erkenne mich ich bin bereit
ФОООБСЕЕЕЕЕ!!! Я выполнил своё обещание
И хоть получилось говно, зато от чистой души!!
Монголофик с ужасными, ужасными историческими недостоверностями -___-- Ты будешь развлекать меня, пёс! - топнул ногой, своенравно гривой мотнул. Жеребёнок. Ханская кровь. Твёрдый, как имя его. Не просит, не предлагает, не настаивает. Приказывает. Только Чингис настрого наказал воспитать, а не потакать.
Субэдэй молчит, точильным камнем правит лезвие палаша. Камень по лезвию скользит: вж-жик, вж-жик. Искры от лезвия летят. Глупые слова летят от мальчишки.
- Я прикажу казнить тебя, если ты не слушаешься меня! Я стану ханом, и твоя голова будет на копье зубы скалить! Ты, Косой!
Лезвие острее, острее, трётся о камень, вытачивая себя. Камень не поддаётся железу.
- Ну же, развлеки меня, - уверенности в голосе уже меньше. Хорошо.
- Субэдей-багатур... Поиграй со мной в китайскую игру, - сталь не скребёт о камень, нет, теперь ковыль колышется, стелется вокруг, оплетает камень серой кошмой.
- Как прикажешь, господин, - ровно отвечает Субэдэй, поворачивая палаш то одной, то другой стороной. Лезвие погнуто, нужно отдать кузнецу.
- Тогда начинай! - Бату повелительно взмахивает рукой, и ещё раз, будто тренируется.
- Вот тебе достался улус Джучи. Твои нойоны осели в Хорезме, спят в шатрах и вкусно едят. У них жены из Хорезма, рабыни и рабы из Хорезма. А хан говорит тебе: твой улус - не край мира, иди и достань мне Дешт-и-Кипчак. Нойоны не хотят идти. Что ты сделаешь?
- Я посулю им кипчакских женщин, - усмехается Бату. Зубы его - зубы волка - блестят. - Кипчакские женщины сильнее хорезмских. Они как дикие кобылицы против овец.
- Кому и овца - невеста. Они не пойдут за тобой.
- Я дам им золота, если они пойдут за мной, - усмешка умирает на лице, как стареющая луна. - Я дам им землю в степи.
- У них есть золото и земли в Хорезме, господин. И у них есть целые головы. Нойоны не так-то просто с ними расстаются.
- Трусы! - вскидывается Бату. - Собаки вонючие! Я велю отнять их женщин и зарезать их стада, а детей продать кипчакам! Пусть идут за детьми, паршивые пожиратели падали!
- Китайская игра требует, господин, чтобы ты думал, а не драл глотку, - вж-жик, вж-жик лезвием по камню, а камень не стачивается, а палаш всё ещё кривой.
Бату садится рядом, прямо на грязный войлок в парадной одежде:
- Дурная игра. После подумаю. А что, Косой, вот я хан. Если отниму лошадь нойона, он отдаст?
- Отдаст, если ты хан.
- А если отниму его рабыню или жену, отдаст?
- Отдаст, если ты хан.
Царевич смотрит пристально, с вызовом, с насмешкой. Насмешку эту, ехидство, застящее солнце, Чингис просил выбить пуще всего.
- А если, Субэдэй-багатур, я у тебя твою молодую жену заберу - отдашь?
- Если ты хан, отдам, - слова падают камнями, стучат друг о друга.
Бату вскидывает голову ухмыляется:
- А если я тебя заберу, отдашь?
Чем палаш хорош - тяжелый, широкий, одно удобство плоской стороной будущих ханов учить уму-разуму. Чтобы аж искры летели из глаз.
- Пёс! Дрянь! Я второй твой глаз вырежу! Я твои кишки выкину шакалам, и они их жрать не будут, отрыгнут! - вопит царевич, стирая сопли с лица, и убегает прочь. Бешеное семя. Не усидится ему на месте после воспитания.
Субэдей поворачивает палаш - будто бы ровный стал? Быть не может. И правда, ровный, отточенный, волос из хвоста кобыльего перерубит на лету.
Поздно, думает, спохватился. Давно уже забрал.
***
Хан гневался, маялся головой, выслал всех из шатра, потом велел ему воротиться - одному ему. В шатре темно - света хан не терпит, когда нездоров. В шатре тепло - сохранился дневной жар ненадолго.
- Субэдей-багатур, - окликает его Бату. Хан сидит, рукой щеку подперев. - Отчего ты хочешь обидеть меня?
- Мысли не имел, господин, - устало откликается Субэдэй. Плечо ноет, кости ломит. Старый пёс к огню спать приходит, так говорят. А мальчишка опять играет в игру китайскую: расставь, мол, фигурки на дощечке в воображении своём.
- Я хотел подарить тебе золото из урусской церкви, но ты взял мало, не больше паршивого нойона. Я хотел подарить тебе табун урусских коней, но ты не взял коней.
За спиной - шорох. Это хан поднялся, соизволил ногами своими дойти до старого пса.
- Я хотел тебе подарить лучших из белых рабынь, горячих и податливых, или работящих и сметливых, но ты не взял их. Я хотел подарить тебе дочь князя. Но ты не захотел дочь князя. Что же дарить тебе, Субэдэй? Или, может, знаю я, чего ты хочешь?
Узкая ладонь скользнула по спине. Зашуршал дели, тёплым мехом подбитый.
И было что-то ярче золота, ярче пожара над городом, красивее табуна коней в степи, горячее всех хорезмских девок.
***
Она родила мужу трёх сыновей, здоровых и крепких, а муж её оставил даже детей, ни о ком не думает, кроме той, которую Хайлгана не знала, той, что для Субэдэя дороже луны и солнца. Хайлгана помнила, что вера предков дарит жизнь. Но вера предков дарит и смерть. Над внутренностями белого жеребёнка, увидевшего первую весну, просила духов: пусть сын той, что украла покой мужа, будет слабым и умрёт. Пусть внук той, что украла мужа, будет слабым и умрёт. Пусть сгубит разлучницу болезнь, пусть сожрёт её изнутри и утащит к духам Нижнего Мира, жадным до крови. Пусть всё, чего жаждет она, о чём заботится она, превратится в песок и разлетится по степи.
И стало по слову её.

Монголофик с ужасными, ужасными историческими недостоверностями -___-- Ты будешь развлекать меня, пёс! - топнул ногой, своенравно гривой мотнул. Жеребёнок. Ханская кровь. Твёрдый, как имя его. Не просит, не предлагает, не настаивает. Приказывает. Только Чингис настрого наказал воспитать, а не потакать.
Субэдэй молчит, точильным камнем правит лезвие палаша. Камень по лезвию скользит: вж-жик, вж-жик. Искры от лезвия летят. Глупые слова летят от мальчишки.
- Я прикажу казнить тебя, если ты не слушаешься меня! Я стану ханом, и твоя голова будет на копье зубы скалить! Ты, Косой!
Лезвие острее, острее, трётся о камень, вытачивая себя. Камень не поддаётся железу.
- Ну же, развлеки меня, - уверенности в голосе уже меньше. Хорошо.
- Субэдей-багатур... Поиграй со мной в китайскую игру, - сталь не скребёт о камень, нет, теперь ковыль колышется, стелется вокруг, оплетает камень серой кошмой.
- Как прикажешь, господин, - ровно отвечает Субэдэй, поворачивая палаш то одной, то другой стороной. Лезвие погнуто, нужно отдать кузнецу.
- Тогда начинай! - Бату повелительно взмахивает рукой, и ещё раз, будто тренируется.
- Вот тебе достался улус Джучи. Твои нойоны осели в Хорезме, спят в шатрах и вкусно едят. У них жены из Хорезма, рабыни и рабы из Хорезма. А хан говорит тебе: твой улус - не край мира, иди и достань мне Дешт-и-Кипчак. Нойоны не хотят идти. Что ты сделаешь?
- Я посулю им кипчакских женщин, - усмехается Бату. Зубы его - зубы волка - блестят. - Кипчакские женщины сильнее хорезмских. Они как дикие кобылицы против овец.
- Кому и овца - невеста. Они не пойдут за тобой.
- Я дам им золота, если они пойдут за мной, - усмешка умирает на лице, как стареющая луна. - Я дам им землю в степи.
- У них есть золото и земли в Хорезме, господин. И у них есть целые головы. Нойоны не так-то просто с ними расстаются.
- Трусы! - вскидывается Бату. - Собаки вонючие! Я велю отнять их женщин и зарезать их стада, а детей продать кипчакам! Пусть идут за детьми, паршивые пожиратели падали!
- Китайская игра требует, господин, чтобы ты думал, а не драл глотку, - вж-жик, вж-жик лезвием по камню, а камень не стачивается, а палаш всё ещё кривой.
Бату садится рядом, прямо на грязный войлок в парадной одежде:
- Дурная игра. После подумаю. А что, Косой, вот я хан. Если отниму лошадь нойона, он отдаст?
- Отдаст, если ты хан.
- А если отниму его рабыню или жену, отдаст?
- Отдаст, если ты хан.
Царевич смотрит пристально, с вызовом, с насмешкой. Насмешку эту, ехидство, застящее солнце, Чингис просил выбить пуще всего.
- А если, Субэдэй-багатур, я у тебя твою молодую жену заберу - отдашь?
- Если ты хан, отдам, - слова падают камнями, стучат друг о друга.
Бату вскидывает голову ухмыляется:
- А если я тебя заберу, отдашь?
Чем палаш хорош - тяжелый, широкий, одно удобство плоской стороной будущих ханов учить уму-разуму. Чтобы аж искры летели из глаз.
- Пёс! Дрянь! Я второй твой глаз вырежу! Я твои кишки выкину шакалам, и они их жрать не будут, отрыгнут! - вопит царевич, стирая сопли с лица, и убегает прочь. Бешеное семя. Не усидится ему на месте после воспитания.
Субэдей поворачивает палаш - будто бы ровный стал? Быть не может. И правда, ровный, отточенный, волос из хвоста кобыльего перерубит на лету.
Поздно, думает, спохватился. Давно уже забрал.
***
Хан гневался, маялся головой, выслал всех из шатра, потом велел ему воротиться - одному ему. В шатре темно - света хан не терпит, когда нездоров. В шатре тепло - сохранился дневной жар ненадолго.
- Субэдей-багатур, - окликает его Бату. Хан сидит, рукой щеку подперев. - Отчего ты хочешь обидеть меня?
- Мысли не имел, господин, - устало откликается Субэдэй. Плечо ноет, кости ломит. Старый пёс к огню спать приходит, так говорят. А мальчишка опять играет в игру китайскую: расставь, мол, фигурки на дощечке в воображении своём.
- Я хотел подарить тебе золото из урусской церкви, но ты взял мало, не больше паршивого нойона. Я хотел подарить тебе табун урусских коней, но ты не взял коней.
За спиной - шорох. Это хан поднялся, соизволил ногами своими дойти до старого пса.
- Я хотел тебе подарить лучших из белых рабынь, горячих и податливых, или работящих и сметливых, но ты не взял их. Я хотел подарить тебе дочь князя. Но ты не захотел дочь князя. Что же дарить тебе, Субэдэй? Или, может, знаю я, чего ты хочешь?
Узкая ладонь скользнула по спине. Зашуршал дели, тёплым мехом подбитый.
И было что-то ярче золота, ярче пожара над городом, красивее табуна коней в степи, горячее всех хорезмских девок.
***
Она родила мужу трёх сыновей, здоровых и крепких, а муж её оставил даже детей, ни о ком не думает, кроме той, которую Хайлгана не знала, той, что для Субэдэя дороже луны и солнца. Хайлгана помнила, что вера предков дарит жизнь. Но вера предков дарит и смерть. Над внутренностями белого жеребёнка, увидевшего первую весну, просила духов: пусть сын той, что украла покой мужа, будет слабым и умрёт. Пусть внук той, что украла мужа, будет слабым и умрёт. Пусть сгубит разлучницу болезнь, пусть сожрёт её изнутри и утащит к духам Нижнего Мира, жадным до крови. Пусть всё, чего жаждет она, о чём заботится она, превратится в песок и разлетится по степи.
И стало по слову её.
@темы: пейсательство
Бату злая сучка!!! D8<<< Маленькая наглая потаскушка, убить и закопать,и того мало D8<<<< Прям аааррррррх это просто чистый хейт!1
Любовь злая тварь, вот что называется растопил сердце старому солдату первый встречный >:3 А старый солдат прям ащ ащ ащ, за таким по молодости девки толпами
бегали >:3 Ждал Роксолану, а получил Саломею,которая требует голов на золотых блюдах >:3333
И блин,жена!
Я как-то и забыл совсем про нее,все дети,дети
#uglycrying
и палашом тожеЖену жалко, конечно 8((( Ну а что делать?.. Любов! пуще жареных грибов!
Easy, иди сюда, маленький хан, я тебя буду воспитывать! *субэдэйфейс.жпг*
Блэ-э-эк...,
Ох, люблю я такие парочки) Еще бы про них почитать
Шельн, рада. что понравилось!)) Да, почитать бы ещё
Ауренга,
И Берке ни при чем, все бабская ревность)))
Конечно! А не ходи Субэдэй на сторону, была бы сейчас госграница между Германией и Улусом Джучи :3
Но вообще, Толуй is love, а про него не пишут, как про всякую успешную пуську без драм T_T
что делать любящему саксесс стори и хэппи-енды? нужно ли мне омоложение?))
а вообще - пишите, автор. благодарная публика жаждет.
Стивен, залогиньтесь!
Хотя как оно у них в степи под звёздами, или там на волне китайских обычаев, и как Бату впервые Субэдэю голову заморочил, или вот как Субэдэй понял, что не только за Бату готов в огонь сигать, но и того-этого, нагнуть бы — до сих пор почитать хоцца)))
дадада
почему стыд?
дорогой,откуда стыд,никакого стыда!
не— ещё джигит!Кита-айский разврат
Могу написать манюсенькое, но рейтинг не гарантирую)))