Драббл для Фламмера - "Крестный отец", Сонни Корлеоне/Том Хаген, PWP, RВ шестнадцать часов вечера двадцать третьего декабря Том Хаген оставил свою контору на подчиненных и ушел домой, сославшись на сильное недомогание. Его секретарь, сметливый итальянский парень, недавно окончивший юридический факультет Гарварда и принятый на своё место по просьбе дона Корлеоне, провожал босса с недоумением. За шесть лет работы он ни разу не видел Хагена больным. Он и в самом деле не был болен: два часа, принадлежащие работе, у него украло сильнейшее нетерпение, побороть которое было не в его силах. За час до этого он позвонил жене и предупредил её, что заночует у крёстного: важные дела требуют его присутствия. Жена с пониманием относилась к ночным отлучкам Тома. Она была уверена, что в его жизни нет и следа другой женщины. И она была совершенно права.
Сантино Корлеоне не особо-то искал предлога свинтить из дома. Бросив жене, возившейся у плиты, неразборчивое "Буду завтра" и выдав старшему отпрыску, шныряющему по коридору, ласковый отеческий подзатыльник, он прихватил с вешалки пиджак и был таков.
Том успел раньше. Он всегда успевал раньше, но не любил это подчеркивать. Лишний энтузиазм мог поставить под сомнение его мужественность. В ответ на весь тот шум и гам, который поднял ворвавшийся в квартиру Сонни - а он явно забыл ключ и открывал дверь пинком с ноги, забыв, что она и так не закрыта - Том только чуть приподнял голову, оторвавшись от газеты, и подбородком указал Сонни на сервировочный столик с батареей бутылок.
"Это что ещё? Красное испанское?! Тю, колбасник! Что ты понимаешь в винах! - глумливо и громко поздоровался Сонни, наугад выхватывая бутылку с подноса, - Убери газету, а то я ей задницу подотру!"
"Тоже рад тебя видеть", - Том растягивает губы в улыбке все те пять-десять секунд, пока Сонни не опрокидывает его навзничь и не затыкает рот неласковым хозяйским поцелуем.
Съемная квартира была и мудрым решением проблемы, и камнем преткновения. Обоим стало ясно, что встречаться по домам больше не получится. С рождением первенца супруга Тома перестала ездить к матери в Вашингтон и стала нервной, как наседка. У Хагена не возникало даже мысли о том, что Сантино можно привести в этот семейный рай, полный пелёнок, шапочек с воланами и сосок. Времени на ребенка у него не было, оставалось только отстранено радоваться его наличию - ещё один обязательный пункт в жизни каждого мужчины. В доме Сонни Том показываться не хотел. Сандра не блистала умом, но вполне могла сложить два и два и сделать очевидные выводы. Скандал бы дошел до дона, а Том меньше всего хотел его огорчать.
Споры возникли в тот момент, когда от идеи квартиры, в которой можно провести ночь, не опасаясь косых взглядов, нужно было перейти к конкретному жилищу. Сонни считал, что им вполне будет достаточно кровати. Ну, душ тоже сойдёт - чистюля Хаген без душа не уломается. Том считал иначе. Квартира не должна быть слишком большой, но и в слишком маленькой ютиться смысла нет. Квартал не должен быть слишком фешенебельным, иначе их быстро засекут соседи, но и в трущобы соваться опасно: в таком месте до них легко добрались бы люди Турка, если бы Турку взбрело в голову разобраться с семьёй Корлеоне, начиная с наследников. Квартал не должна контролировать ни одна из пяти семей Нью-Йорка - эти стервятники с ногтями вырвут сочный компромат на старшего сына дона. Но и без опеки плохо: тогда до них могут добраться копы или частные детективы, и через скандал с участием Сонни сдать дона властям. Том всегда был полон разнообразных стратегий. "На случай войны с апачами, если они на нас нападут", пошутил как-то раз Майкл.
И все-таки квартира была найдена, арендована на три года и целиком обставлена за счет Сантино. Том попробовал было урезонить любовника, но получил только полнейший поворот от ворот и шумное выяснение отношений с матерками, размахиванием руками и бесконечными вопросами вроде "Ты кем себя вообще считаешь?", "Ты меня уважаешь?" и "Кто тут мужик?". Уважаю, кивал головой Том, ценю, считаю, мужик тут ты, но давай заплатим пополам. Сантино перешел от слов к делу, прижал Хагена к стене и несколько минут деятельно доказывал свою правоту, после этого Том выдохся, махнул рукой и позволил придурку платить из своего и без того худого кармана, рассудив, что при случае долг можно будет вернуть обходными путями, через Сандру или под видом подарка для внуков дона.
Обстановка, подобранная заботами Тома, была в самый раз для маленькой холостяцкой квартирки: в меру уюта, в меру необжитости, как в хорошем гостиничном номере. Правда, впервые оказавшись в заново отделанной берложке, Сонни долго удивлялся и даже глумился, находя совершенно ненужные, по его мнению, предметы. "Ложки? Мы сюда жрать приходим? Нафига эти шторы? А зачем столько полотенец? Это чё, аптечка? Ну Том! Ну ты ваще! Во дурень! Думаешь, я тебя там зелёнкой буду мазать? Купи ещё стиральную машину, хозяюшка!"
"Куплю непременно", - сухо заметил Хаген и, к досаде Сантино, наотрез отказался опробовать новую кровать. И в дальнейшем старался быть не слишком злорадным и только слегка улыбался в ответ на то и дело возникающие "дай ещё полотенце, Том!", "Где у нас эти чертовы ложки?!", "Задерни штору, мать её, в глаза светит!" или "Бляаа, как же хреново... Дай аспирину, Том!"
Вот и сейчас засыпающий после, как это говорят сицилийцы, проделанной работы Сонни встрепенулся, поднял голову и несильно пихнул Тома в плечо: "Не спишь? Принесёшь воды?"
"Сам сходишь", - тон Хагена был бесстрастным. Чем сильнее у него болела задница и горели губы, тем меньше он интонировал свои реплики. По правде говоря, Том еле удерживался, чтобы не дать горе-любовнику по морде. Сам хорош, конечно, сам виноват. Каждый раз одна и та же ошибка... Вот уже сколько лет.
Столько лет, что нет смысла считать. Они не могли вспомнить, когда и как подружились. Приходила на ум какая-то драка, стенка на стенку двумя кварталами, выбитые молочные зубы, разбитые колени и ругающиеся матери, и перемирие двух вожаков, закончившееся тем, что Том променял корону на хомут. Он тенью следовал за лидером, выполнял разнообразные его поручения, терпеливо сносил тогда ещё очень редкие вспышки гнева. Сантино, как настоящий дон, принимал услуги Тома с подкупающим спокойным равнодушием, будто бы был уверен, что иначе и быть не могло. Он никогда ни о чем его не спрашивал, будто не замечал ни синяков, ни следов от ремня на шее, ни ввалившихся от недоедания щек. Он просто затаскивал Тома обедать к маме Корлеоне, которая, надо думать, хоть и не была слишком рада лишнему рту, но ни одним взглядом этого не показывала. Гостя в их доме кормили, как родного, и даже лучше. Точно так же невозмутимо Сонни приволок товарища домой, когда Том оказался на улице. Правда, для этого за Хагеном пришлось поохотиться. После смерти отца Том исчез на полмесяца. Потом кто-то из банды Сонни видел его недалеко от дома, оборванного и совершенно дикого. Сантино встал на дыбы и вместе со своими дружками (он важно называл их солдатами, веселя отца) прочесал весь район, нашел Тома, избитого, голодного и полувменяемого, узнал о приюте и о тамошних сволочных порядках, нахмурился и за руку потащил сопротивляющегося Хагена к себе домой. Том упирался, вырывал руку, пытался сбежать, так что скоро к зуботычинам, полученным в приюте, добавилась пара-тройка свежих, от молодого Корлеоне. Конечно, дома никто не возражал. Конечно, отец принял Тома, как родного.
И всё пошло по-старому. К пятнадцати годам Сонни окончательно запорол учебу и вплотную занялся девушками, выпивкой и вооруженным бандитизмом. Все эти занятия доставляли ему сходное наслаждение, хотя, пожалуй, с девчонками ничто не могло конкурировать. Правда, запретный плод достать трудно: те, что были стары для пятнадцатилетки, его не привлекали, молодые итальянки свято блюли невинность, а молодые американки не вышли из возраста глупых хихиканий, да и пугались итальянского темперамента. Очень часто, получив от ворот поворот, Сонни приходил изливать душу Тому, отрывая его от занятий: Хаген, не в пример товарищу, учебой занимался плотно, переходил в специализированный юридический колледж и в ближайшем будущем планировал (с небольшой помощью дона) поступить в Гарвард. Программа была плотной, но Том всё равно покорно откладывал учебники и слушал басни Сантино о количестве и качестве трахнутых им баб. Попытки познакомить его с очередными "красотками" он отклонял под благовидным предлогом. Всё никак не мог забыть, как отец, напившись до беспамятства, приставал к девятилетней сестре, называя её именем погибшей матери. При мысли о сексе его начинало тошнить - о сексе, каким он мог быть в сознании нормального подростка. О сексе с женщиной. Когда Том удовлетворял себя, он представлял что-то совсем другое. Бейсбольный матч. Драку на улице. Шуточные поединки молодчиков, работавших на дона Корлеоне. Обнаженные по пояс тела, покрытые капельками пота. Он не задумывался, почему именно это. Его не учили копаться в таких вещах. Онанизм сам по себе был грехом.
Сантино каким-то звериным чутьём, шестым самцовым чувством ощущал, что с Томом что-то не так, что он не такой, как другие его приятели: по-другому себя держит, по-другому относится ко всяким шуточкам и подначкам. Ничего девчачьего, но и нормальным итальянским кобельком он не был ни под каким соусом. Сонни бы занялся этой загадкой подробнее, если бы был способен напрягать мозги в течение хотя бы двух минут, но до какого-то времени махнул рукой и позволял Тому вести себя странно, отказываться принимать душ вместе и отворачиваться, увидев Сонни без штанов. Позволял до тех пор, пока как-то раз не завалился на очередной сеанс россказней о своих подвигах, пьяный, злой и взвинченный до крайности. Он не имел привычки стучаться, и в этот раз, кажется, оторвал Тома не от учебы. Чутьё Сонни обострилось в погоне за так и не давшей самкой. Том сидел неестественно прямо, лицо у него было красное, над верхней губой - испарина, а левую руку он неловко прятал за спину. Чтобы допереть до причины каменной морды Тома, не нужно было нанимать детектива.
"Ух ты, - совершенно неожиданно для Хагена сменил тему Сантино, перемахивая через спинку кровати и резко отодвигая стул вместе с Томом от стола, - Да тут кто-то гоняет шкурку! Да, Томми? Ну надо же, какой дрочилка завелся! Дай-ка поглядеть!"
Сонни дернул на себя резинку трусов, Том, побагровев вплоть до ушей, дал Сонни в зубы и выскочил из-за стола. Рассвирепевший Корлеоне толкнул парня на пол, споткнулся, упал вслед за ним, и намечающаяся потасовка довольно быстро прекратилась. Сонни подмял под себя Тома, лег на него сверху, придавив всей своей тушей. Итальянец с его ранним развитием вчистую делал полунемца-полуирландца. Том, обнаруживший, что у Сонни стоит ничуть не меньше, чем у него, набрал потерянные очки. Теперь они смущенно молчали, не зная, что делать.
"Что, говоришь, там с тобой в приюте делали?" - поднапряг память Сонни. не разумея ничего плохого, просто пытаясь нашарить выход из ситуации.
"Пошел к черту", - охрипшим голосом заявил Том, нервно выдохнув, когда лапища Сантино накрыла его член поверх ткани трусов. Самому ему было отказано в такой милости: пришлось засовывать ладонь внутрь, туда, и гладить, как себя самого, крепко обхватывая горячую и пугающе здоровенную штуковину. У Сонни там были жесткие волосы, и Том исколол себе весь сгиб ладони. Сантино халтурил и кончил первый, но тогда уже, насытившись и забрызгав руку Тома, взялся за дело всерьёз. Том дергался, как рыба на крючке, и грыз не запачканную ладонь, проглатывая рвущийся наружу крик восторга.
"И давно это у тебя так?" - лениво поинтересовался Сонни, обтирая руку об ковер.
"Всегда", - подумал Том. И промолчал.
Естественно, однажды приваженный, Сонни уже не мог отвадиться и вовсю пользовался попустительством Хагена, заменяя этими скудными ласками недополученное от подружек. А потом с ним, к его удивлению, произошло и вовсе странное: больше не надо было думать о девчонках, когда набравшая сноровку ладошка Тома доставляла ему порцию удовольствия. Всё и так было окей. Сам по себе Том был окей. И даже лучше, чем многие знакомые девчонки. С ним не надо было лезть из шкуры, да и умел он это делать куда как лучше - девчонки по части дрочки совсем никакие. Естественно, Том и его сеансы ублажения не отменяли необходимости регулярных штурмов женских крепостей. Чем дальше, тем больше их капитулировало перед Сонни. И, обогащенный новыми умениями, он принёс их в спальню Тома. Раскрутить того на настоящий, полноценный трах оказалось задачей практически невыполнимой: он начинал брыкаться, бить куда попало и дулся по несколько дней, запирая комнату на ключ. Всё равно Сонни был упорен и добился своего. Естественно, сразу не получилось, член скользил мимо, заставляя Тома ёжиться и прогибаться, а когда, наконец, вошел, парень чуть не откусил его очком, так сжался от боли. От этого сжатия Сантино мгновенно кончил, излившись прямо в разодранную задницу, и Том тихо заскулил , смаргивая слёзы.
"Ну всё, всё, больше не буду... не буду так больше..." - бормотал Сонни, ощущая себя слабым после оргазма и бесконечно виноватым. Только слёз не хватало! Обычно он чихать хотел на такие штуки в исполнении девах - их проблемы. Но Том... И ведь не сам... Это же его вина, только его...
"Ну прости меня, прости!" - заискивал, забалтывал, гладя где ни попадя, и потихоньку развел такие нежности. каких между ними не было заведено. Всегда были только руки, только прикосновения ниже пояса, и иногда - объятия после оргазма. А теперь Сонни влип в спину Тома, водил ладонью по напряженному торсу, по груди, по рукам, зарывался лицом в рыжеватые волосы, прикусывал мочку уха, балдея от этого и даже смущаясь своего балдежа. Это уже не по-мужски. Вот это бы точно отец не одобрил. А, плевать. Плевать на всё, если Том расслабился, и не дергается больше, и не хлюпает носом, и даже отвечает на поглаживания. Хаген прокашлялся.
"В следующий раз начни вот с этого, ладно?" - тихо сказал он, перехватывая ладонь Сантино и прижимая её к своей груди.
"Наглый засранец!" - восхитился Сонни. И поцеловал Тома.
"Ну не будь гадом, Том, принеси воды!"
"Ни за что. Шагай сам, тебе полезно, - отрубил Хаген, стараясь перевернуться на бок, не сводя ног вместе, - Ты заплыл жиром на маминых пирогах".
"Эт-та что такое?! Ах ты говнюк! Я тебе приказываю! Я сын дона!"
"Но не дон", - тихо ответил Том, улыбаясь в темноте.
"А если буду?! Ты у меня побегаешь, консильори! Я тебя погоняю!" - хищно заверил Сонни, притискивая Тома к себе.
"Я никогда не буду твоим консильори, Сонни, - зевнул Том, - потому что ты никогда не будешь доном. Из тебя выйдет плохой дон. Самый плохой дон в Нью-Йорке".
Через двадцать четыре часа Тому Хагену предстояло узнать, что его предсказание ничего не стоило.