Для высокой температуры у меня есть Vita Nostra, специальная книга про болезненную трансформацию духовного через телесное; если с dolor мириться очень трудно, то calor отторжения не вызывает, и чем выше температура, тем покорнее ждешь любого изменения, которое она с собой приносит. Наверное, в лихорадке и умирать не страшно. Приезжала в Москву прочитать лекцию, родители в отпуске, ночью жар до тридцати восьми с чем-то, и осознание того, что я совершенно одна, испугало до слёз; на тридцати восьми с половиной все слёзы и волнения закончились, стало все равно, смогу или не смогу я завтра читать лекцию, вызывать или не вызывать скорую, снова, как в детстве, громко застучала секундная стрелка часов в маминой спальне, которая, конечно же, совсем не стрелка, а шаги огромного рыцаря в черных доспехах, в руках у которого булава, и он идет, идет из коридора через мамину комнату, а мамы нет, и все, что я могу сделать - лежать, затаив дыхание, чтобы он меня не нашел. Обрадовалась ему, как родному: тридцать лет является по вызову, в Питере такого нет, хотя старинные фламмерские часы бьют, что твои куранты. Включила свет, открыла шкаф, читала Дяченок до трех утра, пока парацетамол не подействовал.
Начала "Муки и радости" Ирвинга Стоуна, не заметила, как прочла половину за 4 часа Сапсана. Потрясающе, как же сложно, на самом деле, описывать человека не через деконструкцию и поиск больных зубов, а через призму полного психического здоровья и жизнелюбия. С белейшей завистью смотрю на текст. Чтобы написать такого героя, надо им быть, хотя бы немного, надо, видимо, вырасти среди зверей в джунглях и обрести нечеловеческой твердости веру в себя и спокойствие. Хочу теперь во Флоренцию, фрески Гирландайо, пепел Савонаролы стучится в наше турецкое седло, все вот это вот. Читаю по рекомендации. Прикосновение дружественной руки через два месяца и обстоятельства, которые все меняют; почти как регистрация взрывной волны от далекой сверхновой: звезды уже нет, а волна еще есть.
Перед тридцатником получила развернутый негативный ответ на свой новогодний запрос. Нет, не принцесса. Нет, не на ручки. Этого не будет не потому, что принцы сами носят туфельки, а потом, что я вне этой парадигмы на уровне вида. Я варан. Или палочка иерсиния пестис. Ни то, ни другое принцессой быть не может; мне этого даже не нужно, и главное - найти, какая загадочная программа раз за разом убеждает меня, что спасение возможно чужими руками.
Выпить нельзя, что самое обидное. Отсюда, наверное, и безблагодатность.