь долг обратно и ушел восвояси. Все-таки драться Алва умеет. Даже пьяный. Даже подсвечниками. О происшествии говорит весь город; утром пошёл к оружейнику почистить шпагу и услышал от него душераздирающую историю про то, как господин Первый маршал поставил на место подлого шулера, а попутно защитил от бесчестия прекрасную даму и несчастного сиротку. В который раз задаюсь вопросом: как все пьяные дебоши Алвы превращаются в подвиги? Сиротку он спас, видите ли! Кольца теперь пропадут за ненадобностью… впрочем, ладно, невелика беда. Хотя я уверен, что Колиньяр так от меня и не отвяжется. А Алва лежит трупом — даже к завтраку не спустился.

Пойду проверю, не надо ли ему ещё отвара горичника.

14 Весенних Молний, три часа пополудни
Пишу эти строки, а во дворе монсеньор фехтует с Хуаном. Служанки собрались у окон, хихикают и ойкают. Их можно понять: пунто реверсо у него превосходный. Сегодня он для разнообразия трезвый: раздал на удивление толковые указания по хозяйству, ездил к кардиналу и даже отказался от приглашения Савиньяков. Понимает всё-таки, что иногда нужно и поберечь себя, держится — молодец! Кстати, вчера вечером он в очередной раз исполнял свои кэналлийские песенки, и я с удивлением понял, что мне уже не так режет уши. Привыкаю, вероятно. Стал задумываться — может, не такой уж он и остолоп? Может быть, удастся его выдрессировать?

23 Весенних Молний, полночь
Зря я раздумал насчёт Торки.

Вчера пошли с кузеном в «Весенний цветок». Я весь день просидел в библиотеке, — штудировал прелюбопытнейший трактат об истории холодного оружия — изрядно проголодался и рассчитывал спокойно поесть, но едва подавальщица принесла наш обед, как в трактир ввалился Колиньяр с компанией. Ну, ввалился и ввалился, что теперь делать? Я мирно вкушал пищу, не обращая внимания на их глупую трепотню. Вот интересно — как Алва умудрился создать себе такую репутацию, а? Кого ведь только ему не приписывают: и августейшую чету он радует чуть ли не одновременно, и у половины придворных дам-то цветки невинности оборвал, и про Савиньяков я тоже всякое слыхивал. А теперь ещё и Джастин Придд. Слухи не учитывают лишь одного: большую часть дня Алва своим, так сказать, клинком пользоваться просто не способен. Ну разве что для отправления естественных надобностей… Я ел себе, стараясь потихоньку успокоить Наля, а Эстебан, видя моё равнодушие, заводился всё больше и больше. В конце концов он подскочил к нашему столу и внаглую схватил меня за плечо, призывая весь трактир подивиться на любовника Первого маршала, которого оный маршал нагибает, где захочет, — а попутно сбил локтем тарелку с моим вожделенным жарким. Вот тут я неожиданно разозлился — было ужасно жаль испорченного обеда, да и вообще: королева королевой, но заявлять, что Ричард Окделл способен разделить ложе с человеком, который неделями лыка не вяжет, это уже чересчур. Я с удовольствием вспомнил уроки капитана Рута и дал Колиньяру по зубам. Мой недруг отлетел в угол, стукнулся головой о буфет и притих. Ну, что могу сказать — кто просит, тот рано или поздно допросится. А потом, разумеется, пришлось его вызвать, как честному человеку. На самом деле, я с гораздо большим удовольствием просто выпорол бы Эстебана и отпустил восвояси — но этикет обязывал. В конце концов, Колиньяр — дворянин, хоть и набитый дурак.

Наль дрожал, как лист на ветру, но секундантом быть не отказался. И то хорошо — не звать же было Хуана, у него и так дел хватает. Наутро я, как было оговорено, явился в Ноху, где меня поджидал крайне неприятный сюрприз: Колиньяр во всей красе явил свою подлую сущность, приведя с собой всю вчерашнюю компанию. Надеяться на помощь Наля нечего было и думать — кузен никогда не был силён в фехтовании. Пока я раздумывал, что предпринять, послышался стук копыт. Разрубленный Змей, я первый раз за эти месяцы обрадовался, завидев Алву! Но радость моя была недолгой — герцог снова был пьян, да так, что и с Моро еле слез. Колиньяр со своими прихвостнями поначалу испугались, но быстренько сообразили, что к чему, и разом повытаскивали шпаги. Я с ужасом подумал, что теперь мне предстоит защищать не только себя, но и этого остолопа, но недооценил ситуацию. Алва обратился к присутствующим с издевательской речью, потом попытался скинуть плащ и колет, но запутался в перевязи. Он дёргал её и ругался по-кэналлийски, а мы все не знали, куда глаза девать. Северин Заль не выдержал, бочком подобрался к Алве и попробовал помочь, но тот раздражённо махнул на него рукой. В руке, как на грех, оказалась шпага… Северин рухнул, зажимая рану в плече, Эстебан разгневался, попёр на Алву, как разъярённый бык, а тот, продолжая сражаться с плащом, вслепую отмахнулся от него всё той же рукой со шпагой. Остриё задело висевший на стене фонарь, масло из фонаря выплеснулось на булыжники и растеклось лужей. Колиньяр, разумеется, поскользнулся — и тотчас составил компанию лежащему Залю. На площади наступила тишина, нарушаемая лишь ругательствами Алвы. Я подавил желание прикрыть лицо ладонью и повернулся к оторопело застывшим противникам.

— Советую вам уходить, господа. Он ведь сейчас выпутается, и… ну, вы понимаете.

…Первым побежал тот самый красавчик в лавандовом камзоле. Остальные, подхватив стонущего Северина и бесчувственного Эстебана, помчались следом. Мне очень хотелось заулюлюкать, но это было бы бесчестно по отношению к проигравшим. Я предпочёл любоваться прыжками монсеньора. Воистину этот человек умудрился дать новое прочтение термину «роман плаща и шпаги» — он так самозабвенно боролся с ними, что у меня слёзы восторга наворачивались. Впрочем, когда Алва едва не грохнулся на залитые маслом камни, я решил, что пора прекращать, и помог ему выпутаться из складок ткани. Раскрасневшийся Алва встал в позицию, огляделся и замер.

— А где…

— Убежали, — сказал я, стараясь сдержать смех. — Всем известно, что вы отменный дуэлянт, эр Рокэ, так что я могу их понять.

Как всегда, услышав от меня это обращение, Алва заулыбался. Всё-таки он изумительно красив, даже пьяный и растрёпанный… Я аккуратно взял его под локоть, отвёл подальше от масляной лужи и прислонил к стене — не дай Создатель, упадёт и ушибётся — а потом привёл Моро, и мы поехали домой. Всю дорогу Алва разглагольствовал о том, что молодёжь разучилась драться, и что он теперь просто обязан заняться моим обучением. Велел с утра спуститься во двор — «я, юноша, сделаю из вас настоящего фехтовальщика, вы мне ещё спасибо скажете». Мне оставалось только поддакивать и обнимать его за талию, чтоб не навернулся с коня. Мало-помалу Алва утих и как-то напрягся, а потом вдруг откинул голову на моё плечо. Не скрою, это оказалось довольно приятно. Вскоре он спросил, с чего, собственно, началась наша ссора с Эстебаном. Я не счёл нужным скрывать причину.

— Вас так оскорбило утверждение, что мы можем быть любовниками? — спросил Алва почти трезвым голосом. Что-то в его тоне заставило меня покачать головой.

— Нет, — сказал я, — по правде говоря, я больше расстроился из-за обеда. В «Весеннем цветке» отлично готовят мясо, монсеньор.

— Понятно, — протянул Алва. — Вот что, юноша… когда доберемся до дома, у меня к вам будет поручение. Отвезёте записку баронессе Капуль-Гизайль.

И он действительно отправил меня в дом этой женщины! Конечно, подозрение возникло у меня сразу же — в конце концов, недаром красавица-баронесса пользуется определенной славой, но до последнего момента я хотел надеяться, что ошибся, и Алва в самом деле не нашел себе более подходящего посланца для доставки дипломатической почты. Но увы. Прочитав письмо, прекрасная Марианна улыбнулась и предложила мне усладить слух пением знаменитых морискилл её супруга. Услаждать слух почему-то предполагалось в спальне, хотя никаких морискилл там и в помине не было. К счастью, баронесса оказалась женщиной деликатной и догадливой, и мне не понадобилось идти на крайности вроде выпрыгивания в окно. Мы побеседовали о птичках и пчёлках, поели черешни, после чего я с облегчением откланялся и поехал домой, обдумывая случившееся. Путём долгих логических рассуждений пришёл к выводу, что Эстебан был в чём-то прав, и Алва действительно имеет на меня определённые виды. Но кошкин хвост ему, а не что-то подобное! Не то чтобы меня отталкивала сама идея, однако спать с собственным сеньором — дурной тон. Хотя… тут мои мысли приняли несколько странное направление, я помотал головой и пришпорил коня, мечтая поскорей добраться до дому и найти покой в моей любимой библиотеке. Но не тут-то было.

Хуан, завидев меня, прямо на глазах расцвёл — я далеко не сразу понял, в чём дело, но когда он чуть ли не под руку повёл меня к кабинету Алвы, откуда доносились знакомые рулады, всё стало ясно. Монсеньор снова изволил тосковать. Я вошёл в кабинет, мысленно попрощавшись с возможностью спокойно провести вечер. Алва пытался выглядеть равнодушным, а сам так и шарил по мне взглядом — видимо, пытался обнаружить доказательства потери невинности. Он определённо заслуживал наказания за свою неумелую попытку разнообразить мой досуг. Я с томным видом уселся к его ногам и притих. Что началось дальше — Дидерих отдыхает. Песни Алва пел одна душещипательнее другой, обжигал меня огненными взглядами, пытался читать морали и учить жизни, а про Марианну загадочно и скорбно молчал. Всё же логика у этого человека отсутствует напрочь: сам же отправил меня к куртизанке, а теперь, видите ли, представляет хор отвергнутых из оперы «Нам не дали». И это первый любовник Талига — никакого понятия о куртуазии.

Но, положа руку на сердце, должен сказать, что эти его ухаживания по-своему обаятельны.

6 месяца Летних Ветров, пять часов пополудни
Не успеваю ничего записывать — началась война. Алва, кстати, раскрылся передо мной с совершенно неожиданной стороны: он уже два дня трезвый, носится то к кардиналу, то в лагеря, то в казначейство, а дома головы от бумаг не поднимает — даже ест в кабинете. Должен признать, что недооценивал его организаторские таланты, да и интригу эра Августа он саботировал самым восхитительным образом, что заслуживает уважения. Все-таки не зря он Первый маршал.

7 часов пополудни
Завтра выступаем. Алва на радостях набрался с младшим Савиньяком так, как я и не упомню, пел, орал, а под конец едва не раскроил себе череп, выходя из кабинета мимо двери. Беру свои слова назад — этот человек неизменно верен себе.

18 Месяца Летних Молний, вечер
Больше месяца не прикасался к дневнику — мы всё воюем, а наш блистательный «Прымпердор» развлекается, как может. Из происшествий за последнее время: повелел побрить лису и выставил в качестве авангарда стадо козлов. Удивительное дело, но, несмотря на все его выходки, мы неуклонно побеждаем. Мне начинает казаться, что в безумии Алвы есть определенные плюсы. Пить он стал меньше, зато ежедневно; среди рядовых и младшего командного состава пользуется неизменным уважением — хотя бы за то, как ловко держится в седле после дневной порции. Я, конечно, никому не собираюсь рассказывать про седло с ремнями и креплениями, придуманное Хуаном. Впрочем, неприятные моменты тоже случаются: на днях я решил для общего развития припомнить труды по баллистике, прочитанные в библиотеке, и немного пострелять, но Алва будто почуял и примчался в самый неподходящий момент. Он всегда чует, когда кому-то хорошо, — чтобы немедленно сделать плохо. Словно из-под земли вырос: весь перемазан в саже, вид лихой и придурковатый, глаза счастливые, как у унара в увольнительной. Разрубленный Змей! Причём я ведь до его появления успел и траекторию рассчитать, и навести орудие… а этот бездушный мерзавец пнул ногой по лафету и к кошкиной матери сбил прицел. Я, бормоча про себя ругательства, попытался исправить ситуацию, потом взялся за фитиль — и тут Алва ни с того, ни с сего впал в умиление и ласково погладил меня по голове. Я был так изумлён, что подскочил на месте. Пушка подскочила вместе со мной, едва не отдавив Алве ногу, но что самое обидное — ядро попало точнёхонько в этот проклятый позолоченный шар с лентами. Крайне подлый прием — если Алва ещё раз попробует меня так погладить, я и без пушки выстрелю.

24 Месяца Летних Молний, вечер
Эра Рокэ укусил ызарг.

Визгу было на весь лагерь! А когда я примчался в палатку с припарками и всем прочим, этот бесстыдник как раз уговаривал Вейзеля подуть на укушенный палец. Мол, нянька его кэналлийской светлости всегда так делала. Причем он успел так заморочить бедному Курту голову, что тот уже и щёки раздул, как хомяк на гороховом поле. Я изрядно взбесился — мало того, что Алва ведёт себя как ребёнок и пытается поймать всякую дрянь, так он ещё и лучшего артиллериста армии позорит. Выпроводил Курта из палатки и занялся Алвиной рукой — палец ему чуть не насквозь прогрызли. Странное дело, но как только Вейзель ушёл, Алва смолк и только сопел, поглядывая на меня своими глазищами. Всё-таки у них очень необычный оттенок. Я вчера любовался местными озёрами и… впрочем, это всё лирика. Алва спит, выкушав для успокоения очередную бутылку «Крови» — пойду, пожалуй, тоже лягу. Интересно, ызарг хотя бы не отравился?

10 Месяца Осенних Скал
Да чтоб меня твари Закатные утащили!!! (дальше вся страница густо замазана чернилами)

10 месяца Осенних Скал, а может, 11. Ночь, в общем
Я не знаю, что писать. Это… похоже, безумие заразно. Создатель, что мне теперь делать и как себя вести?

Неделю назад Алва тоже вздумал полюбоваться озёрами — прихватив с собой меня, таможенников и многострадального Вейзеля. Он разгуливал по берегу и задавал десятки вопросов. Я припомнил уроки мэтра Шабли — надо же было упомянуть, что здешняя фауна почти уникальна, а один из видов рыб вообще не встречается нигде, кроме как в Чёрном Оке, и славится неповторимым изысканным вкусом. Услышав про вкус, адуаны оживились, а Алва встал в стойку, как Лово. Выудил из кармана кусок засохшей лепёшки и принялся зычным голосом раздавать указания. Пять минут спустя несчастный барон Вейзель, пыхтя, отстегивал от своего белья булавки, из которых было решено наделать крючков, Шеманталь резал на куски моток бечевы, а мы с Коннором выламывали в кустах подходящие палки. Сели на берегу в ряд, как ызарги у трупа степной кобылицы, и притихли — воображаю, насколько это было идиотское зрелище. Клёва никакого не было, хотя Алва и здесь отличился — ему единственному попался на удочку некрупный бычок. Рыбешка глядела на нас скорбно и разевала рот, чем донельзя напоминала хрупкий наш «талигойский гиацинт». Эр Рокэ, кажется, тоже уловил сходство, потому что передёрнулся, пробормотал что-то вроде: «Прошу простить, эрэа, что помешал вашей молитве», — и кинул бычка обратно в воду. Разгорелся бурный диспут, можно ли в полевых условиях сплести рыболовную сеть, или стоит просто сколотить плот и удить с него. Разумеется, после такого шума любая, находящаяся в более-менее здравом уме рыба уплыла подальше. Алва деловито припоминал все возможные способы рыболовства и вдруг, поглядев на Вейзеля, заорал:

— Эврика!

Я даже не успел удивиться, что он знает старогальтарский, — у меня в глазах потемнело, когда господин Первый маршал сообщил, каким способом рассчитывает разнообразить наше меню. Адуаны восторженно заорали, Вейзель спал с лица и принялся взывать к здравому смыслу Алвы, но тут же убедился, что никакого здравого смысла у того и в помине нет: Алва заявил, что не хуже него понимает в минном деле, послал Шеманталя в лагерь, забегал по берегу, рассматривая скальный завал… Я сидел на обрыве и всё никак не мог поверить, что это происходит наяву. Но к вечеру команда сапёров подготовила всё «для глушения», а счастливый Алва хлопнул по плечу хмурого Вейзеля и заорал:

— Сейчас как жахнет!

И жахнуло.

Дальше даже вспоминать не хочу. Это счастье, что долина пустовала, — ее обитатели еще неделю назад снялись с насиженных мест и бежали прочь, убоявшись сумасшедшего — после Дарамы и Барсова Ущелья слава Алвы шла впереди него. Но во что тут всё превратилось… Я не мог смотреть на Алву — мне хотелось или вызвать его, или хотя бы врезать ему по носу. А все вокруг только и делали, что превозносили маршальские успехи. Адуаны, не будь дураки, разнесли всюду весть, что «Прымпердор» не рыбку ловил, а седунов отваживал, Адгемару был срочно послан ультиматум, в котором говорилось, что Равиат может постичь та же судьба, что постигла долину Биры, — мгновенно сориентировавшийся Алва даже отправил Вейзеля и его людей к Змеиному Оку, чтобы всё выглядело достоверно… Нет, я понимал, что ему в очередной раз безумно повезло, и что об исходе войны больше можно было не беспокоиться вовсе. Но смотреть на него не мог и не хотел.

И вот сегодня объявили перемирие. Армия праздновала весь день, по всему лагерю пели, орали, веселились, а я сидел у себя, не желая никого видеть. Сдуру хлебнул немного касеры — гадость несусветная, но мне надо было как-то растопить холод в груди — и неожиданно взбесился. Решил — пойду, выскажу наконец всё, что накипело. И про пьянство, и про выходки его проклятые, и… в общем, хлебнул ещё для злости и понёсся в палатку Алвы. Даже если он там с адуанами — плевать.

Адуанов у Алвы не было. Вместо них был Вейзель — я услышал его голос и благоразумно остановился. Удивительное дело: Курт почти в голос орал на Первого маршала и, похоже, заводился всё сильнее и сильнее.

— Рокэ! — кричал он, — вы же знали, к чему это приведёт! Вы хоть понимаете, что наделали?

— Знал, — лениво ответил Алва. — Но я устал от солонины на завтрак, обед и ужин, вы уж простите, дружище. К тому же всё так прелестно закончилось. И не будьте вы слабаком, в конце концов!

Вейзель захрипел, как удавленник, и вдруг выскочил из палатки — я еле успел спрятаться за углом. Послышался звон и плеск, Алва наверняка наливал себе очередную порцию своего кэналлийского пойла. Меня просто разрывало на куски — клокоча от ненависти, я откинул парусину, ворвался в палатку — и замер.

Алва сидел на койке. Я как-то сразу понял, что он трезв. И что ему плохо, очень-очень плохо. У него было серое лицо, и выражение глаз совершенно непривычное — оно вдруг испугало меня до дрожи. И разу не видел у него такого. Осмысленного. Страдающего.

— Юноша? Что-то случилось? — спросил Алва негромко.

Заговорить было лишь малой частью беды. Значительно тяжелее оказалось услышать в ответ то, что я никак не ожидал, и чего просто не мог сказать человек, казавшийся мне таким цельным в своей немудреной организации. Мы сидели с ним на этой скрипучей койке. Разговаривали. Пили — совсем немного, он, кажется, вообще только губы мочил. Потом придвинулся ближе, вздохнул, а я… Не знаю, словом, что со мною произошло... Наверное, очень хотел утешить.

Ну, и утешил.

Проснувшись рядом с ним утром, долго собирался уйти незаметно, но проворонил — Создатель, что за идиотский каламбур! — момент. Рокэ открыл глаза и улыбнулся. Так улыбнулся, что никуда я не ушёл. Тогда. Потом ушёл всё-таки и весь день прятался от него, как глупый ребёнок, а он не искал. Я и сейчас прячусь — сижу в палатке Вейзеля, сказал ему, что у меня кончились чернила, а я хочу написать в Надор. Соврал, конечно. Я хочу совсем не этого.

Я хочу забыть.

Забыть, какая у Рокэ белая кожа. И шрамы. Какая у него гибкая спина. Как он вздыхает. Как стонет. Как вскрикивает. Как закрывает глаза. Как обнимает и как (полстраницы снова залито чернилами)

Нет, к кошкам всё.

Как он посмел вообще!.. А я — я как посмел? И уместно ли здесь такое выражение? И как мне теперь быть со всем этим?

Спать не могу. Ничего не могу. А если я ему как-то повредил? Я же… Нет, достаточно. Нам нужно поговорить. И мы поговорим — утром я первым делом отправлюсь к своему эру. Я должен, и не только ему — себе тоже.

Даже если единственным, что я от него услышу, будет «в позицию».

15 Осенних Скал, утро
Правду говорил старый Рут — с бедой нужно переспать. Он, разумеется, имел в виду совсем другое, но если считать Рокэ моей личной, выстраданной бедой — то получается даже забавно.

Сейчас немного стыдно вспоминать, как я сходил с ума несколько дней назад. Особенно если учитывать, что Рокэ волновался ничуть не меньше. Ещё и этот идиотский суд Бакры — Рокэ был неловок ещё более, чем всегда, и когда он взялся за пистолет, я от души пожалел всех, находившихся в зоне обстрела, включая и себя. Зная господина Первого маршала, можно было быть уверенным — кто-то падёт. Пал, что неудивительно, именно тот, кто заслуживал. Какая, в сущности, разница, попал или промахнулся Рокэ, расквашивая Адгемару череп? Кажется, я начинаю постигать этот стохастический метод ведения боевых действий. Более того, нахожу в нём что-то завораживающее. Кстати, брата Мишеля — Робера — Рокэ, умилившись, помиловал своей проэмперадорской властью. Послужит годик в Торке, потом вернётся к деду… Думаю, у него всё будет хорошо. И у нас с Рокэ тоже. После суда мы всё-таки поговорили. Долго выясняли, чувствует ли кто-нибудь из нас себя оскорблённым — и как-то одновременно пришли к выводу, что нет. А потом стало так просто и легко, что я до сих пор поверить не могу. Правда, забот у меня точно прибавится: вот доберёмся до Тронко, уладим все дела — и увезу его в Надор, подальше от винных погребов. Пусть слегка остудится в наших краях. Матушка, конечно, поначалу будет сходить с ума, но ничего — в конце концов, Рокэ умеет быть обаятельным. Не знаю, как это у него получается, но тем не менее. И, кстати, у старой Нэн есть рецепт снадобья, которым она любого может за месяц отвадить от тяги к горячительным напиткам, — как прибуду на родину, первым делом этот рецепт выспрошу.

Надо пойти проститься с маркизом Эр-При. Он, кстати, звал меня с собой в Торку — мол, твой эр тебя наверняка отпустит, будем вместе дриксов гонять. Я рассказал Рокэ о разговоре, и он вдруг как-то приумолк, а потом заявил: «Я пойму, если вы уедете, юноша». Причем глаза прятал — видно, боялся, что я замечу, как тошно ему играть в благородство… Смешной он всё-таки.


Вот куда я его оставлю, если за полчаса до этого он так увлёкся, расписывая мне красоты своего любимого Алвасете, что опять сел мимо походного стула?

@темы: первый маршал Тагила, lolz, пейсательство, Ссылки