"Рём решил, что в Боливии ему будет необходим компаньон, чтобы не загнуться с тоски. И за счет Рёма в Боливию поехал Мартин Шацль, 19летний студент мюнхенской Академии Изящных искусств. Они познакомились в 1928 году в Штраубинге и подружились на почве общих политических взглядов. В письме Хеймсоту Рём честно заявил, что не рассматривает Шацля в качестве сексуального партнера, и не только потому, что Шацль был прожженным гетеросексуалом. но и потому, что Рём его не хотел, хотя и отмечал, что его спутник хорош собой".
А ещё, лол, Рём оплатил себе на пароходе первый класс, а милому Мартину купил только второй
Про Боливию, часть первая: о стране, о должности и о тяготах жизни вдали от западной цивилизации
Несмотря на то, что Шацль не стал любимой (полуторной) женой, Рём всё равно не мог не продемонстрировать свою куртуазность. Когда ему доверили инспектировать войска (с июня по сентябрь 1929), он попросился в первую очередь в Сукре, в официальную столицу, где, как он полагал, Шацлю будет проще продать свои
Рёма повысили - он стал начальником штаба Первой дивизии, размещенной в Оруро (начальником над ним был генерал с труднопроизносимой фамилией). Кэп переехал в Оруро 15 сентября и быстро нашел себе квартиру. К этому моменту он уже довольно складно шпрехал на испанском, судя по его письменным отчетам. В октябре в боливийской армии устраивались учения, с блэкджеком и шлюхами. Команда Кэпа (Голубая Дивизия, как вам названьице?), естественно, выиграла.
В рождественские каникулы 1929 года Рём едет в Чили, проводит 4 дня в Сантьяго и возвращается в Боливию, по пути осмотрев Вальпараисо и Антофагаста. В Чили слава Рёма бежала впереди него: его встретили с куда большим резонансом, чем обычно встречают боливийских подполковников, а антофагастанская газета даже взяла у него интервью. Кэп был сама дипломатичность, и в кои-то веки не резал правду-матку, расхваливая на все лады как боливийскую, так и чилийскую армию.
Рём легко сходился с людьми, задружился и со своими соотечественниками, служившими по контракту, и с исконно боливийскими офицерами. Впервые аж с 1919 года окружающие могли оценить его, не делая поправку на политическую составляющую многогранной кэповской личности. Генерал Москосо вспоминал: "Он был культурным и приятным в общении человеком; очень любил музыку. Играл на пианино, исполнял для нас баллады и немецкие народные песенки. ( AWWW ) Рём был прекрасным командующим, меня восхищала его квалификация. Нам бы и в голову не могло прийти, что кому-то он может быть не по нраву". Полковник Сааведра вспоминал: "Он был командиром от бога, умным и опытным, и Кунд завидовал ему, потому и отослал на отшиб, в Оруро, чтобы сплавить из генштаба. Всем было ясно, что Рём куда более компетентен, чем Кундт. Из-за этого они и поцапались".
Бедный наивный Кэп очень долго не замечал, что у Кундта на него вырос зуб. Он был свято уверен, что отношения у них лучше некуда, и только в апреле 30го года что-то такое почуял, и написал кронпринцу Рупрехту, что Кундт относится к нему, как прусак к баварцу - то есть как к рыбе второй свежести, и при этом враждует со всеми сторонниками Рёма (а сторонников этих было немало).
Рём остался в Оруро до августа 1930 года. В январе он обучал новобранцев, в мае он возглавил дивизию, замещая уехавшего генерала, в июне снова участвовал в учениях. Рём и Шацль жили в одной квартире, для полной иллюзии семейной жизни наняли служанку из местных. В январе 30 года Рёма выбрали вторым президентом местного немецкого клуба, он быстренько сколотил свою команду, намылил мозги молодежи, и совет попечителей клуба (или как это называется?) стал преимущественно националистически настроенным. В письмах маме Рём хвастался, что оттуда выгнали всех евреев. Чем бы дитя не тешилось.
Несмотря на то, что от фатерлянда Рёма отделял океан, он с известным упорством продолжал вступать в политическую жизнь Германии. В письмах кронпринцу он заявлял, что надеется на скорейшее воскрешение Германии, потому как ниже падать ей уже некуда, и что самым разумным было бы вернуть взад монархию, но с бантиком и с человеческим лицом.
Тут-то Рём в очередной раз показывает нам свою сущность прожженного монархиста. Как он совмещал это с генеральной линией НСДАП? Похоже, для Рёма тут конфликта не было. Для партии тоже: Рём, с его привязанностью к крон-принцу, был идеальным связным в альянсе мелкого буржуа А.Г и присных с тем, что осталось от правящей семьи Германии и близких к ним кругов.
Рупрехту Рём написал, что так волнуется за родину-маму, что даже кюшать не может, и потому не собирается продлевать свой контракт (истекающий в конце 30 года). Информацию эту Кэп при себе не удержал, и как только боливийскому правительству стало известно об намерении Рёма усвистать обратно, его стали пытаться удержать любыми силами. Давление причиняло ему попаболь, но он не был готов разорвать контракт (по финансовым причинам, скорее всего). В июле ему пришлось ответить отказом на предложение вернуться в Германию к сентябрю и выдвинуть свою кандидатуру на выборах в Рейхстаг.
На боливийскую политику Рём клал с прибором, ему было всё равно, кто на посту главы государства. А вот Кундту было совсем не всё равно: он в политику вляпался крупно. В августе 30 года срок Силеса, тогдашнего президента, кончался. Кундт и присные решили незаконным путем продлить его срок, народ был резко против, в начале июля случилась мини-гражданская, Кундт слегка обосрался, отдав приказ подчиненным ему зольдатам стрелять по кадетам, восставшим против Силеса. Это вызвало волны хейта, Силеса прогнали, власть получала компашка военных во главе с генералом Галиндо, а Силес и Кундт с семьями и товарищами укрылись в бразильском посольстве. Во всей этой заварухе Рём поучаствовал весьма опосредованно: он был главой гарнизона Оруро, который взял да и восстал против Силеса. В дальнейшем Рём хвастался, что его так любили, что даже назначили главной восстания, но есть повод сомневаться в этих сказках венского леса: он всё-таки был иностранец.
Кундт со своей злосчастной командой стал антигероем всей заварухи, и в стране воцарились антигерманские настроения. Чрез полгода после заварухи военные позволили перевыбрать президента, и новый глава государства первым делом показал своему народу, в какой заднице их бюджет и как много при этом получают немецкие офицеры. Возникло даже предложение взять и поувольнять всех немцев из всех гос. организаций.
У Рёма был в новом правительстве хороший приятель, полковник Осорино. Связь эта оказалась полезной, Рёма наконец-то отзывают из Оруро в Ла Пас и дают местечко в генштабе. Интриги Кундта теперь для Рёма не опасны, и он получает желанное. В августе он стал техническим конультантом генштаба за, как это было отмечено, "прилежание, добросовестность, проявленную дисциплину и высокую квалификацию".
Рём вместе с Шацлем и ещё одним товарищем, инженером по фамилии Баггер, снимает в Ла Пасе целый дом на пересечении улиц Камачо и Лоайза. Рём с Баггером устраивали музыкальные вечера и на этих вечерах бурно обсуждали, чей любимый композитор круче. Как отмечает очевидец, Рём получал удовольствие от острых дискуссий.
В августе 30 года Рём уже не был так уверен, что хочет домой к маме и нацистам. Он писал крон-принцу, что теперь его таланты оценены по достоинству, и тех. консультант генштаба - вполне удовлетворяющая его должность. Он даже отметил, что, оставшись в Боливии, легко сможет поддерживать там прогерманские настроения, хотя ему придётся принять боливийское гражданство (глава генштаба никак не может быть иностранцем).
Рём писал Гиммлеру, что собирается в Германию на побывку в начале 31 года, и тогда-то посмотрит, надумал ли что-нибудь Гитлер и сможет ли он найти для Рёма подходящую должность. Если Гитлер ничего хорошего не надумает, Рём вернётся в Боливию. В сентябре 30 года Рём шлет знакомцу телеграмму "
Правда, уже в октябре проблема решилась сама собой. Рём задрал планку выше крыши. К этому времени боливийцы повыгоняли из армии большую часть немцев, Рём был одним из немногих оставшихся, его ценили за то, что он всегда делал то, за что брался, и делал это хорошо. И всё равно он настырно требовал, чтобы его назначили главой генштаба. В создавшихся условиях этого быть просто не могло, и со слезами на глазах боливийцам пришлось махать платочком вслед уезжающему на историческую родину Рёму. Вопрос: не сознательно ли Рём стал выкаблучиваться, чтобы отсечь все пути, препятствующие его возвращению на родину?
Рём писал, что в боливийской афере его привлекли три вещи: он смог повидать мир, взглянуть на Германию извне и снова стать солдатом. Он заявлял, что не жалеет о своей поездке. На чужбине политические взгляды Кэпа закалились, как сталь: все встреченные за рубежом бывшие компатриоты оказались либо монархистами, либо националистами, что навевало.
Рём не забывал боливийских друзей: поддерживал связь через посольство Боливии в Германии, и, по собственным словам, в 33 году ещё числился офицером боливийской армии (в долгосрочном отпуске). Знаки отличия Штабшефа СА, придуманные Рёмом, были в значительной степени слизаны с боливийского образца. В 31 и 32 годах он пунктуально уведомлял боливийских нанимателей, что никак не может в данный момент вернуться к исполнению обязанностей. В 32 году его попытались высвистать обратно в Ла Пас, предлагали ему должность начальника генштаба боливийской армии. Но Рём не внял призыву и тем серьёзно укоротил срок своей жизни.
Опыт общения с Кундтом и головокружительная боливийская карьера подарили Рёму надежду на такую же легкую победу и такое же полное превосходство над всеми конкурентами в Германии. Он начал думать о том, что приход нацистов к власти поможет ему реализовать политические амбиции: у дебила-Кундта что-то получалось, получится и у умного Рёма. Хунта в Боливии существовала всего полгода и сменилась властью президента, а вот Рёму в качестве главных кормчих его родной страны грезились исключительно военные. Кто-то в личной и шуточной беседе заявил Рёму, что ему стоило бы держаться подальше от политики, на что Рём совершенно серьёзно ответил: "Военные - лучшие политики!". Собеседник на это ответил, что данные Рёма устарели по крайней мере на тысячелетие.
Рём и Шацль покинули Боливию в середине октября 30 года. Перед отбытием Шацль устроил выставку своих бесценных работ: его пейзажи и портреты неделю провисели в залах клуба Банкарио в Ла Пасе. 14 октября они сели на пароход и покатили домой через Перу и Панамский канал, и были в Мюнхене (не слезая с парохода, очевидно!) 6 ноября 1930 года. Гитлер сотоварищи и старые камрады Рёма встречали блудного сына на вокзале. По случаю воссоединения в Фолькише Беобахтер немедленно настрочили статейку, мол, Рём всё тот же "несокрушимый фронтовик".
Итак, два года в Боливии пошли Рёму на пользу, но от подарка не убежишь: пора было вставать во главе СА, пока Гитлер не разозлился.