[Tender]

Так, ладно, неписец, уходи! Начинаем разминку драбблом для Heiny Flammer, который попросил что-нибудь про балерин.

Дмитрий, Феликс и балетный мир - преслэш

Гримёрная была похожа на розовую бонбоньерку; сидя в окружении облаков кремового тюля, под иконостасом эйнемовских жестянок с изображениями галантных кавалеров и лукаво-улыбчивых дам, в клубах пудры и талька, трудно было не засахариться от умиления, как позапрошлогодняя карамель. Впрочем, наигранное, лубочное девичество Мари вряд ли могло обмануть взыскательного зрителя. Из девственного в ней оставались, пожалуй, только литературные вкусы и познания в области отечественной истории. Феликс огляделся, выискивая свободное место, и с брезгливостью смахнул с банкетки смятую пачку, увенчанную фуражкой с эмалевой офицерской кокардой.
- Так вот как ты переживаешь свой разрыв с Мишелем! Гадкая, гадкая девчонка, - с уважением заметил Феликс. Мари возносилась к вершинам театрального Олимпа; прошлый её покровитель был сыном мануфактурщика.
- Переживать? Теперь? Ха! - она захохотала, закашлялась, подавившись воздухом, и залпом выпила подвыдохшееся шампанское, обязанное, видно, своим появлением всё той же фуражке. Розы приторно-розового оттенка встали в вазе во фрунт. - Ты даже не представляешь, милый, кто в самом скором времени сделает мне предложение! Ни за что не угадаешь.
- Ты отвратительно петербуржуазна, душка. Делать предложение балеринам - общее место, которое должно быть уголовно наказуемо. Хуже только нюхать порошок через серебряную трубочку.
Мари швырнула в него пуантом; ленты летели, как белый атласный хвост за кометой. Ей невозможно было не любоваться; столько красивой театральности было в её движениях, столько алчности стареющей хищницы - двенадцать лет в кордебалете были целой жизнью, прожитой зря.
- Сдаёшься? Ну?
- Старый генерал с прострелом в спине, кряхтящий, как подъёмная машина?
- Мерзавец! Нужно было спорить на твои жемчуга. Ещё одна попытка.
- Какой-нибудь губастый телок из военного училища? Или пьяный усатый улан? Душечка, я капитулирую!
- Я покажу тебе его, и прямо сейчас, - Мари взяла его под локоть, прижимаясь так крепко и вместе с тем так бесстрастно, как можно прильнуть только к тому, чье равнодушие тебя нисколько не огорчает, - Я его вытолкала в ложу, когда услышала, что ты идёшь.
- Побоялась, что я приревную, душка? - Феликс чмокнул воздух над мочкой её уха, благоухающей мускусом и потом. Она скорчила гримаску и вытолкнула его за дверь, выпорхнув вместе с ним; маленький балетный зверёныш, все ещё полный сил и грации, невзирая на возраст. Они прошли по узкому коридорчику с низким потолком, проталкиваясь мимо горничных, вылетавших из гримёрок прим с тем видом серьёзности, с которым городовой распоряжается на пожаре. Из крошечных комнаток выпархивали баядерки, сновали факиры, сплошь стройные ноги и крепкие бёдра, подчёркнутые легкими шароварами; баядерки здоровались, кивали убранными по-индийски головками, рассыпая бисерный смех до самой сцены, два или три факира со значением улыбнулись, на бегу прижимаясь поджарыми, горячими телами - ах, как здесь тесно, чёрт бы побрал эти проклятые катакомбы! Феликс посылал воздушные поцелуи вдогонку, ничего не обещая; прошлое, пошлое, нет-нет, он завязал с балетом, только дружба, чистая, нежная дружба ценителей искусства.
Они вышли за сцену, за полог занавеса. Рабочие возились с декорациями, тихо, но отчетливо ругался балетмейстер, в оркестровой яме там, за пологом, надрывалась скрипка, заново и заново повторяя какую-то непосильную для неё трель и раз за разом спотыкаясь в одном и том же месте.
- Ну, смотри, - выдохнула ему на ухо Мари. Из-за занавеса зал казался ослепительно светлым. Дамы раскрывали веера, кавалеры рассаживались, движения их казались отрепетированными, как в балете.
- И где твой одноногий герой турецкой кампании?
- В самой левой ложе.
- Я вижу там только двух пожилых дам. Неужели одна из них сапфистка и любит переодеваться в офицера? Которая, с бородавкой на носу?
- Левее, - в голосе Мари звучало торжество.
- Левее только вел...
Он замолчал, подавившись вопросом.
- Он необыкновенный, Феликс. Слышишь ты, необыкновенный! Он нежен, он страстен, он... ничего общего, ты понимаешь? И он без ума от меня; в первый раз, когда я позволила ему, у него даже руки тряслись от волнения, бедняжка не мог расстегнуть пояс, так что мне пришлось...
Дмитрий, конечно, не заметил их, не мог заметить, но повернулся к сцене, оглядываясь беспокойно и нетерпеливо. Он похудел за тот год, что Феликс не видел его. Впрочем, дело было не в худобе; всё подростковое, округлое в его чертах разгладилось, приобрело взрослую, хищную жесткость, и прежние, знакомые глаза оленёнка на новом, римской лепки лице казались неожиданно властными.
- ... я люблю себя в его глазах.
- Что?
Длиннопалая кисть Дмитрия покоилась на бархатной спинке стула. Теперь привычка снимать только одну перчатку ему необыкновенно шла: было в этом неполном обнажении что-то подкупающе интимное.
- Когда он смотрит на меня, я чувствую, что для него нет больше никого на свете.
- Я бы, на твоем месте, не обольщался, - Феликс и сам не заметил, как похолодел его тон, - будь уверена, что по стопам отца ему пойти не дадут.
Не выслушивая ответа, он отдернул край занавеси и шагнул вперёд, на сцену. Зал был полон только на четверть. Кто-то, неизбежно, узнал его, кто-то зашептался, кто-то приветственно вскинул руку, бородавчатая дама недовольно лорнировала нахала, но Феликс смотрел в великокняжескую ложу. Дмитрий расплылся в улыбке и замахал руками, как пьяный регулировщик на железной дороге:
- Фика, иди сюда! Иди сюда немедленно!
В его глазах, действительно, приятно было отражаться.

@темы: Великий князь и блудница вавилонская, пейсательство

Comments

[Фобс]

ОщО
это прекрасно ошо
-растекся лужицей-

[Tender]

Фобс, спасибо, душа моя! прямо вот спасибо, что читаешь по чужому фандому

[Фобс]

ну так,это нужно уметь писать так,чтобы заинтересовать кого-то совсем внефандомного))))

[Enco de Krev]

Очень смутно представляю себе историю этой пары, но написано круто!)
Описания потрясающие, а после всех этих словечек, характерных для начала века, хочется просто пищать от восторга))

[irina-gemini]

а даааальше?
дальше-дальше-дальше?

[sleepybird]

Чудесный драббл, балетное закулисье так и встает перед глазами! Вот только теперь ужасно хочется продолжения...

[zlaya_mirabella]

Очень красиво! Образно и ярко. Хочется дальше!

[Tender]

Фобс, мур мур!
Enco de Krev, спасибо огромное!! мне очень приятно, что вам понравилось!
irina-gemini, а дальше, а дальше большая любовь к Родине! будет ещё, спасибо, что читаешь)))
sleepybird, это мы будем стараться! 8))) спасибо большое!
zlaya_mirabella, спасибо огромное!)))

[Икар Монгольфье Райт]

Как я погорела. Аж заикание развелось, кажется. С-с-пасибо.

Это феноменально. Как будто окунулся туда. И все живые, все понятные такие. Хотя это только маленький кусочек всего.
Это очень, очень талантливо.

Я бы и дальше рассыпалась конфетти на праздновании, ох.

[Tender]

Икар Монгольфье Райт, спасибо, спасибо вам огромное, прямо порхать хочется после таких отзывов!

[Veidung]

Tender, спасибо) это прелестно и великолепно!
привычка снимать только одну перчатку ему необыкновенно шла - да-да-да, как верно подмечено!)
Фика, иди сюда! Иди сюда немедленно! - Феликс Феликсович непременно выскажет все, что думает?
или придумает нечто более изощренное для великого князя, чтоб не забывался?))

[Heiny Flammer]

Арр! Мне написали лучший на свете драбблик! Спасибиссимо!

[Lorrena]

Tender, я просто не могу не удивляться, каждый раз, как читаю ваши работы. Насколько все живо, так ярко представляются характеры героев, атмосфера места действий! Ну а то, что это драблик про Феликса и Дмитрия, повышает его уровень восхитительности еще на несколько пунктов! Феликс у Вас вышел очень вхарактерный, спасибо!)

[Tender]

Veidung, спасибо вам огромное, что прочли!))) Феликс Феликсович, как человек изящного азиатского ума, умеет, когда нужно, закрыть глаза на фамильярность)) Тем более что близкие друзья и члены семьи его так иногда звали. И ещё Фелюшенькой)))
Heiny Flammer, царю-мопсу мы дарим все самое лучшее, что у нас есть!
Lorrena, спасибо огромное за похвалу, она мне бесконечно приятна!

[Ларсон]

ой, как вкусненько! можно попросить добавки?
писала еще раньше, но глюк не дал отправить коммент
про эту парочку можно читать бесконечно

[Veidung]

Tender, умеет, когда нужно, закрыть глаза на фамильярность - а на возможные отношения ДП с другими?)))), ведь не зря:
Феликс и сам не заметил, как похолодел его тон -
любопытно, ЧТО может быть вслед за изменившимся тоном?
Феликсушка прелестен, как всегда, но описание изменившегося Дмитрия...ммм...

[Tender]

Ларсон, ужасно рада, что понравилось, и добавка, ттт, будет)))
Veidung, ну, к балеринам ревновать? Это моветон, было бы равноценно признанию, что Феликс и балетные - явления одного порядка)))) Так что он морщил нос и отпускал гадкие комментарии)) А за похолодевшим тоном скрывается опала для Мари))))

[Veidung]

Tender, да-да-да)))

[*Fifi*]

Читал, радостно подпрыгивая на диване )) Дмитрий, сильно изменившийся за лето, взрослый, томный, но тут же восторженно, не стесняясь лорнирующей публики, приветствующий соседа по даче ))

[Tender]

*Fifi*, мур-мур!))) Митя, кмк, был сильно избалован своим положением луча света в темном царстве царскосельского уныния, так что мог и помахать, и поорать от чувств-с))) И не только соседа по даче, а мимими дружочка, с которым вместе рыдали над Николенкой в Крыму)))

[*Fifi*]

Ввиду своей избалованности Митя про Крым мог давно забыть, за давностью лет. Так что он чистый лист, невинная жертва )))

[irina-gemini]

В предыдущем драббле был упомянут "тот очаровательный крымский случай".М?
(с грустью) вот мемуары мне лично никогда столько удовольствия не принесут,а у тебя пока мало!

[Tender]

*Fifi*, он был избалован вниманием старших, а это совсем не то же, что внимание сверстников, дышаших туманами альбиона и тонким уайлдовским развратом))) Наверняка Митю к нему тянуло, как школьницу к запойному металлисту))))
irina-gemini, я думаю об этом, напряженно думаю, но это было не с Митей почти наверняка )))) это был какой-нибудь гусар, въезжавший потом на их веранду и даривший Феликсу букеты роз)))

[Heiny Flammer]

Tender, наш ответ Чемберлену. Недостойное продолжение, просто чтобы тебя растормошить.

Вот уже месяц минул с тех пор, как Феликс и Дмитрий встретились на «Баядерке» в Мариинском. Весь этот месяц они были неразлучны. Дмитрий с тоскою думал о том, что будет, когда Феликс вспомнит-таки и том, что должен вернуться в Оксфорд. При первой встрече он заявил, что собирается обратно через неделю, но, по-счастью, находились все новые и новые причины отложить отъезд.
Митя тогда затащил его в свою ложу и они проболтали все три действия кряду и уехали вместе, не дождавшись четвертого. Это Фика убедил его передать цветы Мари через первого встреченного рабочего сцены («Поверь мне, милый, ты так набрался теперь, что для твоего же блага лучше ей в таком виде не показываться. И когда ты успел? Надо было научиться пить, прежде чем приударять за балетными.» ). В антрактах они и в самом деле пили шампанское, и еще, и еще. И как Митя не пытался вырваться в гримерку к Мари, во исполнение данного ей обещания, разговоры затягивали его, увлекали, и третий звонок всякий раз заставал врасплох. Он обнаружил, что разболтал Феликсу все подробности своего трепетного романа с Мари, все свои надежды, с ним связанные, все свои опасения, и даже то, что намерен держать эту историю втайне от кого бы то ни было, «Потому что это очень, ОЧЕНЬ серьезно для меня, и не смей закатывать глаза».
Откуда взялась эта внезапная страсть откровенничать с Сумароковым, с которым в детстве они были на ножах, потом просто долгое время не общались, потом, после трагедии с Николаем, в короткое время вдруг стали едва ли не братьями – Митя, польщенный тем, что сделался единственным конфидентом замкнувшегося в себе от горя Феликса, несмотря на разницу в летах, Феликс – кажется нашедший утешение в душевных излияниях повзрослевшему и оттого казавшемуся незнакомцем, и вместе с тем по-юношески деликатному и трогательному мальчику -Великому князю. А потом Феликс отбыл в Англию.
На первых порах они писали друг другу почти ежедневно, потом реже, а после и вовсе перестали. Уж слишком разными и далекими были их жизни. И вот теперь вдруг казалось, что ближе у Мити никого на свете нет, и что ни с кем ему не бывает так весело, как с Феликсом, увлекшим его в вихрь невероятно яркой, шумной, сочной жизни, в которой светские рауты чередовались с посещением притонов для нищих, вечера в богемной компании – с выездами на дуэли, словно на променад («Не стоит бледнеть, мой милый, все остались живы и после пили за здоровье друг друга!»), а посещение оперы – с долгими разгульными ночами у цыган. В сравнении с этим вечера в компании кордебалетных красоток и ежевечерние попойки с полковыми товарищами выглядели тусклыми и невразумительными.
Как-то они обедали вместе в «Палкинъ» и Феликс, видя, что Митя заскучал и снова пытается свести разговор на Мари, с которой за этот месяц виделся пару раз, да и то совсем коротко (внизу с моторе ждал Феликс) и не очень-то подробно (оскорбленная равнодушием любовница тиранила его, хмурилась, топала ножкой и не давала себя даже обнять), принялся рассказывать уморительную историю о том, как шутки ради переоделся как-то дамой, как никем не был узнан, и более того, вынужден принимать восторженные ухаживания Митиного кузена Бориса (Господи Боже, пухлого, неуклюжего, конфузливого Бориса!), который якобы называл Феликса Богиней и клялся выполнить любые его желания, увезти в Париж, на Луну и к звездам. Митя не верил ни единому слову в этой истории, но развеселился от души. Фика настаивал, что все это сущая правда, клялся и даже божился, почему-то принял Митино неверие так близко к сердцу, что в конце концов предложил повторить комедию на бис и на спор, да хоть бы и завтра, в компании приятелей Дмитрия, заявив, что если к концу вечера они не передерутся из-за того, кому провожать переодетого Феликса до дома, то Феликс обязуется уйти в монастырь. Они оба так увлеклись этой идеей, что забыли договорится, что же стоит на кону со стороны Дмитрия. Впрочем, тот был уверен в своем выигрыше и это мало его волновало.
О встрече условились не завтра, а послезавтра. Нужно было успеть собрать компанию, заручиться подтверждением присутствия. Без четверти восемь Дмитрий подъехал к особняку Юсуповых на Мойке. Они заранее условились, что заходить в дом Митя на станет, так что пришлось прождать в моторе еще минут сорок. За это время Митя успел выкурить пять сигарет и порядком продрог в открытом авто. Зад примерзал к сиденью так, что приходилось ерзать на месте, чтобы не отморозить его окончательно и бесповоротно, от скованной льдом реки тянуло сырым и промозглым северным ветром, а сгущавшаяся вечерняя темень словно делала мороз еще более стылым. Дмитрий шмыгал носом и тихо чертыхался, когда слева от него вдруг раздалось деликатное покашливание. Он, кажется, так погрузился в свои мысли о способах мести Феликсу за опоздание, что не услышал, как к машине приблизились.
- Прошу прощенья, барышня, чем могу… - начал было он, но оборвал себя, вглядываясь, со смутным и тревожным узнаванием, в зябко поеживающуюся прекрасную незнакомку. Она прятала руки в муфте и чуть вжимала голову в плечи, видно, стараясь согреть раскрасневшиеся на морозе щечки в пышном вороте из черно-бурой лисы.
- Митя, если ты не будешь играть свою роль как положено от начала до конца, то мой проигрыш в споре не будет засчитан, - безапелляционным тоном произнесла незнакомка, неожиданно низким для такого миловидного личика, голосом, затем кашлянула и продолжила чуть выше и нежней. – Что же вы сидите, как истукан, Ваше Императорское Высочество, помогите даме сесть.
Митя, наконец, окончательно уверившись в своих догадках, выскочил из мотора и бросился открывать перед «дамой» дверцу. Он поскользнулся на повороте и едва не шмякнулся на землю под испуганное «Ах!» своей прелестной «спутницы».
- Ну что же вы так, Дмитрий Павлович, поберегите себя для России, - ласково мурлыкнула «она», когда он оказался рядом, и мягкая, теплая лапка, вынырнувшая из меховой муфты, мимолетно скользнула по Митиной скуле, вызвав сумбур в его чувствах и полнейший кавардак в мыслях.
Мите никак не удавалось убедить себя в том, что это в самом деле Феликс, хотя тот не прибегал ни к каким особым уловкам, вроде темной вуали или театрального грима. Кажется, какие-то косметические средства присутствовали, но на Митю со стороны пассажирского сиденья смотрели все те же лукавые серые глаза в обрамлении пушистых темных ресниц (и как это он раньше не замечал ни глубины этих глаз, ни их неподражаемой томности) и все те же соболиные брови чуть хмурились, и все тот же точеный, тонкий нос был теперь трогательно покрасневшим от мороза. Это был Феликс, Феликс, и вовсе не он. Это была обворожительная красотка, с которой вовсе не стыдно показаться на публике – все бывшие у него опасения, что их двоих просто засмеют, что это будет скандал и История, развеялись теперь, когда с ним рядом сидела эта беспредельно женственная, манкая, обворожительная незнакомка.
- Ну ты, Фика, даешь! – восхищенно выпалил Митя, криво ухмыльнувшись и изо всех сил пытаясь скрыть замешательство.
- Не Фика, а Ника, запомни, балбес. Сегодня я твоя новая возлюбленная, и ты от меня, между прочим, без ума. Если тебе трудно это выразить словами, можешь просто молчать и пожирать меня взорами весь вечер, так и быть. Остальное я сделаю сама. И заводи, наконец, мотор, пока мы оба не умерли от чахотки.
Тон был капризный и властный, как у знающей себе цену красавицы, которая привыкла вертеть мужчинами по своему усмотрению. И Митя тут же принял правила игры, потому что они ему нравились. Дорогой он то и дело косился на свою спутницу, но молчал, не находя тем для разговора.
В отдельном кабинете ресторана вся компания уже, конечно, собралась, и Дмитрий хотел было извиниться за задержку, но понял, что, когда он сопровождает такую «даму» ему простительна и не такая оплошность. Несмотря на то, что он представил Феликса, как свою подругу, приятели – кавалеристы понимающе закивали, поглядывая со значением, а не отличавшийся деликатностью Миша Плешков, не преминул брякнуть: «Бедняжка Мари, ее карта бита».

[Heiny Flammer]

Вопреки ожиданиям, ни через час, ни через два, ни у кого из присутствующих не зародилось и тени сомнения насчет «Богини Ники» и «она», будучи единственной дамой в компании подвыпивших офицеров, блистала весь вечер напролет, поражая и восхищая, очаровывая и вызывая завистливые взгляды в адрес своего спутника. Под большим секретом она сообщила, понизив голос до интимного полушепота, что до встречи с Великим Князем выступала на подмостках кафешантанов, но что теперь с этим, разумеется, покончено навсегда. И, конечно же, ее принялись умолять исполнить хоть коротенький куплет. Заставив себя буквально умолять и смущенно испросив у Дмитрия разрешения, которое тот, горя любопытством, «весьма неохотно» дал, певица исполнила «Грезы любви», «Зеленый омут глаз твоих бесстыдных» и «Офицерскую любовь», после которой всегда сдержанный и молчаливый капитан Селихов, под каким-то предлогом потащил Митю в сторону и принялся умолять оставить Нику, переуступить ее ему, потому что он знает, для Мити это лишь очередная интрижка – не более, а он теперь умрет от неразделенной любви, если эта женщина не будет принадлежать ему. Дмитрий, подавляя желание расхохотаться, страшно оскорбился этим предложением, разгорячился и едва не довел дело до «стреляемся с десяти шагов», но все же позволил остальным уговорить себя выпить с Лешей на мировую и замять дело.
Костяк компании составляли будущие олимпийцы, и разговоры то и дело возвращались к предстоящему участию Дмитрия и его товарищей в состязаниях по конкуру, всего через несколько месяцев. Ветреная Ника игриво подтрунивала над Митей, обещала бросить его, если он не возьмет первый приз и в доказательство присаживалась на колени раскрасневшемуся Александру Родзядко, вопрошая, не страшно ли ему садится на лошадь – ведь та и укусить может чего доброго. Добряк Саша поглядывал на Митю извиняющимися собачьими глазами, но, следуя своей надежной и основательной манере, прихватывал девицу за гибкий стан, исключительно чтобы вдруг не упала, хмельная от вина и внимания. Митя «ревновал» и требовал «невесту» вспомнить о приличиях, злился и дулся, вынуждая ее уверять себя в верности до гроба и неожиданно добившись (вовсе того не желая) страстного поцелуя, словно печатью скрепившего пылкие заверения взбалмошной «девицы».
Ощутив горячие, жадные губы Феликса на своих пересохших губах, Дмитрий сперва окаменел, оторопев и просто не представляя, как со всем этим быть, а потом, повинуясь безотчетному пьяному порыву, притянул его ближе и продлил поцелуй до тех пор, пока приятели не принялись нетрезво и не вполне прилично улюлюкать.
- Увы, нам пора, пора, - слышал он голос своей «подружки», - позволяющей целовать себе руку на прощанье и благодарящей за «чудесный вечер», деликатно позевывающей и прикрывающей ротик белой узкой ладонью. – Ах, я так устала. Ну что вы, какие танцы? Падаю с ног. Дмитрий, везите меня скорей домой.
Лицо Мити все еще горело, когда они вышли на улицу, под обжигающие порывы ледяного ветра. Свидетелей больше не было, но Митя так и довел свою пьяненькую спутницу до автомобиля, позволяя опираться на свою руку. Феликс таинственно улыбался и молчал, лишь изрек задумчиво и томно, все не выходя из образа: «Ну, мы ведь не будем спорить, кто из нас выиграл спор? И что бы мне такое у тебя попросить в качестве выигрыша?..» В этих простых и ничего не значащих словах Мите почудился почему-то какой-то второй и даже третий смысл, и он отвернулся, мрачнея от темного и неуместного наплыва страсти, заставляя себя думать о Мари, к которой поедет теперь же, непременно, и от которой добьется своего, несмотря на любые протесты и упреки. Он почему-то злился на себя и злился на Феликса, но причины были смутными и неопределенными, и это тоже злило донельзя. Улицы были абсолютно безлюдны и тихи, слышался только редкий лай собак да временами - голоса перекрикивающихся через улицу околоточных. Мотор резко затормозил у дома Феликса, шины с визгом заскользили по коварному льду.
- Какой ты серьезный, Митя, сроду тебя таким не видел, - насмешливым голосом Ники проворковал Феликс, с волнующей задумчивостью глядя на Дмитрия из-под темных ресниц. – Не хочешь подняться в мой будуар и продолжить вечер? – тихо предложил он, без тени улыбки на ярких, припухших губах, и, выждав паузу, в ходе которой Митя успел растерянно приоткрыть рот и глупо заморгать, горячо и страстно сжал его плечо, подавшись всем телом в его сторону, и вдруг расхохотался своим обычным, уже мужским, заливистым смехом, и, пожелав Дмитрию доброй ночи, стремительно выскочил из машины и скрылся за высокими резными дверями.
Лишь когда пальцы ног стали пристывать к сапогам, Дмитрий сообразил, что уже какое-то неприлично долгое время сидит здесь, в недовольно ворчащем на морозе автомобиле, и тупо смотрит перед собой в водоворот мельтешащих на ветру пушистых снежинок.

[sleepybird]

Ух ты, какое продолжение! Феликс прекрасен, а бедный Дмитрий вляпался по полной программе и сам пока этого толком не понял, здорово.

[Heiny Flammer]

sleepybird, спасибо.

[Tender]

Heiny Flammer, когда я снова смогу печатать и дышать, я скажу тебе, что это космически прекрасно
Мопс решил мне напомнить, за что я в него влюбилась?))) Да-да-да, всё, что я так у тебя люблю; эти потрясающе красивые сравнения, это плавное течение речи, нежное ехидство в диалогах, полутона чувственности от игры до соблазнения. Фика! Какой же у тебя Фика, просто демон-искуситель, люблю его такого - знающего себе цену, упивающегося своим очарованием. И Митя очарователен совершенно, это сочетание серьёзности и бесшабашности, готовность рискнуть, но полное непонимание того, на какой именно риск пошел. Спасибо, малыш это было потрясающе.

[Ларсон]

Heiny Flammer, спасибо.
прочитала с большим удовольствием.

[Veidung]

Heiny Flammer, браво! и спасибо)