читать дальшеВырубили в институте свет на 3 часа посреди поведенческого эксперимента. Поматерилась, пошвыряла предметами в стены, протянули мне удлинителями свет из невырубленной розетки, что твой олимпийский огонь. Колола крыс в теплой ламповой обстановке. У крыс была ночь, им было срать на всех, они ненавидели уколы. Поматерилась, пошвырялась крысами в стены, кто выжил - затихли. Потом они не хотели иммобилизоваться в полотенце, потому что все ещё были на измене. Повторила пункты на увеселение научнику. Потом внезапно оказалось, что нет ни льда, ни азота, а в хладагенте пробы не замерзли. Потом затупилась гильотина Эта работа бурно прощается со мной, не иначе Взасос люблю дух рождества. Он всегда как дух канона в Твин Пиксе.
Иллюстрации Алана Ли из книги "Фейри". Все с сайта dana-mad, по клику - целый раздел с иллюстрациями Ли, честь и слава тому, кто их собрал и сканировал.
Через три дня защита. Готовлюсь от всей души: спала до 3, смотрела сон с Лионелем Савиньяком и анальным сексом, теперь сижу и в три ручья рыдаю над Ланой дель Рей, думая о загубленной молодости. Наверное, всё это и нужно совету рассказывать, что ему семакс и BDNF, если есть Савиньяк и душевные смятения.
Хотела написать про министерство науки, РФФИ, закулисные обсуждения того, что из имущества РАН уже как бы продано и как академики с ФАНО делят пирог, про послание Путина и статью той самой немецкой журналистки, про бюрократическое метастазирование, дошедшее уже даже в опекаемом Садовничим МГУ до того, что, чтобы оставить охранникам записку на проходную некого факультета, нужно подавать заявление чуть ли не на имя ректора и визировать в ректорате же. Но зачем? :3 Каждый, кто не решился отбыть в лучший мир, придумал себе какую-нибудь утешительную историю. Вот я, например, девицами любуюсь, успокаивает.
Диск с данными накрылся Новехонький. Судя по звуку, головки. Эксперименты с начала сентября, прощайте Ну давай, натурал из Курска, ещё, ещё, сделай мне больно
Встречалась сегодня с оппонентом. Вот все-таки только женщины умеют настолько изящно, нежно и с искренней улыбкой выдрать, как сидорову козу, и напоследок утешительно поцеловать, где болит больше всего, так что уходишь скорее поцелованный, чем выдранный. Хотя жопа говорит об обратном Ушел слегка ощипанный, но не побежденный (с) Меж тем до защиты неделя, и жизнь постепенно превращается в цирк с клоунами-пидорасами. Хотя бы потому, что отзывов от оппонентов и научного ещё нет, а на следующий же после защиты день (и ещё на 3 дня вперед) у меня будет эксперимент. С 8 утра до 7 вечера. Не присаживаясь. Потому что тот, кто его должен был делать вместе со мной, в больнице, а страна в опасности. И сдох бы бобик, да некогда
Ну вот, можно смело сказать, что теперь в мире есть ровно один, уникальный и неповторимый, рассказ, метко попавший в личный фанон и в самые темные уголки либидо разом. Это, знаете, как мечта, сбывшаяся ещё лучше, чем представлялась. А Doc Rebecca - гениальный стилист И чертовски наблюдательный человек. Я пока не буду много говорить - да и не могу, если честно, на публике, слишком личное - но это какая-то квинтэссенция эротизма. Идите и читайте, товарищи. Только ворнинг внимательно изучайте :3
Название: Сказочник Автор: Doc Rebecca Пейринг: Альдо Ракан/Уолтер Айнсмеллер Жанр: ангст Рейтинг: NC-21 Предупреждение: AU, пытки, прижигание, порка, игры с кровью, упоминание казни через повешение (авторское OOC отвергаю как сатану, неправдычка, вхарактерность на высоте) Читать на дневнике автора И там же комментить обязательно.
Все, дозрела. В подарок на НГ (или там на грядущую защиту, или на день прошлогодней сгущенки) принимаю аватарки с лицом Джетта Блэка, а также со всеми вариациями надписи "Здравствуйте, я ваш король" Любые другие ОЭшные аватарки тоже весьма в тему будут. После защиты смогу отдариться драбблами, если что :3
В рамках беспроигрышной литературной игры на раздевание кинков и просто как луч любви прекрасному единомышленнику написала главный пейринг Талига. И буду писать ещё, судя по всему, потому что прикормили с рук и подсадили на наркотики
Mala noche (Дурная ночь) Бета: Doc Rebecca Пейринг: Алвадик Жанр: пвп с элементами драмы Рейтинг: NC-17 Предупреждения: Легкий ДС, использование сексуальных игрушек. Вольное продолжение "Четвертой заповеди" Doc Rebecca, ей же с любовью и благодарностью посвящается.
Страшного много на свете, страшнее нет сердца людского Л. Фейхтвангер
Рыцарь поднимался по лестнице. Ступеньки жалобно скрипели под тяжестью закованного в доспех тела. Шаг, ещё шаг, громкие, чеканные. Только дыхания не было слышно. Ещё десять шагов, и он поднимется. Ещё семь, и он встанет перед его дверью. А когда он войдёт...
Дик подскочил, давясь беззвучным криком. Ночная сорочка липла к мокрой спине, хотя в комнате было холодно. Матушка говорила, что холод лечит любые болезни, вот Дик и попросил Пакиту не топить в его комнатах. Не спасало.
Про рыцаря когда-то, давным-давно, рассказал ему отец: моровое поветрие на излете прошлого Круга унесло столько жизней на юге Талига, что несколько городов в нынешних Эпинэ и Савиньяке опустели. "Болезнь неумолимо распространялась и направлялась на север" — говорил отец, и Дик, замирая, представлял себе моровое поветрие в виде огромной хищной птицы, расправившей крылья от края до края неба, и летела эта птица к ним, в Надор. Наконец, люди поняли, что бороться с напастью можно только огнем. Первыми выжгли вымершие деревеньки, потом принялись за города. "Самые милосердные и истовые служители Создателя, самые отважные и чистые духом из числа рыцарей Талигойи входили в город и дозором проходили по улицам, чтобы оказать последнюю милость умирающим и не дать им погибнуть без благословения. Когда они возвращались и сообщали, что в живых никого не осталось, город предавали огню", — глуховатый голос отца звучал торжественно и скорбно, и Дик прижимался к нему, ясно понимая, что отец прогнал бы и поветрие, и страшных рыцарей.
Через два года, когда отца не стало, ему впервые приснился кошмар: рыцарь поднимался по лестнице, глухой стук его шагов был мерным и неотвратимым, как удары колокола, и Дик, знал, что, когда он войдёт, случится что-то ужасное, страшнее даже мора и огня. Рыцарь приходил всякий раз, стоило Дику заболеть, а несколько раз входил в комнату и стоял на пороге, черный, длинный, поджидая, пока Дик испустит дух, чтобы выйти за ворота Надорского замка и молча кивнуть своим слугам.
И вот теперь он вернулся.
«Никакого рыцаря нет», — убеждал себя Дик, глядя в темноту, вольготно угнездившуюся в складках полога. Пламя свечи дрожало, будто от холода, и тени тянулись к нему черными мохнатыми лапами, пытаясь загасить. Дома свечи просто так, блажи ради, жечь не разрешалось, в Лаик и подавно, и Дику пришлось долго привыкать к тому, что Алве было наплевать на сало, воск и фитили. Рыцаря, конечно, нет, ему почудилось. Это, видно, слуги ходят, доделывают свои вечерние дела, просто зима, темнеет рано.
Но какая-то часть Дика твердо знала, что стоит ему лечь и закрыть глаза, как кто-то снова пойдёт вверх по лестнице, и будет тянуть руку к ручке двери. Нельзя засыпать — так. Больше нельзя. Он сам во всем виноват. Вылезать из-под нагревшихся одеял и ступать по холодному полу было невыносимо тяжело. В умывальной и того студенее; вода в кувшине покрылась тоненькой коркой льда. Утром из кухни всегда приносили кипяток в чане, но беспокоить Пакиту не хотелось, а остальных слуг Дик начал побаиваться: если что-то придется не по ним, они могут позвать... не важно. Лучше умыться холодной водой. Сам виноват, мокрый, как Сона после выездки. Запаха пота эр Рокэ не терпит.
Раньше комната Дика была в левом крыле, над кухней, теперь эр Рокэ поселил его через стену от себя. Шутил, что не придется посреди ночи вечно бегать по коридору, и Дику было так тошно от этих шуток, что хотелось запирать дверь на засов и с вечера до утра сидеть, как мышь в норе. Только во сне засов не спасал от шагов на лестнице.
После ледяного обливания зуб на зуб не попадал. Сорочка, верно, пропахла потом, а свежего белья без чужой помощи в ларе не найти. Да и потом, всё равно же... Дик накинул халат — красивый, с вышивкой золотой нитью. Подаренный вроде бы невзначай — только потом Луис проговорился, что ткань заказывали мало что не в Гайифе, и подбит-то он не пухом, как думал Дик, а шерсткой нухутского пустынного зверька, для которого вовсе не было названия на талиг — такого, что в шубе его было не жарко и не холодно. А дарил его эр Рокэ со скучным лицом. "Накинь и носи, надоели твои ледяные руки" — будто с плеча снял и отдал ненужное. Видимо, щадил. Знал, что Дик не заслужил, и не хотел обязывать. Он добрый, его эр. Очень добрый. Очень внимательный, и осторожный, и нежный. Только вот никто этого не знает по-настоящему. Никто не был настолько виноват, чтобы понять, как эр Рокэ умеет прощать.
Хорошо, что идти недалеко — в три шага до его двери, не передумать.
— Ну, что такое? — эр Рокэ, конечно, не спал; на столе мешанина из карт, писем и заметок, а в спальне пахнет шадди. Прошлый месяц все чаще пахло вином, потому что они безоговорочно побеждали, а в этом перехватили гонца, признавшегося, что Гайифа пообещала самозванцу как минимум две тысячи наемников и тяжелую артиллерию, и винная кислинка сменилась тяжелым жженым ароматом. Дик не любил шадди. От кабинета Сильвестра в памяти ничего не осталось, кроме ужаса, стыда и этого вот муторного запаха. Он тогда рассказывал кардиналу про список, а эр Рокэ сидел за спиной, и смотрел, смотрел, не отрываясь.
— Что случилось, Дикон?
В его голосе было слишком много заботы. Незаслуженно, непозволительно много. Дик шмыгнул носом и опустился на колени рядом с креслом Алвы. Тот вздохнул, отложил письмо и протянул ему руку. "Как собаке", — вспыхнула совсем уж некстати гадкая мысль, и Дик наказал себя за неё, прижимаясь губами к пальцам; указательный был слегка испачкан чернилами.
— Ну, не дури, душа моя, я этого не люблю, — сказал Алва и руку отнял, но Дик давно уже привык пропускать слова и слушать голос.
— Простите меня, — сказал он и упрямо потянулся за рукой. Эр Рокэ щелкнул Дика по носу и поднял его голову за подбородок:
— Оруженосец да не оскорбит слух своего господина излишними повторами, а взор — смурным челом. Оруженосцу надлежит иметь вид бодрый, лихой и придурковатый. Ну, что ты сидишь? Налей вина, и себе тоже.
Дик вздрогнул всем телом, и Алва досадливо поморщился. Пусть и не сразу.
С вином Дик научился управляться быстро, почти не думая о том, что делают руки: смахнуть пыль, если осталась, откупорить бутылку, вылить в кувшин, слегка покачать, оставить подышать и после уже налить, сбросив первую четверть бокала в огонь — так делали в Кэналлоа, и Дик научился делать так же, и пламя каждый раз тихонько шипело, как тогда, когда эр Рокэ выбил кубок у него из рук. Огню было всё равно. Дик выдохнул и выпил одним глотком, сколько смог — полюбить "Черную кровь" никак не удавалось, приходилось терпеть, рассчитывая только на то, что в голову терпкое вино бьёт быстрее, чем любимая "Вдовья слеза", и очень скоро становится не страшно и не стыдно. Потому что уже пора начинать. Как всегда.
— Простите, — теперь Дик почти шептал, но Алва слышал его достаточно хорошо, чтобы уточнить:
— За что именно я должен вас прощать в этот раз, юноша?
— Утром... При Пабло я называл вас на "ты". Это непростительно, при слугах...
— Что за вздор, Дикон. Ну, что ещё?
— Говорил без разрешения на Совете. Нарушал субординацию. Перечил Его Высокопреосвященству.
— Вот наказание, — эр Рокэ возвел глаза к потолку, покачал головой и вздохнул. — Ну что прикажешь с тобой делать? Хорошо, Дикон. Я недоволен. Ты очень виноват. Что дальше?
"Будто не знаешь", — со злостью произнес какой-то голос в голове Дика, тихий, далекий, словно через стену кричит. Он сморгнул и снова опустился на колени, склонив голову.
— Вы же должны, меня нужно... — теперь было легче, уже намного проще говорить. Он почти привык. Когда-нибудь будет получаться ещё проще.
— Должен? В самом деле? — с ехидцей произнес Алва. Вино, шадди, благовония — от него всегда чем-то пахло, кроме его собственного запаха. — И кому, позвольте осведомиться, я должен?
Дик опустил голову ещё ниже. На морисском ковре узор — как лабиринт, круги и круги, уходящие вглубь. Этими словами его всегда тошнило — они вырывались трудно, после них во рту был гадкий кислый привкус.
— Это я должен. Простите меня. Пожалуйста... прошу вас.
Алва молчал. Стукнул задвигаемый ящик секретера, зашуршала бумага. Дик провел пальцем по спирали на ковре. Вот бы зайти в такой лабиринт и потеряться.
— Ты хочешь, чтобы я наказал тебя, так? Ты этого хочешь? — с нажимом спросил эр Рокэ; его голос уже стал другим. Ночным. Привычным. Теперь всё было проще; можно смотреть, можно отвечать. Но не хотелось.
— Раздевайся. Когда разденешься, встанешь на четвереньки вот здесь. Лицом к двери. Ну, долго я буду ждать?
Под тяжелым взглядом руки налились свинцом, каждая петелька давалась с боем, но эр Рокэ никогда не торопил: смотрел, откинувшись на спинку кресла, глаз не отрывая. Ворс ковра только казался шелковистым, колкая шерсть царапала колени и локти. Тот, выброшенный, из кабинета, был мягче. Пахнет жиром и травами, сладковатым запашком, сопровождающим лихорадки и простуды.
— Серьёзного наказания ты, конечно, не заслужил. И я могу простить тебя, если ты будешь послушным и выполнишь всё, что я тебе прикажу сделать. Ведь ты будешь послушным, Дикон?
Эр Рокэ опустился на ковер рядом с ним:
— Открой рот.
Полированное дерево скользнуло по языку, вторгаясь в рот до подобия рвотного спазма.
— Всё, всё, Дикон. Молодец. Теперь ещё раз, ты ведь не хочешь, чтобы было больно? Вот так. Подними голову и посмотри на меня. Выше.
Деревянная игрушка в руках у Алвы блестела от слюны. «Это моё», — думал Дик почти с недоверием. Деревяшка казалась неправдоподобно широкой.
— Мне надоело таранить ворота осаждённой крепости. Я хочу, чтобы ты растянул себя как следует. Сделаешь это для меня, Дикон? Покажи мне, как ты хочешь.
Больно как-то особенно, тело, привычное уже ко всему, отказывается принимать в себя деревяшку, но это правильная, хорошая боль, так и нужно. Дик дышит глубоко и часто, пытаясь заставить себя протолкнуть игрушку глубже.
— Каррьяра! Да стой же, остолоп! Смажь, — теперь эр Рокэ недоволен. Он всегда ругается, когда больно, по крайней мере, словами. Ругается, а потом обязательно добавляет: это уже...
— ...уже болезнь, Дикон. Нельзя. Я запрещаю тебе так делать. Ты понял?
Эр Рокэ проводит рукой по спине, и Дик тянется за лаской, выгибается, подчиняясь легкому нажиму ладони — понял, конечно, понял, он больше не будет.
— Мой красивый мальчик. Ты покажешь мне, какой ты красивый внутри? Растяни себя и покажи мне. Я здесь, я с тобой. Ну же, Дикон, и очень осторожно.
Вот теперь плохо по-настоящему, потому что боль уходит, от слов, от голоса эра Рокэ кружится голова, и Дик чувствует себя омерзительно грязным, откликаясь на просьбу с такой охотой. Он утыкается лицом в ковровый лабиринт, завитки орнамента сходятся в сплошное чернильное пятно. Внутрь и наружу, чуть развернуться и шире расставить ноги, повинуясь приказу, отданному хриплым голосом. Как хорошо, что не нужно решать самому. Эр Рокэ будто бы знает, как будет приятнее — и хуже, и стыднее, и омерзительнее — поэтому достаточно слушаться. Быстрее, теперь медленнее и глубже, теперь вынуть вовсе и раздвинуть пальцами, чувствуя, как он смотрит, смотрит, не отрывая глаз, всегда сидя в кресле, наблюдает, не прикасаясь, как тогда, в кабинете, с...
Дик прокусывает губу, кровяная кислятина во рту — как пощечина. Это не должно нравиться. Правильно матушка говорила: выродок.
— Встань и ложись на постель.
Дик хотел бы не повиноваться так охотно, но эр Рокэ гладил его, осторожно придерживал за бедра, пока Дик опускался и поднимался, погружаясь в блаженное забытье от бережных прикосновений, ласково звучащих кэналлийских словечек и почти безболезенного, будоражащего трения внутри. Наказан и прощен, и теперь всё правильно. Можно уже не бояться и не ненавидеть себя за то, что так хорошо, что ладонь эра Рокэ, сомкнувшаяся на члене Дика, двигалась именно так, как Дику хотелось, до дрожи во всем теле, до яркой вспышки перед глазами и слабости, накатившей так резко, что Дик еле удержался, упираясь руками в плечи Алвы.
— Спи, — приказал эр Рокэ, хотя глаза и так закрывались сами собой. Во сне рыцарь вернулся, но совсем не страшный; у него лицо отца, и отец в черых доспехах смотрел грустно и виновато, и с каждым шагом уходил дальше и дальше, вниз и вниз по лестнице, силясь что-то сказать, но губы его были плотно сомкнуты, будто бы прошиты тонкой нитью.
*** У Алвы самым неприятным образом затекла рука, на которой, как на подушке, расположился заснувший после обычной порции ночных фанаберий Дикон. Алва полежал ещё немного, стойко претерпевая боль и подтрунивая над собой: в самом деле, чем не гальтарский мальчик с лисенком. Наконец, он осторожно высвободил руку и перевернулся на бок. В полудреме мысли обрывались на половине течения. Кто бы знал, что, в сущности, не самый жестокий урок... Другой бы на его месте воспользовался ситуацией, и Дику стоило бы благодарить своего придуманного бога, что... Излечение, конечно, затягивается, и кто знает, сколько лет...
Последние месяцы Рокэ, герцог Алва — Первый Маршал Талига; в скорейшем будущем «Победитель Самозванца», как его назовут хронисты, а в чуть более отдаленном — регент при юном Карле Олларе и некоронованный король великой страны — всё чаще засыпал с довольной полуулыбкой.
Вопрос такой, товарищи. Подскажите фильмы с красивыми сценами пыточек и казняшек. Без пластиковых кишок. В духе "Страстей Христовых" или "Хостела 2", чтобы с душой, эстетично.
Вот выйдешь так на кухню, а там! Маман с порога эпиграммой в лоб залепит, только пригибайся. Ящетаю, выражает. Едет [Тендер] на свинье, Как мадам де Севинье.
Вчера, по случаю понедельника, кто-то перерезал всю оптоволоконку у нас на чердаке, как гордиев, итить его, узел. Прощай, интернет-зависимость, как бы сказал нам этот герой невидимого фронта и исчез, растворившись в тумане. Из-за этого (и из-за 37.2, которым давно уже пора исчезнуть) я была ужасно раздражена, с горя дочитала книгу про китайский секс и собиралась было уже перейти на Набокова, но ангелы небесные спустились и ласково сказали: "Тендер, наверни говна!". А говно-то вот, рядом, всеми оттенками коричневого переливается на экранчике ридера. Летом я клялась, что большеникада? Клялась? Все. Теперь дом обвалится в подземное озеро Цитируя анона-Пушкина с ОЭголика, "Все люди в Талиге погибнут и так! А выживших тут же добьет Савиньяк!" Прибавить нечего.
PS: ах нет, есть чего. Уж, казалось бы, после длинного перечня уебански дисфункциональных отп, редко доживавших не то что до финала - до середины цикла или книги, нет места удивлению, а всё равно никогда мне ещё не приходилось до нервного тика желать половине отп мучительной и долгой агонии над трупами всех, кем он когда-нибудь дорожил в своей жалкой, ничтожной, бессмысленной жизни. В свое время меня забавляли люди, бякающиеся об Камшиные маневры с раздачей пенделей всем неправедным шипперам. Вот теперь над собой посмеюсь. Поделом.
PPS: "Утро последней и окончательной смерти Альдо. Бывшего сюзерена, которого следовало пристрелить еще в Агарисе, когда затевалась варастийская резня." "Подхватить любовь на руки, поднести к окну, за которым буйствует разноцветный живой огонь… Он так долго этого хотел, потому и выдумал себе рыжую гоганни. Бедная забытая девочка, как же перед ней стыдно за неистовость счастья, и все равно радостно!"
А книгу про Даламара, которая лет 10 назад была пределом моих мечтаний, оказывается, перевели. Проглядела по диагонали, и, пожалуй, пора взять свои слова обратно. Есть фентези, написанное существенно более убого, чем ОЭ. Особенно хороши тексты, переведенные супергероем человеком-промтом.
"Это несправедливо," бормотала молодая женщина, которая прислуживала за столом хозяину во время завтрака. "Он относится к вам хуже, чем относится к любому из нас, Даламар. Как вы выдерживаете это?"
"Это — наш путь," сказал Даламар.
Они стояли в кухонных дверях, ведущих в сад, глядя на небо, затянутое свинцовыми облаками. Даламар поднял пучок соломы с пола, видимо оторвавшегося от корзины с вином.
"Обычное дело. Эфлид хочет кое-что от меня, и я хочу убедиться, что он не получит это"
В отрывке: пол, оторвавшийся от корзины с вином, Даламар с затычкой в жопе, дао эльфа и это. Это. Это наше это. Пойду дальше читать
Закат, как он виден с поверхности Марса. Старо, но каждый раз что-то шевелится в той части душы, где лежит "Страна багровых туч" и прочее космическое превозмогание.