erkenne mich ich bin bereit
Это я говорила, что снарри - нет, никогда? Никогда не говори никогда 8)
Вольное продолжение Save Me, который написала Tavvitar. Посвящается ей же, с любовью и бесконечной благодарностью.
В тексте присутствует огромное количество загробного мира, бредовые идеи относительно его устройства и Главный Пейринг Фандома. Не бечено.
Libera me
К перрону подошел поезд — самая обычная маггловская электричка, окна ощетинились сетями трещин, несколько вагонов изрисовано граффити.
читать дальше— Не могли, что ли, хотя бы здесь лоск навести, — недовольно пробурчал Снейп, оглядывая замызганный состав. Он вертел в руках невесть откуда взявшийся билетик.
Двери открылись, из ближайшей выглянул толстый сонный кондуктор и с раздражением махнул рукой:
— Садиться будете? Расписание не резиновое!
— Ангелы под стать райским вратам, — отметил Снейп себе под нос, протягивая кондуктору билет. Тот прищурился, дальнозорко отстранил обилеченную руку и, наконец, удостоверившись в чем-то, кивнул и прокомпостировал синий бумажный лоскуток.
— Проходите, занимайте свободное место. Вам на следующей.
Снейп протиснулся в тамбур, минуя рыхлую кондукторскую тушу. Было накурено, бычки валялись на полу, в углу притулилась одинокая банка пива. Неустроенность потусторонней жизни начинала его смешить. Механический женский голос проскрипел из динамиков: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Перевалочная». Состав дернулся, колеса начали свою размеренную песню.
В вагоне было просторно, практически пусто. На другом конце у окна сидела пожилая дама с вязанием, в середине вагона расположилась большая, но тихая компания: трое парней и девушка. Девушка смотрела в окно, парни попивали пиво и молчали. Напрягшийся было Снейп потерял к ним интерес; тихие компании в пригородных электричках опасности не представляли, это он усвоил ещё в молодости.
От нечего делать Снейп стал смотреть в окно: серые холмы, редкие перелески, временами заплатки крыш на фоне пожухшей осенней травы. Разочарован он не был, так как, строго говоря, не ожидал даже самого факта существования загробной жизни. Но приходилось смириться с очевидным: он помнил, как жил, помнил, в какой момент умер, помнил, что рядом был Гарри, помнил их разговор до мельчайших деталей. А вот теперь — всё, конец. Наверное, самый лучший из возможных. Он прислонился лбом к прохладному стеклу. Снаружи пошел дождь, перелески и домики пропали за мутной моросью. Свои руки он осмотрел, стоило только очнуться на перроне — все признаки болезни пропали. Привычная, скручивавшая внутренности боль исчезла, и без неё, как ни странно, Снейп чувствовал себя дезориентированным и беспомощным, как калека без костыля. Боль была вершиной треугольника, разделявшей его и его вину. Теперь он оказался в одномерном пространстве, на отрезке, и все эмоции его будто бы схлопнулись до одномерного состояния — есть понимание непоправимого, но нет его ощущения, есть страх, горечь, радость, облегчение, раскаяние, но только как имена явлений. Теперь рефлексия была его родной стихией. Когда он очнулся, дождь перестал, а пейзаж за окном не изменился ни на йоту. Казалось, всё это время (кстати, а сколько времени прошло?) они не двигались с места.
— Когда, чёрт возьми, будет станция? — спросил Снейп у соседнего кресла с продранной обивкой.
Динамики зашипели:
— Станция Перевалочная. Будьте внимательны, не забывайте свои вещи.
Станция будто выросла из-под земли, вместе с ней железную дорогу взяли в кольцо промзоны, маггловские склады, подъёмные краны, мост над речкой-вонючкой, серая мерзость бетона и ржавые потеки арматуры. Он поднялся, проверил, всё ли взял с собой, скорее по привычке, чем по необходимости, поскольку с собой у него не было совершенно ничего, даже волшебной палочки. Её утерю он обнаружил ещё на вокзале, но отчего-то не огорчился. В конце концов, в значительной части религий в загробный мир не проносились объекты мира материального. Одежда Снейпа говорила об обратном, но всё-таки... не голым же бегать.
Он единственный выходил на станции. Девушка, смотревшая в окно, повернулась и подняла руку: не то прощание, не то благословение. Один из её спутников неуловимо знакомым жестом поправил волосы и кивнул ему, двое других синхронно обернулись и улыбнулись. Снейп поспешил выйти из вагона. Двери закрылись; в окне поезда мелькнули волосы девушки, полыхнувшие вдруг червонным золотом осенних листьев
Выход с перрона был только один — через зал ожидания, под арку и в длинный, застекленный коридор, проходивший через засаженный чахлыми липами дворик. Дворик этот, белый обшарпанный пол и синяя краска на стенах напомнили Снейпу маггловскую больницу, в которую они с матерью ходили, когда у отца был первый инсульт. В воздухе отчетливо запахло хлором и грозовым запахом стерилизующих ламп. Мимо, хромая, прошла медсестра с кипой толстых историй болезни.
— Регистратура там! — предупредила она вопрос Снейпа, неопределенно махнув рукой в дальний конец коридора, и неодобрительно поглядела на его ноги, — Бахилы наденьте у гардероба.
На двери в конце коридора висела табличка «ОВАЧ ЧПС». Гарри любил расшифровывать дурные сокращения; иногда Снейпа это раздражало, но чаще всего после третьей или четвертой попытки их обоих разбирал глупый, несолидный хохот. Он бы, наверное, предложил что-нибудь вроде «Особо Вредной Человекоядной ЧиПСы». Мысль о Гарри была как лезвие только что распакованной бритвы — вот она прикасается к коже, а вот режет её до мяса и кости. Снейп прислонился к стене, выжидая, пока ком внутри глотки исчезнет. Пол под ногами завибрировал, как будто началось землетрясение.
Дверь заклинило, открылась она с трудом, и Снейп, вспотевший и злой, вывалился в больничный холл, чуть не сбив процедурную сестричку, толкающую перед собой каталку, накрытую белой салфеткой. Стойка регистратуры находилась по левую руку; вдоль стен стояли ряды обычных больничных стульев, делавшихся по образу и подобию инквизиционного ведьминого кресла, разве что без шипов. Было довольно людно и шумно: полный и прыщеватый юноша с гипсом на правой руке визгливо жаловался на жизнь сидевшей рядом даме, дама брезгливо заслонялась от него газетой. Стрекотали о своём медсестрички. Трезвонил телефон. Снейп подошел к окошечку дежурной, чувствуя себя невероятно глупо — он понятия не имел, зачем оказался в поликлинике и куда ему нужно идти.
— Номер карты мне вашей назовите, — трубным глазом воззвала регистраторша, воинственно поправив очки.
— Не знаю, — растерялся Снейп, и тут же пошел в ответное поступление, — какой ещё карты? Я ни разу здесь не был.
— Ходят тут, — продолжила ворчливую тираду регистраторша и наклонилась вперёд. Снейпу показалось, что глаза её испускают рентгеновские лучи. Он поморщился и отшатнулся. — Ходят, карты номер не помнят, лапшу на уши вешают работающему человеку... Та-ак... Сейчас. Северус Тобиас Снейп, Спиннерз-Энд, восемнадцать дробь два?
— Да, — автоматически ответил Снейп, просто чтобы ответить хоть что-нибудь. Загробный мир на его глазах превращался в балаган. От всех этих шуток так и смердело дамблдоровским юмором. И на том свете него от него спасения.
— Назовите любое число, — сказала регистраторша, занося какие-то пометки в карту, не дождалась ответа и раздраженно повторила, — число назовите, мужчина!
— Двенадцать, — ответил Снейп, стараясь ничему не удивляться.
— Двенадцатый кабинет — второй этаж, налево от лестницы до конца коридора. Следующий!
***
— Да-да, войдите, — позвал его врач ещё до того, как Снейп успел постучать в дверь.
Кабинет был маленький и светлый, по форме похожий на пенал («Или на гроб», — отметил Снейп в своём коронном похоронном жанре и обрадовался собственной предсказуемости). За окном были мокрые от дождя пристройки, давно не чищенные крыши которых заросли мхом, и кусты то ли сирени, то ли акации, застывшие в весенней нерешительности — зеленеть или спать дальше? Только теперь ему стало ясно, что на дворе ранняя весна. Из окон поезда открывался вид скорее на позднюю осень.
Врач, бородатый мужчина лет пятидесяти, оторвался от заполнения длинной анкетной формы, отложил ручку и указал на стул:
— Присаживайтесь, пожалуйста.
Снейп сел и мысленно сосчитал до двадцати. На счет пять он должен сосредоточиться. На счет десять его дыхание становится ровным и глубоким. На счет двадцать его ум открыт и готов к работе. Семнадцать, восем...
— Не нужно, — махнул рукой врач, — по моему опыту сколько не готовься, всё равно получается один и этот же эффект.
— Как вы читаете мои мысли? Легилименция? — уточнил Снейп просто для того, чтобы уяснить принцип игры, — Или немагическое свойство?
— Легилименция? Нет, нет, — покачал головой врач и побарабанил пальцами по столу. — Давайте я сперва проведу вам обычную вводную, а вы потом сами догадаетесь, как это работает. Но никакого вторжения в ваш разум никто не совершает. Скорее наоборот. Ну ладно, это потом, а пока давайте к делу.
Врач вздохнул и расправил плечи.
— Кофейку не хотите, мистер Снейп? Чаю? Я вижу, самое главное вам объяснять не надо, догадались вы правильно, и это меня бесконечно радует. Да, совершенно верно, вы умерли. Вы, конечно, спросите меня, как материалист, каким же образом вы умерли, а сознание ваше не умерло вместе с вами, и станете подлавливать меня на мракобесии и ереси, правильно я подозреваю?
— Не совсем, — сказал Снейп, применяя все усилия для того, чтобы потушить внутренний поток сознания, заменить мысли на бессмысленные комбинации образов. С Вольдемортом этот прием работал. Страшно представить, как жить, если этот мир населен магами сильнее Вольдеморта.
— Вот вы сейчас волнуетесь, что я читаю ваши мысли, правильно? И думаете, как у меня это получается. Но ведь то, что я могу читать ваши мысли, делает меня реальным. Неужели же вы так просто для себя решили вопрос существования инобытия?
— Что вы мне тут дурочку ломаете? — осведомился Снейп. Уровень абсурда ситуации давно перевалил за критический порог. Наверное, таким образом рождается новая логика. – Каким бы структурированным не был прогрессивный бред, он сенсорно обеднён. Я чувствую боль, тактильные ощущения, обонятельные, вкусовые — всё сохранилось в полном объёме.
— Отменно, отменно, — похвалил его врач и посветил маленьким фонариком куда-то над его головой, — очень хорошо. Продолжайте, пожалуйста, я сейчас только включу прибор, вам мешать не будет.
Он щелкнул тумблером на пульте, нажал на кнопку на крышке продолговатой коробочки, стоявшей на столике позади кресла врача. Коробочка тихо зажужжала, зазвенела, а потом начала издавать звуки, похожие на настройку гитары или пианино — струна за струной натягивалась, ослаблялась, и кто-то невидимый проводил по ним медиатором, оттачивая звук. Врач поправил бумажную ленту, входившую в коробочку с катушки, и повернулся к Снейпу:
— Хорошо, мы отметаем вероятность сна или бреда. А как насчет искусственно вызванной, сложнонаведенной галлюцинации? Есть, кажется, соответствующие заклинания...
— Не пойдёт, — с азартом возразил Снейп. Вопрос был из теоретических, но любопытный. — Наведенная заклинанием галлюцинация очень бедна сюжетно. Чаще всего лужок, девица и прочая дрянь, как в случае пленения Мерлина. А наведенная галлюцинация фармакологической природы имеет свою специфику, скажем, отсутствие критичности восприятия. Бред отсекает все виды размышления и рефлексии и фокусируется на перцепции.
— Одно удовольствие с вами говорить, — сказал врач и покосился назад, на приборчик с лентой. — А спросить вы у меня ничего не хотите?
Снейп желчно усмехнулся, всем видом показывая, что думает о сумбуре строения потустороннего мира. Спросить у него, видите ли! Благодетель.
— Я сомневаюсь, что бы компетентны ответить на мои вопросы, мистер...
— Мессенджер, — тут же представился доктор и пожал Снейпу руку, — а для чего же ещё меня к вам направить могли?
— Ну, скажем, судить по грехам моим, — предположил Снейп, глядя врачу в глаза. Обычно этот прием он использовал для создания максимального дискомфорта.
— Ну вот, уже и по грехам! Вы же атеист, мистер Снейп, как можно сразу сдавать позиции? Уж непременно если не полное исчезновение, то черти со сковородкой.
Машинка пискнула и выплюнула длинный кусок расчерченной на квадратики ленты. Врач подхватил график, разложил его на столе, припер концы пресс-папье и бегло оглядел, наморщив лоб.
Снейп вздохнул и прикрыл глаза руками. Спать ему не хотелось, но побыть в одиночестве и определенности — очень. Судя по всему, с определенностью по ту сторону жизни были затруднения.
— Я не буду вас задерживать, — вошел в положение доктор, и Снейп выпрямился, возвращая себе независимый вид. — Давайте конспективно, если когда-нибудь понадобится, поговорим подробнее в следующий раз. Вот вы говорите — субстрат души и личности физиологичен, и смерть мозга влечёт за собой смерть личности.
Снейп не говорил ничего, но, в целом, такова была его позиция все почти что сорок прожитых лет.
— Но в такой модели мы обращаемся к самой примитивной физике восемнадцатого века, доньютоновской; есть тело, есть его внутреннее свойство, и система их существования закрыта. Физика современная оперирует понятием волны и поля как основным в организации строения вселенной. Давайте проведем аналогию: тело — лампа накаливания, мыслительные и душевные процессы — свет, испускаемый лампой. Лампу разбивают, свет исчезает. Но ведь свет, в свою очередь, может повлиять...
— Скучно, — перехватил нить дискуссии Снейп, — свет действует на фотореактивный субстрат, происходит новая реакция, новые кванты энергии. Довольно простенькая автоколебательная модель. Школьная. Затухание энергии вы учитываете?
— Конечно, — ответил доктор, — учитываем. Хотя примите на веру, что вечный двигатель есть.
— Ерунда, — ответил Снейп недовольно, — докажите.
— Есть. Впрочем, объяснять принцип его работы не только бессмысленно, но и невозможно. Когда-нибудь увидите. Не в этот раз.
— Попробуйте с этим напечататься хотя бы в одном журнале с индексом цитируемости, — посоветовал Снейп. — Итак, значит, сейчас я — совокупность следов собственной жизнедеятельности, попавшая на реактивный субстрат? А всё, что меня окружает — это и есть субстрат?
— Не совсем, — покачал головой врач, — это, в первую очередь, волны второго порядка, рождаемые вносимым вами в субстрат возмущением. Будем считать, что с первой частью мы разобрались: вы осознали своё положение и вчерне представили, где именно находитесь. А теперь, пожалуйста, посмотрите сюда.
Семейство кривых на графике находилось в постоянном движении: одна линия перетекала в другую; различные градации синего, зелёного и пурпурного свивались в спирали и дуги, исчезали и появлялись снова. Только две линии оставались относительно стабильными: в середине синусоидой вилась красная, а к ней стремилась яркая золотая, выходя на касание, в каком бы положении не оказывалась красная кривая.
— Вот, собственно... Ближайший аналог и частный случай этого графика – натальная карта. У вас такие делают, мистер Снейп, вы должны быть ознакомлены с принципом. Это моментальная сумма вероятностей, реализующаяся в перерождении. Смотрите, красная линия – результирующая Ваших априорных качеств. То, как она изгибается — способы реализации этих качеств в той или иной ситуации.
Врач постучал по карте пальцем, большинство синих и зелёных кривых пропали.
— Мы с вами должны проанализировать и выбрать сценарий из наиболее вероятных. Давайте взглянем сюда, здесь...
— Что такое желтая линия? – спросил Снейп, вглядываясь в карту. В точках пересечения кривых он стал замечать подписи-комментарии.
Врач вздохнул:
— Это мне стоило бы спрашивать у вас. Видите ли, мистер Снейп, обычно априорные качества человек содержит в себе самом: скажем, оптимизм, честолюбие или лень. И только изредка, как в вашем случае, априорное качество воплощается в другом человеке. В таком случае перерождения оказываются связаны энергетически до тех пор, пока эмоция, создавшая связь, не будет исчерпана. В вашем случае речь идёт, в первую очередь, о чувстве вины, я правильно понимаю? Ну вот, смотрите, довольно неплохой расклад: сахарные плантации, 17 век, вы - раб, реципиент связи - плантатор. Вилка идёт на избиении кнутом, дальше по обстоятельствам; в случае смерти досрочное вторичное рассмотрение перерождения. Так, ещё вариант... не очень приятный, с систематическим изнасилованием. Зато оба предусматривают разрыв связи за один цикл и восстановление вашего энергетического баланса. Остановимся на этом или будем проверять дальше?
— Бред какой-то, — устало отметил Снейп, глядя в окно, — полнейший бред. А можно это всё прекратить?
— Перерождение? Да, у вас есть такое право. Подпишете отказ, и идите, пожалуйста.
— Куда? – спросил Снейп тоскливо.
— А куда хотите. Вы же помните про вторичные волны. Только без перерождения амортизация сработает очень быстро. Души неправильно называть бессмертными, они условно бессмертны, при выполнении некоторых обязательных правил.
— Мне нужно подумать.
Врач посмотрел на него испытующе и прищурился:
— Думайте, пожалуйста. Обычно выбирают перерождение: круг потерпеть, и всё позади. Хотя, в каком-то смысле, отказ чуть гуманнее.
— Что вы имеете в виду?
— Реципиента, — сумрачно улыбнулся врач, и Снейп как-то по одному его виду успел понять, о чем пойдёт речь, и ощутил сильнейший приступ тошноты. – Видите ли, отношения вины самые полярные и самые тяжелые для реинкарнации. Любая душа, как живой организм, борется за своё выживание. Вы меня не спросили, почему формируется связь, да и не важно это, материя трудная для понимания. Но суть в том, что она может быть не добровольна: донор искупления насильно затягивает реципиента в ту из возможностей, которая позволит донору совершить искупление. Чаще всего в этой ситуации реципиенту приходится проявлять жестокость. Без возможности выбора и со всеми вытекающими осложнениями при перерождении, вплоть до... известных штрафов. Такой энергобаланс называют вампирским: донор разрушает реципиента ради собственного обновления.
Снейпу казалось, что его сейчас вырвет, если бы только было чем. И если бы у него был желудок. Вампирскими. Вот это как называется. И не отпустит, пока не получит прощения, не взирая на то, что это разрушает донора.
— Я подписываю отказ, — глухо заявил он, сглатывая слюну, ставшую обжигающе кислой. — Можно как-то в принудительном порядке разорвать это... Прямо сейчас?
— От вас зависит, — скучным тоном ответил врач, протягивая ему готовый бланк и ручку. — Теоретически нужно отпустить. Освободить. Одновременно на сознательном и подсознательном уровне. Прецедентов мало для статистики. Вот тут вот распишитесь, где галочка, и на следующей странице.
***
Такое знакомое зрелище из другой жизни — больничный коридор и взлохмаченный Поттер посреди него, ищущий знакомое лицо в размытой толпе. Гарри заметил его первым. Снейп не успел спрятаться. Возможно, и не хотел.
— Привет! — Гарри потянул его за рукав куда-то в сторону. — Пошли, кофе попьём?
— Здравствуй, — с наигранной прохладцей ответил Снейп. Сердце его колотилось о ребра, потому что от Поттера пахло жареным миндалём. Гарри любил орехи. Белка белкой. Домашний запах, невозможный по эту сторону существования. Вторичная волна? Галлюцинация?
—- Вижу, тебя ничего не удивляет.
— Ну а что? — пожал плечами Гарри, вешая куртку на спинку кресла — внебрачного ублюдка рококо и модерна. — Я же знал, что встречу тебя. Могло быть и страннее. Тебе как обычно? Сейчас принесу.
Он вернулся с двумя чашками. Какое-то время просидели в молчании: Снейп потягивал горчащий напиток, Гарри смотрел в сторону, улыбаясь своим мыслям.
— Давно ты здесь?
— Сегодня приехал, — ответил Гарри.
Снейп прикусил костяшку пальца, удивляясь, какой живой и настоящей кажется кожа.
— Значит, мы одновременно?
— Что? – удивился Гарри, и тут же улыбнулся, ласково и горько одновременно, — Да нет же. Нет, к сожалению.
Он вздохнул и накрыл ладонью ладонь Снейпа. Он умел делать это так естественно, как будто они родились одновременно, вот так вот, рука об руку.
— Было большое искушение уйти за тобой. Через три недели после того, как тебя похоронили, наконец, почти довел дело до ума.
— Идиот! – взвился Снейп, столик задрожал, кофе выплеснулся из чашек.
— Да, есть немного, - согласился Гарри, изучая кофейную ложечку. Слова врача шумели в ушах, как шумит кровь перед апоплексическим ударом. Разрушает реципиента ради собственного обновления. — И меня там встретили. Ну, там. В темноте. Прогнали, не пустили дальше. Велели ждать. Я ждал, и ждал довольно долго, пока не понял, к чему это, и в чем была проблема.
Кофе не бодрил, а усыплял; посетители кафетерия казались маленькими, изогнутыми, как в видоискателе дешевого фотоаппарата. Слова Гарри, которые ещё день назад разорвали бы его пополам, казались уколами игл, вонзающихся в кожу согласно мудро продуманной схеме. Боль ушла давно, а теперь уходило воспоминание о боли. Огни кафе были морем, ладонь Гарри – маяком, и его лодку качало в пьяном кружении волн.
— Есть, понимаешь, какие-то вехи в осознании себя после того, как с тобой случится что-то по-настоящему скверное. Сперва ломается что-то очень простое и понятное – тело, доверие, самоуважение. Потом, постепенно, ты отращиваешь себе новые кости и новую шкуру. Потом потихоньку возвращается доверие. А потом происходит то, что произошло с нами - тебе кажется, что ты перешагиваешь через старого себя и прощаешь себе и другим то, что произошло, и позволяешь себе помнить о том, что было, не виня никого. Так было у нас, да? И мне казалось, что это финал, крайняя точка. Но штука в том, что есть и следующая ступень.
— В кофе было что-то...
Гарри улыбнулся и поцеловал его ладонь.
— А следующая ступень — это когда ты понимаешь, что все прошлые годы врал себе. И прощаешь второй раз. Себя. Тебя. Это ни на что не похожее ощущение: ты понимаешь, что нет смысла помнить произошедшее. Перестаёшь отделять себя старого от себя нового. Всё возвращается в тебя, и ты становишься целым. Снова переживаешь боль и ненависть, и они сами собой сплавляются в понимание: всё изменилось настолько, что нет разницы между началом и концом. Между мной и тобой. И для того, чтобы разорвать этот круг, нужно забыть произошедшее. Только уже не потмоу, что страшно. Змеи линяют, звери линяют, вот и нам надо.
— Многовато слов, — усмехнулся Снейп, отстранёно наблюдая за кружением огней. — Ты решил за нас двоих? Может быть, я не хочу забывать.
— Я решил за нас двоих, — ответил Гарри очень серьёзно. — Потому что это не первый вопрос, который мне приходится решать за всех. И потому, что я знаю, как его решить.
Он допил кофе одним глотком:
— Вода Леты. У меня судьёй был Дамблдор; мы с ним поговорили после вынесения приговора, вот, отдал фиал. Сказал, что верит в меня, и что нам пригодится.
— Каким ещё судьёй?
Гарри удивлённо вскинул голову:
— Ну, как же... Мы с тобой как раз в коридоре около зала суда встретились. Я думал, ты оттуда тоже. А у тебя ещё не было разве слушания?
— Было, — успокоил его Снейп и осушил чашку. Кофейные крупинки прилипли к передним зубам. — Что теперь будет с памятью?
— Да, в сущности, ничего, — Гарри вынул из кармана расписание поездов и стал его изучать. – Тебе это нужнее, чем мне. Воспоминания останутся, а эмоции потеряются. Дамблдор сказал, что так дело пойдёт медленнее, но какая тут разница? Пара тысяч лет, и проснёшься совершенно целый.
Море огней волновалось, бурлило. Может быть, были воспоминания, которые он не хотел потерять, но ими можно легко пожертвовать ради возможности забыться. Он осторожно прикоснулся к ним по очереди – рыжая девочка под старой ивой, мальчик в очках, произносящий "люблю", весна, ветерок, травяная зелень. И они потянулись к нему, его воспоминания, окружая и оберегая, обещая вечное спокойствие, а потом разжали руки и отпустили его в здесь и сейчас, в мир, за который он держался, сжимая тёплую, жесткую ладонь Гарри. Нет, это он отпустил их; они отпустили друг друга, разжав руки, и тут же стали целым. Значит, шанс есть. В конце концов, до исчезновения у него осталось достаточно времени. И тогда-то всё, наконец, будет правильно.
— Куда едем? — спросил Снейп, кивнув на расписание.
— А куда хочешь, —сказал Гарри и швырнул расписание в мусорное ведро. — Куда угодно. Мне нравятся все дороги.
***
Они вошли в абсолютно пустой вагон и сели у окна, друг напротив друга.
— И как эта штука работает? — спросил Снейп. Начало и конец поезда терялись в тумане, и ему показалось, что от состава отцепили локомотив.
— Я думаю, что нужно просто захотеть. Сильно захотеть. Давай попробуем. Сядь и подумай о том, чего хочешь, идёт?
Снейп закрыл глаза. «Господи, - подумал он, - я не верю в тебя. Отличное начало. Но если вдруг ты есть, сделай так, как он хочет. Пожалуйста. Сделай всё, как он хочет. Он заслужил, Господи. Не важно, что это будет, но пусть будет так».
Гарри сжал его руку.
Сквозь тихий хрип динамиков явственно раздался голос машиниста:
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — море.
***
Человек, похожий на Альбуса Дамблдора, приподнял крышку заварочного чайника.
— Старый добрый Цейлон! Ты только понюхай.
Врач принюхался, улыбаясь причуде собеседника. Они посмотрели друг на друга, и в этот момент потеряли всякое сходство со своими прежними формами. Казалось, что они отражаются друг в друге до бесконечности, как два развернутых навстречу зеркала. «Дамблдор» расправил три пары крыльев, развернув их так, чтобы они не мешали откинуться на спинку кресла:
— Ну, ну. Не судите, как говорил Начальник. Их телесность иногда бывает так заразительна.
— Знаю, — ответил «врач», опуская в чашку собеседника ломтик лимона. — Ты без сахара?
Его крылья были покойно сложены за спиной; стороннему наблюдателю, пожалуй, было бы тяжело принять тот факт, что лиц у «врача» тоже было четыре, хотя где именно они находятся и как расположены, указать бы никто не смог.
— Как там наш тяжелый случай?
— До сих пор ума не приложу, как всё вышло, — хитро улыбнулся «Дамблдор». Огненный меч, прислонённый к креслу, полыхнул жаром, будто бы усмехаясь шутке хозяина. — Конечно, мы всё устроили: ну, ты помнишь, домик, веранда, жимолость, купальня с флюгером, кофейник и булочки на столе, и даже табличку на калитке повесили с их фамилиями. Мелочи, знаешь ли. День восьмой.
Врач возвел все четыре пары глаз к потолку. Зрелище было достославное.
— И что же?
— А потом, — продолжил «Дамблдор», прожевав сахарное печенье, — оказалось, что они вдруг начали творить. Сперва там появилась песчаная коса, потом — сосновый лес, речка, горы. Прилетели грифоны. Представляешь? Грифоны! Они, естественно, отправились кататься, мы и опомниться не успели, как там зародился готовый, обособленный мир. А Начальник был занят. Мы решили немного подождать. Ты только, пожалуйста, не спрашивай, как, но к ним попали друзья...
— Как?! — изумлённо вскрикнул «врач», распуская крылья изящной розеткой и теряя уже всякое человекоподобие.
— А вот так. Не спрашивай. Сперва семейная пара, потом вся родня мужа, и все рыжие, весёлые; там каждую секунду что-то новое возникало, эфир так и гудел, так и звенел, мы, знаешь, просто так парили, в струях... — «Дамблдор» мечтательно вздохнул, — ни с чем не сравнимо. Всё равно что в утренней росе умыться, когда дети или звери радуются. А потом люди прямо с порога стали просить отправить их туда. Пришлось оформить официально. Теперь станция «Морская».
— Дела, — поцокал языком (точнее, четырьмя языками) «врач», смакуя мятную мармеладку. — А Начальник что сказал, когда узнал?
— Начальник-то? Смеялся. Так смеялся, что горы дрожали!
Вольное продолжение Save Me, который написала Tavvitar. Посвящается ей же, с любовью и бесконечной благодарностью.
В тексте присутствует огромное количество загробного мира, бредовые идеи относительно его устройства и Главный Пейринг Фандома. Не бечено.
Libera me
К перрону подошел поезд — самая обычная маггловская электричка, окна ощетинились сетями трещин, несколько вагонов изрисовано граффити.
читать дальше— Не могли, что ли, хотя бы здесь лоск навести, — недовольно пробурчал Снейп, оглядывая замызганный состав. Он вертел в руках невесть откуда взявшийся билетик.
Двери открылись, из ближайшей выглянул толстый сонный кондуктор и с раздражением махнул рукой:
— Садиться будете? Расписание не резиновое!
— Ангелы под стать райским вратам, — отметил Снейп себе под нос, протягивая кондуктору билет. Тот прищурился, дальнозорко отстранил обилеченную руку и, наконец, удостоверившись в чем-то, кивнул и прокомпостировал синий бумажный лоскуток.
— Проходите, занимайте свободное место. Вам на следующей.
Снейп протиснулся в тамбур, минуя рыхлую кондукторскую тушу. Было накурено, бычки валялись на полу, в углу притулилась одинокая банка пива. Неустроенность потусторонней жизни начинала его смешить. Механический женский голос проскрипел из динамиков: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Перевалочная». Состав дернулся, колеса начали свою размеренную песню.
В вагоне было просторно, практически пусто. На другом конце у окна сидела пожилая дама с вязанием, в середине вагона расположилась большая, но тихая компания: трое парней и девушка. Девушка смотрела в окно, парни попивали пиво и молчали. Напрягшийся было Снейп потерял к ним интерес; тихие компании в пригородных электричках опасности не представляли, это он усвоил ещё в молодости.
От нечего делать Снейп стал смотреть в окно: серые холмы, редкие перелески, временами заплатки крыш на фоне пожухшей осенней травы. Разочарован он не был, так как, строго говоря, не ожидал даже самого факта существования загробной жизни. Но приходилось смириться с очевидным: он помнил, как жил, помнил, в какой момент умер, помнил, что рядом был Гарри, помнил их разговор до мельчайших деталей. А вот теперь — всё, конец. Наверное, самый лучший из возможных. Он прислонился лбом к прохладному стеклу. Снаружи пошел дождь, перелески и домики пропали за мутной моросью. Свои руки он осмотрел, стоило только очнуться на перроне — все признаки болезни пропали. Привычная, скручивавшая внутренности боль исчезла, и без неё, как ни странно, Снейп чувствовал себя дезориентированным и беспомощным, как калека без костыля. Боль была вершиной треугольника, разделявшей его и его вину. Теперь он оказался в одномерном пространстве, на отрезке, и все эмоции его будто бы схлопнулись до одномерного состояния — есть понимание непоправимого, но нет его ощущения, есть страх, горечь, радость, облегчение, раскаяние, но только как имена явлений. Теперь рефлексия была его родной стихией. Когда он очнулся, дождь перестал, а пейзаж за окном не изменился ни на йоту. Казалось, всё это время (кстати, а сколько времени прошло?) они не двигались с места.
— Когда, чёрт возьми, будет станция? — спросил Снейп у соседнего кресла с продранной обивкой.
Динамики зашипели:
— Станция Перевалочная. Будьте внимательны, не забывайте свои вещи.
Станция будто выросла из-под земли, вместе с ней железную дорогу взяли в кольцо промзоны, маггловские склады, подъёмные краны, мост над речкой-вонючкой, серая мерзость бетона и ржавые потеки арматуры. Он поднялся, проверил, всё ли взял с собой, скорее по привычке, чем по необходимости, поскольку с собой у него не было совершенно ничего, даже волшебной палочки. Её утерю он обнаружил ещё на вокзале, но отчего-то не огорчился. В конце концов, в значительной части религий в загробный мир не проносились объекты мира материального. Одежда Снейпа говорила об обратном, но всё-таки... не голым же бегать.
Он единственный выходил на станции. Девушка, смотревшая в окно, повернулась и подняла руку: не то прощание, не то благословение. Один из её спутников неуловимо знакомым жестом поправил волосы и кивнул ему, двое других синхронно обернулись и улыбнулись. Снейп поспешил выйти из вагона. Двери закрылись; в окне поезда мелькнули волосы девушки, полыхнувшие вдруг червонным золотом осенних листьев
Выход с перрона был только один — через зал ожидания, под арку и в длинный, застекленный коридор, проходивший через засаженный чахлыми липами дворик. Дворик этот, белый обшарпанный пол и синяя краска на стенах напомнили Снейпу маггловскую больницу, в которую они с матерью ходили, когда у отца был первый инсульт. В воздухе отчетливо запахло хлором и грозовым запахом стерилизующих ламп. Мимо, хромая, прошла медсестра с кипой толстых историй болезни.
— Регистратура там! — предупредила она вопрос Снейпа, неопределенно махнув рукой в дальний конец коридора, и неодобрительно поглядела на его ноги, — Бахилы наденьте у гардероба.
На двери в конце коридора висела табличка «ОВАЧ ЧПС». Гарри любил расшифровывать дурные сокращения; иногда Снейпа это раздражало, но чаще всего после третьей или четвертой попытки их обоих разбирал глупый, несолидный хохот. Он бы, наверное, предложил что-нибудь вроде «Особо Вредной Человекоядной ЧиПСы». Мысль о Гарри была как лезвие только что распакованной бритвы — вот она прикасается к коже, а вот режет её до мяса и кости. Снейп прислонился к стене, выжидая, пока ком внутри глотки исчезнет. Пол под ногами завибрировал, как будто началось землетрясение.
Дверь заклинило, открылась она с трудом, и Снейп, вспотевший и злой, вывалился в больничный холл, чуть не сбив процедурную сестричку, толкающую перед собой каталку, накрытую белой салфеткой. Стойка регистратуры находилась по левую руку; вдоль стен стояли ряды обычных больничных стульев, делавшихся по образу и подобию инквизиционного ведьминого кресла, разве что без шипов. Было довольно людно и шумно: полный и прыщеватый юноша с гипсом на правой руке визгливо жаловался на жизнь сидевшей рядом даме, дама брезгливо заслонялась от него газетой. Стрекотали о своём медсестрички. Трезвонил телефон. Снейп подошел к окошечку дежурной, чувствуя себя невероятно глупо — он понятия не имел, зачем оказался в поликлинике и куда ему нужно идти.
— Номер карты мне вашей назовите, — трубным глазом воззвала регистраторша, воинственно поправив очки.
— Не знаю, — растерялся Снейп, и тут же пошел в ответное поступление, — какой ещё карты? Я ни разу здесь не был.
— Ходят тут, — продолжила ворчливую тираду регистраторша и наклонилась вперёд. Снейпу показалось, что глаза её испускают рентгеновские лучи. Он поморщился и отшатнулся. — Ходят, карты номер не помнят, лапшу на уши вешают работающему человеку... Та-ак... Сейчас. Северус Тобиас Снейп, Спиннерз-Энд, восемнадцать дробь два?
— Да, — автоматически ответил Снейп, просто чтобы ответить хоть что-нибудь. Загробный мир на его глазах превращался в балаган. От всех этих шуток так и смердело дамблдоровским юмором. И на том свете него от него спасения.
— Назовите любое число, — сказала регистраторша, занося какие-то пометки в карту, не дождалась ответа и раздраженно повторила, — число назовите, мужчина!
— Двенадцать, — ответил Снейп, стараясь ничему не удивляться.
— Двенадцатый кабинет — второй этаж, налево от лестницы до конца коридора. Следующий!
***
— Да-да, войдите, — позвал его врач ещё до того, как Снейп успел постучать в дверь.
Кабинет был маленький и светлый, по форме похожий на пенал («Или на гроб», — отметил Снейп в своём коронном похоронном жанре и обрадовался собственной предсказуемости). За окном были мокрые от дождя пристройки, давно не чищенные крыши которых заросли мхом, и кусты то ли сирени, то ли акации, застывшие в весенней нерешительности — зеленеть или спать дальше? Только теперь ему стало ясно, что на дворе ранняя весна. Из окон поезда открывался вид скорее на позднюю осень.
Врач, бородатый мужчина лет пятидесяти, оторвался от заполнения длинной анкетной формы, отложил ручку и указал на стул:
— Присаживайтесь, пожалуйста.
Снейп сел и мысленно сосчитал до двадцати. На счет пять он должен сосредоточиться. На счет десять его дыхание становится ровным и глубоким. На счет двадцать его ум открыт и готов к работе. Семнадцать, восем...
— Не нужно, — махнул рукой врач, — по моему опыту сколько не готовься, всё равно получается один и этот же эффект.
— Как вы читаете мои мысли? Легилименция? — уточнил Снейп просто для того, чтобы уяснить принцип игры, — Или немагическое свойство?
— Легилименция? Нет, нет, — покачал головой врач и побарабанил пальцами по столу. — Давайте я сперва проведу вам обычную вводную, а вы потом сами догадаетесь, как это работает. Но никакого вторжения в ваш разум никто не совершает. Скорее наоборот. Ну ладно, это потом, а пока давайте к делу.
Врач вздохнул и расправил плечи.
— Кофейку не хотите, мистер Снейп? Чаю? Я вижу, самое главное вам объяснять не надо, догадались вы правильно, и это меня бесконечно радует. Да, совершенно верно, вы умерли. Вы, конечно, спросите меня, как материалист, каким же образом вы умерли, а сознание ваше не умерло вместе с вами, и станете подлавливать меня на мракобесии и ереси, правильно я подозреваю?
— Не совсем, — сказал Снейп, применяя все усилия для того, чтобы потушить внутренний поток сознания, заменить мысли на бессмысленные комбинации образов. С Вольдемортом этот прием работал. Страшно представить, как жить, если этот мир населен магами сильнее Вольдеморта.
— Вот вы сейчас волнуетесь, что я читаю ваши мысли, правильно? И думаете, как у меня это получается. Но ведь то, что я могу читать ваши мысли, делает меня реальным. Неужели же вы так просто для себя решили вопрос существования инобытия?
— Что вы мне тут дурочку ломаете? — осведомился Снейп. Уровень абсурда ситуации давно перевалил за критический порог. Наверное, таким образом рождается новая логика. – Каким бы структурированным не был прогрессивный бред, он сенсорно обеднён. Я чувствую боль, тактильные ощущения, обонятельные, вкусовые — всё сохранилось в полном объёме.
— Отменно, отменно, — похвалил его врач и посветил маленьким фонариком куда-то над его головой, — очень хорошо. Продолжайте, пожалуйста, я сейчас только включу прибор, вам мешать не будет.
Он щелкнул тумблером на пульте, нажал на кнопку на крышке продолговатой коробочки, стоявшей на столике позади кресла врача. Коробочка тихо зажужжала, зазвенела, а потом начала издавать звуки, похожие на настройку гитары или пианино — струна за струной натягивалась, ослаблялась, и кто-то невидимый проводил по ним медиатором, оттачивая звук. Врач поправил бумажную ленту, входившую в коробочку с катушки, и повернулся к Снейпу:
— Хорошо, мы отметаем вероятность сна или бреда. А как насчет искусственно вызванной, сложнонаведенной галлюцинации? Есть, кажется, соответствующие заклинания...
— Не пойдёт, — с азартом возразил Снейп. Вопрос был из теоретических, но любопытный. — Наведенная заклинанием галлюцинация очень бедна сюжетно. Чаще всего лужок, девица и прочая дрянь, как в случае пленения Мерлина. А наведенная галлюцинация фармакологической природы имеет свою специфику, скажем, отсутствие критичности восприятия. Бред отсекает все виды размышления и рефлексии и фокусируется на перцепции.
— Одно удовольствие с вами говорить, — сказал врач и покосился назад, на приборчик с лентой. — А спросить вы у меня ничего не хотите?
Снейп желчно усмехнулся, всем видом показывая, что думает о сумбуре строения потустороннего мира. Спросить у него, видите ли! Благодетель.
— Я сомневаюсь, что бы компетентны ответить на мои вопросы, мистер...
— Мессенджер, — тут же представился доктор и пожал Снейпу руку, — а для чего же ещё меня к вам направить могли?
— Ну, скажем, судить по грехам моим, — предположил Снейп, глядя врачу в глаза. Обычно этот прием он использовал для создания максимального дискомфорта.
— Ну вот, уже и по грехам! Вы же атеист, мистер Снейп, как можно сразу сдавать позиции? Уж непременно если не полное исчезновение, то черти со сковородкой.
Машинка пискнула и выплюнула длинный кусок расчерченной на квадратики ленты. Врач подхватил график, разложил его на столе, припер концы пресс-папье и бегло оглядел, наморщив лоб.
Снейп вздохнул и прикрыл глаза руками. Спать ему не хотелось, но побыть в одиночестве и определенности — очень. Судя по всему, с определенностью по ту сторону жизни были затруднения.
— Я не буду вас задерживать, — вошел в положение доктор, и Снейп выпрямился, возвращая себе независимый вид. — Давайте конспективно, если когда-нибудь понадобится, поговорим подробнее в следующий раз. Вот вы говорите — субстрат души и личности физиологичен, и смерть мозга влечёт за собой смерть личности.
Снейп не говорил ничего, но, в целом, такова была его позиция все почти что сорок прожитых лет.
— Но в такой модели мы обращаемся к самой примитивной физике восемнадцатого века, доньютоновской; есть тело, есть его внутреннее свойство, и система их существования закрыта. Физика современная оперирует понятием волны и поля как основным в организации строения вселенной. Давайте проведем аналогию: тело — лампа накаливания, мыслительные и душевные процессы — свет, испускаемый лампой. Лампу разбивают, свет исчезает. Но ведь свет, в свою очередь, может повлиять...
— Скучно, — перехватил нить дискуссии Снейп, — свет действует на фотореактивный субстрат, происходит новая реакция, новые кванты энергии. Довольно простенькая автоколебательная модель. Школьная. Затухание энергии вы учитываете?
— Конечно, — ответил доктор, — учитываем. Хотя примите на веру, что вечный двигатель есть.
— Ерунда, — ответил Снейп недовольно, — докажите.
— Есть. Впрочем, объяснять принцип его работы не только бессмысленно, но и невозможно. Когда-нибудь увидите. Не в этот раз.
— Попробуйте с этим напечататься хотя бы в одном журнале с индексом цитируемости, — посоветовал Снейп. — Итак, значит, сейчас я — совокупность следов собственной жизнедеятельности, попавшая на реактивный субстрат? А всё, что меня окружает — это и есть субстрат?
— Не совсем, — покачал головой врач, — это, в первую очередь, волны второго порядка, рождаемые вносимым вами в субстрат возмущением. Будем считать, что с первой частью мы разобрались: вы осознали своё положение и вчерне представили, где именно находитесь. А теперь, пожалуйста, посмотрите сюда.
Семейство кривых на графике находилось в постоянном движении: одна линия перетекала в другую; различные градации синего, зелёного и пурпурного свивались в спирали и дуги, исчезали и появлялись снова. Только две линии оставались относительно стабильными: в середине синусоидой вилась красная, а к ней стремилась яркая золотая, выходя на касание, в каком бы положении не оказывалась красная кривая.
— Вот, собственно... Ближайший аналог и частный случай этого графика – натальная карта. У вас такие делают, мистер Снейп, вы должны быть ознакомлены с принципом. Это моментальная сумма вероятностей, реализующаяся в перерождении. Смотрите, красная линия – результирующая Ваших априорных качеств. То, как она изгибается — способы реализации этих качеств в той или иной ситуации.
Врач постучал по карте пальцем, большинство синих и зелёных кривых пропали.
— Мы с вами должны проанализировать и выбрать сценарий из наиболее вероятных. Давайте взглянем сюда, здесь...
— Что такое желтая линия? – спросил Снейп, вглядываясь в карту. В точках пересечения кривых он стал замечать подписи-комментарии.
Врач вздохнул:
— Это мне стоило бы спрашивать у вас. Видите ли, мистер Снейп, обычно априорные качества человек содержит в себе самом: скажем, оптимизм, честолюбие или лень. И только изредка, как в вашем случае, априорное качество воплощается в другом человеке. В таком случае перерождения оказываются связаны энергетически до тех пор, пока эмоция, создавшая связь, не будет исчерпана. В вашем случае речь идёт, в первую очередь, о чувстве вины, я правильно понимаю? Ну вот, смотрите, довольно неплохой расклад: сахарные плантации, 17 век, вы - раб, реципиент связи - плантатор. Вилка идёт на избиении кнутом, дальше по обстоятельствам; в случае смерти досрочное вторичное рассмотрение перерождения. Так, ещё вариант... не очень приятный, с систематическим изнасилованием. Зато оба предусматривают разрыв связи за один цикл и восстановление вашего энергетического баланса. Остановимся на этом или будем проверять дальше?
— Бред какой-то, — устало отметил Снейп, глядя в окно, — полнейший бред. А можно это всё прекратить?
— Перерождение? Да, у вас есть такое право. Подпишете отказ, и идите, пожалуйста.
— Куда? – спросил Снейп тоскливо.
— А куда хотите. Вы же помните про вторичные волны. Только без перерождения амортизация сработает очень быстро. Души неправильно называть бессмертными, они условно бессмертны, при выполнении некоторых обязательных правил.
— Мне нужно подумать.
Врач посмотрел на него испытующе и прищурился:
— Думайте, пожалуйста. Обычно выбирают перерождение: круг потерпеть, и всё позади. Хотя, в каком-то смысле, отказ чуть гуманнее.
— Что вы имеете в виду?
— Реципиента, — сумрачно улыбнулся врач, и Снейп как-то по одному его виду успел понять, о чем пойдёт речь, и ощутил сильнейший приступ тошноты. – Видите ли, отношения вины самые полярные и самые тяжелые для реинкарнации. Любая душа, как живой организм, борется за своё выживание. Вы меня не спросили, почему формируется связь, да и не важно это, материя трудная для понимания. Но суть в том, что она может быть не добровольна: донор искупления насильно затягивает реципиента в ту из возможностей, которая позволит донору совершить искупление. Чаще всего в этой ситуации реципиенту приходится проявлять жестокость. Без возможности выбора и со всеми вытекающими осложнениями при перерождении, вплоть до... известных штрафов. Такой энергобаланс называют вампирским: донор разрушает реципиента ради собственного обновления.
Снейпу казалось, что его сейчас вырвет, если бы только было чем. И если бы у него был желудок. Вампирскими. Вот это как называется. И не отпустит, пока не получит прощения, не взирая на то, что это разрушает донора.
— Я подписываю отказ, — глухо заявил он, сглатывая слюну, ставшую обжигающе кислой. — Можно как-то в принудительном порядке разорвать это... Прямо сейчас?
— От вас зависит, — скучным тоном ответил врач, протягивая ему готовый бланк и ручку. — Теоретически нужно отпустить. Освободить. Одновременно на сознательном и подсознательном уровне. Прецедентов мало для статистики. Вот тут вот распишитесь, где галочка, и на следующей странице.
***
Такое знакомое зрелище из другой жизни — больничный коридор и взлохмаченный Поттер посреди него, ищущий знакомое лицо в размытой толпе. Гарри заметил его первым. Снейп не успел спрятаться. Возможно, и не хотел.
— Привет! — Гарри потянул его за рукав куда-то в сторону. — Пошли, кофе попьём?
— Здравствуй, — с наигранной прохладцей ответил Снейп. Сердце его колотилось о ребра, потому что от Поттера пахло жареным миндалём. Гарри любил орехи. Белка белкой. Домашний запах, невозможный по эту сторону существования. Вторичная волна? Галлюцинация?
—- Вижу, тебя ничего не удивляет.
— Ну а что? — пожал плечами Гарри, вешая куртку на спинку кресла — внебрачного ублюдка рококо и модерна. — Я же знал, что встречу тебя. Могло быть и страннее. Тебе как обычно? Сейчас принесу.
Он вернулся с двумя чашками. Какое-то время просидели в молчании: Снейп потягивал горчащий напиток, Гарри смотрел в сторону, улыбаясь своим мыслям.
— Давно ты здесь?
— Сегодня приехал, — ответил Гарри.
Снейп прикусил костяшку пальца, удивляясь, какой живой и настоящей кажется кожа.
— Значит, мы одновременно?
— Что? – удивился Гарри, и тут же улыбнулся, ласково и горько одновременно, — Да нет же. Нет, к сожалению.
Он вздохнул и накрыл ладонью ладонь Снейпа. Он умел делать это так естественно, как будто они родились одновременно, вот так вот, рука об руку.
— Было большое искушение уйти за тобой. Через три недели после того, как тебя похоронили, наконец, почти довел дело до ума.
— Идиот! – взвился Снейп, столик задрожал, кофе выплеснулся из чашек.
— Да, есть немного, - согласился Гарри, изучая кофейную ложечку. Слова врача шумели в ушах, как шумит кровь перед апоплексическим ударом. Разрушает реципиента ради собственного обновления. — И меня там встретили. Ну, там. В темноте. Прогнали, не пустили дальше. Велели ждать. Я ждал, и ждал довольно долго, пока не понял, к чему это, и в чем была проблема.
Кофе не бодрил, а усыплял; посетители кафетерия казались маленькими, изогнутыми, как в видоискателе дешевого фотоаппарата. Слова Гарри, которые ещё день назад разорвали бы его пополам, казались уколами игл, вонзающихся в кожу согласно мудро продуманной схеме. Боль ушла давно, а теперь уходило воспоминание о боли. Огни кафе были морем, ладонь Гарри – маяком, и его лодку качало в пьяном кружении волн.
— Есть, понимаешь, какие-то вехи в осознании себя после того, как с тобой случится что-то по-настоящему скверное. Сперва ломается что-то очень простое и понятное – тело, доверие, самоуважение. Потом, постепенно, ты отращиваешь себе новые кости и новую шкуру. Потом потихоньку возвращается доверие. А потом происходит то, что произошло с нами - тебе кажется, что ты перешагиваешь через старого себя и прощаешь себе и другим то, что произошло, и позволяешь себе помнить о том, что было, не виня никого. Так было у нас, да? И мне казалось, что это финал, крайняя точка. Но штука в том, что есть и следующая ступень.
— В кофе было что-то...
Гарри улыбнулся и поцеловал его ладонь.
— А следующая ступень — это когда ты понимаешь, что все прошлые годы врал себе. И прощаешь второй раз. Себя. Тебя. Это ни на что не похожее ощущение: ты понимаешь, что нет смысла помнить произошедшее. Перестаёшь отделять себя старого от себя нового. Всё возвращается в тебя, и ты становишься целым. Снова переживаешь боль и ненависть, и они сами собой сплавляются в понимание: всё изменилось настолько, что нет разницы между началом и концом. Между мной и тобой. И для того, чтобы разорвать этот круг, нужно забыть произошедшее. Только уже не потмоу, что страшно. Змеи линяют, звери линяют, вот и нам надо.
— Многовато слов, — усмехнулся Снейп, отстранёно наблюдая за кружением огней. — Ты решил за нас двоих? Может быть, я не хочу забывать.
— Я решил за нас двоих, — ответил Гарри очень серьёзно. — Потому что это не первый вопрос, который мне приходится решать за всех. И потому, что я знаю, как его решить.
Он допил кофе одним глотком:
— Вода Леты. У меня судьёй был Дамблдор; мы с ним поговорили после вынесения приговора, вот, отдал фиал. Сказал, что верит в меня, и что нам пригодится.
— Каким ещё судьёй?
Гарри удивлённо вскинул голову:
— Ну, как же... Мы с тобой как раз в коридоре около зала суда встретились. Я думал, ты оттуда тоже. А у тебя ещё не было разве слушания?
— Было, — успокоил его Снейп и осушил чашку. Кофейные крупинки прилипли к передним зубам. — Что теперь будет с памятью?
— Да, в сущности, ничего, — Гарри вынул из кармана расписание поездов и стал его изучать. – Тебе это нужнее, чем мне. Воспоминания останутся, а эмоции потеряются. Дамблдор сказал, что так дело пойдёт медленнее, но какая тут разница? Пара тысяч лет, и проснёшься совершенно целый.
Море огней волновалось, бурлило. Может быть, были воспоминания, которые он не хотел потерять, но ими можно легко пожертвовать ради возможности забыться. Он осторожно прикоснулся к ним по очереди – рыжая девочка под старой ивой, мальчик в очках, произносящий "люблю", весна, ветерок, травяная зелень. И они потянулись к нему, его воспоминания, окружая и оберегая, обещая вечное спокойствие, а потом разжали руки и отпустили его в здесь и сейчас, в мир, за который он держался, сжимая тёплую, жесткую ладонь Гарри. Нет, это он отпустил их; они отпустили друг друга, разжав руки, и тут же стали целым. Значит, шанс есть. В конце концов, до исчезновения у него осталось достаточно времени. И тогда-то всё, наконец, будет правильно.
— Куда едем? — спросил Снейп, кивнув на расписание.
— А куда хочешь, —сказал Гарри и швырнул расписание в мусорное ведро. — Куда угодно. Мне нравятся все дороги.
***
Они вошли в абсолютно пустой вагон и сели у окна, друг напротив друга.
— И как эта штука работает? — спросил Снейп. Начало и конец поезда терялись в тумане, и ему показалось, что от состава отцепили локомотив.
— Я думаю, что нужно просто захотеть. Сильно захотеть. Давай попробуем. Сядь и подумай о том, чего хочешь, идёт?
Снейп закрыл глаза. «Господи, - подумал он, - я не верю в тебя. Отличное начало. Но если вдруг ты есть, сделай так, как он хочет. Пожалуйста. Сделай всё, как он хочет. Он заслужил, Господи. Не важно, что это будет, но пусть будет так».
Гарри сжал его руку.
Сквозь тихий хрип динамиков явственно раздался голос машиниста:
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — море.
***
Человек, похожий на Альбуса Дамблдора, приподнял крышку заварочного чайника.
— Старый добрый Цейлон! Ты только понюхай.
Врач принюхался, улыбаясь причуде собеседника. Они посмотрели друг на друга, и в этот момент потеряли всякое сходство со своими прежними формами. Казалось, что они отражаются друг в друге до бесконечности, как два развернутых навстречу зеркала. «Дамблдор» расправил три пары крыльев, развернув их так, чтобы они не мешали откинуться на спинку кресла:
— Ну, ну. Не судите, как говорил Начальник. Их телесность иногда бывает так заразительна.
— Знаю, — ответил «врач», опуская в чашку собеседника ломтик лимона. — Ты без сахара?
Его крылья были покойно сложены за спиной; стороннему наблюдателю, пожалуй, было бы тяжело принять тот факт, что лиц у «врача» тоже было четыре, хотя где именно они находятся и как расположены, указать бы никто не смог.
— Как там наш тяжелый случай?
— До сих пор ума не приложу, как всё вышло, — хитро улыбнулся «Дамблдор». Огненный меч, прислонённый к креслу, полыхнул жаром, будто бы усмехаясь шутке хозяина. — Конечно, мы всё устроили: ну, ты помнишь, домик, веранда, жимолость, купальня с флюгером, кофейник и булочки на столе, и даже табличку на калитке повесили с их фамилиями. Мелочи, знаешь ли. День восьмой.
Врач возвел все четыре пары глаз к потолку. Зрелище было достославное.
— И что же?
— А потом, — продолжил «Дамблдор», прожевав сахарное печенье, — оказалось, что они вдруг начали творить. Сперва там появилась песчаная коса, потом — сосновый лес, речка, горы. Прилетели грифоны. Представляешь? Грифоны! Они, естественно, отправились кататься, мы и опомниться не успели, как там зародился готовый, обособленный мир. А Начальник был занят. Мы решили немного подождать. Ты только, пожалуйста, не спрашивай, как, но к ним попали друзья...
— Как?! — изумлённо вскрикнул «врач», распуская крылья изящной розеткой и теряя уже всякое человекоподобие.
— А вот так. Не спрашивай. Сперва семейная пара, потом вся родня мужа, и все рыжие, весёлые; там каждую секунду что-то новое возникало, эфир так и гудел, так и звенел, мы, знаешь, просто так парили, в струях... — «Дамблдор» мечтательно вздохнул, — ни с чем не сравнимо. Всё равно что в утренней росе умыться, когда дети или звери радуются. А потом люди прямо с порога стали просить отправить их туда. Пришлось оформить официально. Теперь станция «Морская».
— Дела, — поцокал языком (точнее, четырьмя языками) «врач», смакуя мятную мармеладку. — А Начальник что сказал, когда узнал?
— Начальник-то? Смеялся. Так смеялся, что горы дрожали!
@темы: ГП, пейсательство, Ссылки
-
-
28.02.2013 в 21:35по сабжу -- написано так здорово, Снейп и Гарри вышли совершенно дивные и живые.
— Я подписываю отказ, — глухо заявил он, сглатывая слюну, ставшую обжигающе кислой. — Можно как-то в принудительном порядке разорвать это... Прямо сейчас?
стопроцентно верю
— Начальник-то? Смеялся. Так смеялся, что горы дрожали!
-
-
28.02.2013 в 21:40-
-
28.02.2013 в 21:55Ужасно приятно, что Вам нравится. У меня С., увы, слепое пятно 8( Но если получилось похоже - слава Тавви и её видению!
Easy,
-
-
28.02.2013 в 22:52да. я долго пыталась представить себе, что будет и как будет там дальше -- и не могла.
в смысле --я знала, что все будет хорошо. но не могла увидеть -- как в закрытую дверь толкаться.
сейчас я так рада, что дверь открылась еще раз, это вообще. спасибо.
С., увы, слепое пятно 8( Но если получилось похоже - слава Тавви и её видению!
однозначно получилось, да
а слепое пятно -- так это бывает даже у лаверов : )
помню, мы с подругой в момент уныния, вызванного шестым фильмом, сказали:
"а снейпа-то нет. нет и никогда не было. есть и была только чистая доска -- а мы ему все это время приписывали собственные мотивы и эмоции" : )
p.s.
если что, меня можнo на "ты"
-
-
01.03.2013 в 00:02да. я долго пыталась представить себе, что будет и как будет там дальше -- и не могла. в смысле --я знала, что все будет хорошо. но не могла увидеть -- как в закрытую дверь толкаться.
О, вот это вот кстати очень интересный вопрос: как тебе показалось, они умерли в конце Сейва или нет?
а слепое пятно -- так это бывает даже у лаверов : ) помню, мы с подругой в момент уныния, вызванного шестым фильмом, сказали: "а снейпа-то нет. нет и никогда не было. есть и была только чистая доска -- а мы ему все это время приписывали собственные мотивы и эмоции" : )
А что в шестом фильме так Снейпа делокализует? Но да, наверное, лаверство очень этим грешно - вместить себя в любимого))) И это хорошо.
-
-
01.03.2013 в 00:49я-то не верю, что в финале у Тавви они умерли, но когда-нибудь этим всё равно всё кончилось...
а слепое пятно в данном случае - это как? в смысле, ты Снейпа не понимаешь?
-
-
01.03.2013 в 01:01Ну да, рано или поздно, увы, это бы случилось так и так, но и там не удалось им разминуться)))
Да, и не понимаю, и не очень сопереживаю ему, ну вот как-то нет проекции. Контактов нет, не за что его дёргать, чтобы он шевелился и рот открывал)))
-
-
01.03.2013 в 01:56-
-
01.03.2013 в 08:20ах! Королева в восхищении!!! Оба текста залпом проглотила!
За теорию волны и поля применительно к загробному миру - отдельное гран мерси, это было вкусно!)))
-
-
01.03.2013 в 11:56Марга, ыыы
И сердечно рада, что тебе понравилась теория
-
-
01.03.2013 в 12:16читать дальше
А что в шестом фильме так Снейпа делокализует?
читать дальше
Но да, наверное, лаверство очень этим грешно - вместить себя в любимого))) И это хорошо
читать дальше
-
-
01.03.2013 в 13:31Вот знаешь, в принципе-то всё да, и скорее всего так и было, но меня очень стопорит момент с забыванием. Ведь человек - это сумма воздействий на него внешней среды в определённом смысле. Когда у человека бывает амнезия, он теряет привычную свою личность. Я как-то этого боюсь: а они кем вообще станут, забыв и переписав? Собой ли? И полноценными ли в принципе людьми? Потому что, ну, жизнь много больше, чем любовь и само по себе существование, и боль, и долг, и злость, и обида тоже должны быть, это такие переживания. которые формируют нас в социуме как своих. Или нет? Или можно в принципе отключить всё, забыть всё и остаться собой? А что тогда такое "быть собой"?
.. и потом Сони возрыдала в конце фильма. Где, говорит! Я думала, у Снейпа эмоции будут! Гнев, ярость, злость, ненависть, страсть! У него только одна эмоция на весь фильм: "blah!!!
А вот это кстати совершенно точно, Снейп не меняет выражения лица, и не понятно, баг это или фича режиссерской трактовки образа. Ну то есть что этим сказать-то хотели? Показать Штирлица?
С фильмами - вот тут лаверский перекос))) Потому что в процентном соотношении 3 фильм/все остальные количество просмотров будет примерно 50/1
я думаю это вообще здорово. что герои из книг цепляются вот так вот за мозг и становятся как-то частью нас. это круто.
Да. Очень. Иначе бы терапия не работала)))
-
-
01.03.2013 в 13:54я сильно испугалась и вообще померла на моменте, когда снейп все воспоминания выкинул.
Потом начала судорожно вспоминать канон -- т.е. там вообще не объясняется, что происходит, когда воспоминания "пропадают" после того, как их вынули из головы. Т.е. предполагается, пока они в думосборе лежат -- человек знает, что было -- т.е. воспоминания сами сохранены, но просто "тускнеют", теряют эмоциональную окраску. Возможно они остались у Снейпа в таком "потускневшем" формате навсегда, а не исчезли полностью.
а про остальное -- завтра. Сплю уже. )
-
-
01.03.2013 в 13:54исходный фик хороший, но учитывая СКОЛЬКО снарри я во время оно перечитала, меня все время не покидало чувство дежа вю, потому как страшло-ужаслая смертельная болезнь, избежать которой можно только потрахамшись - приемчик часто встречающийся))) И лучшим образчиком этого жанра я считаю таки мэвисовский снейпоблэк.
Меня теперь терзает только один вопрос: из чего может быть сделан субстрат, и каг они таг ухитряются от него отзеркалиться
аффтар, проду запили!!!
-
-
01.03.2013 в 14:08Марга, ну да, может быть, но я на новенького тут, эффект был очень сильный))) А тебе какие снарри, кстати, нравятся - с превозмоганием или с комфортом?
Проду попробую!
-
-
01.03.2013 в 14:27-
-
01.03.2013 в 14:41Ну, я разные читала с удовольствием, но как-то больше покатили с превозмоганием)) У этих двух комфорта быть не может от слова совсем, и виноват в этом будет... не будем бить по морде, по склочной носатой морде
-
-
01.03.2013 в 18:43-
-
01.03.2013 в 18:47-
-
08.03.2013 в 21:27Очень здорово написано. И Гарька, блин, какой у тебя Гарька!
Снейп, кстате, тоже понравился.
-
-
09.03.2013 в 23:40Ой, а где именно было непонятно? Ну тут ещё беда, что не бечено ничерта, а полет креативной мысли заносит не хуже хорошего пенделя))))
Ну так Гарька-то любимый и драгоценный! И сердечно рада, что тебе нравится
И хорошо, что Снейп ничаво такой))) Было трудно с ним)))
-
-
10.03.2013 в 06:21-
-
10.03.2013 в 19:01-
-
06.01.2022 в 15:25