erkenne mich ich bin bereit
Началась эта история давным-давно, в 2007 году. Я тогда была заведомо бесперспективно влюблена в одного человека, который поддерживал теплые дружеские (sapienti sat) отношения с Фламмером и неоднократно в восторженных тонах мне об этом Фламмере рассказывал, что, ясное дело, симпатии по отношению к совершенно еще не известному Фл. не добавляло. Помню, что в комментах к записям моего тогдашнего интереса он всегда выступал с некоторым апломбом, и экспресс-диагностика по аватарке подсказывала мне, что он порядочная задница. Впрочем, подписаться на него антипатия мне не помешала: держи друзей близко, а конкурентов еще ближе. Где-то к середине лета критическое мышление стало подсказывать мне, что с влюбленностью ничего хорошего, кроме плохого, не выгорит, чему здорово помогли эскапады с той стороны, и я запилила свою страсть на конус. Как раз тогда у Фл. был тяжелый период, он написал какую-то депрессивную запись, мы обменялись взаимопоглаживающими умылами, потом поздравили друг друга с днями рождения, и с обсуждения текущего фандома и его обитателей — это было прекрасное время, когда я ходила в штанах из магазина Сплав и любила Эрнста Рёма, а Фламмер все еще писал про Эриха и грезил пухлыми прелестями Шираха — незаметно перешли на прочие увлечения. Кажется, тогда мы оба читали Стивена Фрая, смотрели "Дживса и Вустера" и обсуждали французские мюзиклы. Потом, где-то в сентябре, Фламмер уговорил меня посмотреть "Талантливого мистера Рипли". До сих пор помню, как поставила плеер на паузу в момент, когда фигуру святой (кто это, кстати? дева Мария? Или кто-то местного значения) выносят из воды, и писала Фламмеру длинный отзыв на умыл, состоящий, кажется, из одного капслока и восклицательных знаков. Наверное, с этого-то все и началось. По крайней мере, именно с этого момента я общалась с Фл. с придыханием, еще, конечно, не до конца понимая, что это значит. Фл. жил в ту пору в Сургуте, а мой опыт интернет-романов на большом расстоянии подсказывал, что в двенадцать часов все принцы дают тебе в тыкву.
Так продолжалось всю осень: я смотрела фильмы по его наводке, читала книги по его рекомендации, мучительно старалась найти интересные темы для разговора, ликовала, когда он отвечал мне с энтузиазмом, паниковала, когда умудрялась его чем-нибудь задеть — а задеть Фламмера, к сожалению, всегда немного легче, чем хотелось бы, да и я та еще фея тактичности. В то время мы еще паслись на "Самолетике", полном старого доброго наципорно и лихих отыгрышей всяческой нюрнбергской джигурды. Фламмер, богом в макушку поцелованный в отношении литературного текста и способный сделать даже описание танковой атаки увлекательным чтивом, в текстовые ролевки играл с наслаждением и превращал механистическое описание сношения в горячий кинковый текст, но в пору нашей дружбы его партнеры играть с ним перестали, и он, за неимением гербовой бумаги, решил писать на простой. Словом, в октябре или в ноябре кто-то из нас сделал кому-то предложение, от которого нельзя было отказаться, и мы начали идиллическую игру про юного штурмовика, подающего надежды художника и артистического гомосексуального гея, которого Фл. блистательно выписал с Энтони Бланша. Игра была довольно простая, ждать от меня многого не стоило, но главная интрига игры состояла в том, что мой персонаж безнадежно влюблен в персонажа Фл. и не имеет возможности или ума свою страсть показать, а имел бы, так, с большой вероятностью, она была бы взаимна. Что самое курьезное, даже в тот момент я явственно не понимала, насколько коготок увяз, хотя, по сути дела, мой день состоял из университета и общения с Фламмером, без которого я вяла на корню. Как сейчас помню: время в Сургуте на 3 часа опережало московское, и я безумно спешила домой, чтобы урвать побольше общения, пока Фл. не пора будет на бочок. В выходные он, кажется, досиживал до рассвета, а я сычевала часов до трех ночи, сплошь адреналин, эндорфины и половые гормоны.
На новогодние праздники Фламмер уехал в СПб, то ли покупать мебель, то ли принимать ремонт, и я осталась в виртуальном одиночестве. В момент жесткой безыгровой абстиненции мне и пришлось осознать, что это никак не приятельство и уже не дружба. Где-то с месяц я топталась, как слон в посудной лавке, повышая градус страстности в отыгрышах, делая сомнительного изящества намеки, переводя разговор на темы различной интимности, но тщетно. Мне казалось, что Фламмер ко мне совершенно холоден, не считая удовольствия от игры и общения. Наверное, бессмысленно описывать динамику состояния человека, готовящегося признаться в своем нежном чувстве предмету, от которого отказ ожидается скорее, чем согласие: вся гамма эмоций хорошо характеризуется классическим "Хуже уже не будет!". Не могу сказать, что мне было плохо, нет; мне было даже слишком хорошо. У кого руки тряслись и сердце колотилось, как удерживаемый в ладонях маленький зверек, при виде надписи "U-mail-1", у кого от намеренно или ненамеренно ласкового обращения в переписке темнело в глазах, кто подскакивал со стула и вопил от счастья, когда его пост в отыгрыше заслуживал похвалы, тот меня поймет. Переминалась с ноги на ногу я очень долго. Мне было что терять: вряд ли после объяснения и отказа Фл. продолжил бы называть меня "Марчиком" (тогда я фигурировала под ником Даламар и плавилась, как мороженное, от неожиданной нежности сокращения), вряд ли мы продолжили бы играть.
Поздно вечером 23 февраля, не без влияния горячительных напитков, я оставила открытую запись в духе "Кажется, я влюбился". Уже 24 числа Фламмер пришел ко мне в умыл и (не без кокетства, подозреваю) спросил, кто же этот счастливец. Москва была за нами, отступать было некуда, и я ответила ему: "Да Вы, конечно же". Мы были на "Вы", кажется, до мая. Милы и неуклюжи, как тюлени в зоопарке.
В ответ, после парализующей паузы, мне пришла несколько онегинская по духу и форме отповедь: мол, это очень мило, но Вы меня совсем не знаете, и потому любить не можете, так что давайте не будем бросаться такими громкими словами.
Через четыре месяца мы впервые встретились. Через шесть лет я собрала вещички и переехала к Фламмеру в Питер. Фламмер составляет огромную, важнейшую часть моей жизни, без него бы я не стала собой, а стала каким-то другим, намного менее счастливым, защищенным и решительным человеком. Без него бы я не знала половины того, что знаю сейчас, не нашла бы прекрасную работу, не имела бы стимула карьерно расти, не прожила бы эти восемь лет в череде коллективных хобби, каждое из которых было огромным миром на двоих. И всему этому я обязана тем, что восемь лет назад, выпив для храбрости, приняла правильное решение.
PS: Если ты это читаешь, малыш - я тебя люблю
Так продолжалось всю осень: я смотрела фильмы по его наводке, читала книги по его рекомендации, мучительно старалась найти интересные темы для разговора, ликовала, когда он отвечал мне с энтузиазмом, паниковала, когда умудрялась его чем-нибудь задеть — а задеть Фламмера, к сожалению, всегда немного легче, чем хотелось бы, да и я та еще фея тактичности. В то время мы еще паслись на "Самолетике", полном старого доброго наципорно и лихих отыгрышей всяческой нюрнбергской джигурды. Фламмер, богом в макушку поцелованный в отношении литературного текста и способный сделать даже описание танковой атаки увлекательным чтивом, в текстовые ролевки играл с наслаждением и превращал механистическое описание сношения в горячий кинковый текст, но в пору нашей дружбы его партнеры играть с ним перестали, и он, за неимением гербовой бумаги, решил писать на простой. Словом, в октябре или в ноябре кто-то из нас сделал кому-то предложение, от которого нельзя было отказаться, и мы начали идиллическую игру про юного штурмовика, подающего надежды художника и артистического гомосексуального гея, которого Фл. блистательно выписал с Энтони Бланша. Игра была довольно простая, ждать от меня многого не стоило, но главная интрига игры состояла в том, что мой персонаж безнадежно влюблен в персонажа Фл. и не имеет возможности или ума свою страсть показать, а имел бы, так, с большой вероятностью, она была бы взаимна. Что самое курьезное, даже в тот момент я явственно не понимала, насколько коготок увяз, хотя, по сути дела, мой день состоял из университета и общения с Фламмером, без которого я вяла на корню. Как сейчас помню: время в Сургуте на 3 часа опережало московское, и я безумно спешила домой, чтобы урвать побольше общения, пока Фл. не пора будет на бочок. В выходные он, кажется, досиживал до рассвета, а я сычевала часов до трех ночи, сплошь адреналин, эндорфины и половые гормоны.
На новогодние праздники Фламмер уехал в СПб, то ли покупать мебель, то ли принимать ремонт, и я осталась в виртуальном одиночестве. В момент жесткой безыгровой абстиненции мне и пришлось осознать, что это никак не приятельство и уже не дружба. Где-то с месяц я топталась, как слон в посудной лавке, повышая градус страстности в отыгрышах, делая сомнительного изящества намеки, переводя разговор на темы различной интимности, но тщетно. Мне казалось, что Фламмер ко мне совершенно холоден, не считая удовольствия от игры и общения. Наверное, бессмысленно описывать динамику состояния человека, готовящегося признаться в своем нежном чувстве предмету, от которого отказ ожидается скорее, чем согласие: вся гамма эмоций хорошо характеризуется классическим "Хуже уже не будет!". Не могу сказать, что мне было плохо, нет; мне было даже слишком хорошо. У кого руки тряслись и сердце колотилось, как удерживаемый в ладонях маленький зверек, при виде надписи "U-mail-1", у кого от намеренно или ненамеренно ласкового обращения в переписке темнело в глазах, кто подскакивал со стула и вопил от счастья, когда его пост в отыгрыше заслуживал похвалы, тот меня поймет. Переминалась с ноги на ногу я очень долго. Мне было что терять: вряд ли после объяснения и отказа Фл. продолжил бы называть меня "Марчиком" (тогда я фигурировала под ником Даламар и плавилась, как мороженное, от неожиданной нежности сокращения), вряд ли мы продолжили бы играть.
Поздно вечером 23 февраля, не без влияния горячительных напитков, я оставила открытую запись в духе "Кажется, я влюбился". Уже 24 числа Фламмер пришел ко мне в умыл и (не без кокетства, подозреваю) спросил, кто же этот счастливец. Москва была за нами, отступать было некуда, и я ответила ему: "Да Вы, конечно же". Мы были на "Вы", кажется, до мая. Милы и неуклюжи, как тюлени в зоопарке.
В ответ, после парализующей паузы, мне пришла несколько онегинская по духу и форме отповедь: мол, это очень мило, но Вы меня совсем не знаете, и потому любить не можете, так что давайте не будем бросаться такими громкими словами.
Через четыре месяца мы впервые встретились. Через шесть лет я собрала вещички и переехала к Фламмеру в Питер. Фламмер составляет огромную, важнейшую часть моей жизни, без него бы я не стала собой, а стала каким-то другим, намного менее счастливым, защищенным и решительным человеком. Без него бы я не знала половины того, что знаю сейчас, не нашла бы прекрасную работу, не имела бы стимула карьерно расти, не прожила бы эти восемь лет в череде коллективных хобби, каждое из которых было огромным миром на двоих. И всему этому я обязана тем, что восемь лет назад, выпив для храбрости, приняла правильное решение.
PS: Если ты это читаешь, малыш - я тебя люблю
Я б с ним произвольную программу откатала. Честный, сильный, слабый там, где нужно. 
