erkenne mich ich bin bereit
Пошли мы как-то раз с Сэсси немного размяться перед долгостроем на фест фантастических тварей. Заявка была прекрасная, принцесса была ужасная. Глядя друг другу в мониторы, сказали честными голосами: немножечко напишем. Мини. Не больше двух тысяч слов. Учитель обещал, что нас скоро отпустит, но так и не отпустило. Ни-ког-да.
Я крч просто теряю силу воли от того, что Сэсси делает с текстом, так что пусть делает
А я постараюсь и дальше ей не мешать и бросать лен-конопель в костер близ деревни Виллабаджо.
А вам приятного чтения, и огромное спасибо всем комментаторам на фесте, было так мило!То ли еще будет.
Название: Блаженны миротворцы
Авторы: sassynails & Tender
Пейринг: Персиваль Грейвз/Криденс Бэрбоун, ту би апдейтед бгг :3
Рейтинг: G на момент 5 глав, в перспективе до NC-17
Статус: В наличии 7 глав, планируется еще условно 5.
Примечания: Пишется на первый тур FB-феста по заявке "Криденс/Грейвс. Красавица и чудовище AU. Криденс – чудовище."
Растрепанный прозрачный воробей ворвался сквозь окно, всколыхнув гору бумаг, когда Грейвз вошел в свою каморку после утомительной оперативки и предвкушал вторую чашку кофе и чтение сводки за вчера в благословенном одиночестве.
Грейвз сделал мину и сел — краткость мольбы о помощи никогда не была сестрой редкого таланта мисс Гольдштейн попадать в передряги, и патронус от нее обещал быть многословным.
Глава 1Но в этот раз мисс Гольдштейн потрудилась удивить. Она прислала только координаты — какое-то захолустное болото в дебрях Луизианы — и добавила, что кажется имеет дело с колдовством единорога.
В единорогов Грейвз не верил. Всем известно, что эндемичный американский подвид вымер во время Колумбова обмена, а завезенный европейский так и не прижился. Но что-то было тревожащее во внезапной Тининой краткости, в отсутствии дежурного «выручите меня, мистер Грейвз, это в последний раз, честное слово». Она даже не попросила о помощи.
Через полтора часа Грейвз уже оказался на увитой бугенвиллеями веранде дома в пригороде Батон Руж, служившего местному отделению аврората офисом, клубом и детским садом, и спешно расстегивал ворот рубашки. Жара стояла невыносимая. Вокруг носились полуголые дети, солнце еще даже не перевалило за полдень, и Грейвз жалел, что отказался от ледяного сладкого чая с персиками, который предложила ему миловидная креолка — глава местного отделения.
— У нас тут мало что интересного происходит, мистер Грейвз, — сказала она, вытирая сопливый нос побитому мелкому хулигану одной рукой, а другой балансируя кипу отчетности за последний год. — Разве что аллигаторы кого-нибудь сожрут или какая-нибудь безграмотная бабка сделает вуду-куклу на соседку. Ну и вот наводнение. Ваши коллеги аккурат в самой грязи. Даже не знаю, как вам помочь. География у нас нынче сильно перекроена, третий месяц вода не спадает. Если не знаете точно, куда аппарировать, лучше попробуйте добраться на лодке, местные за пару четвертаков довезут. Один не ходите, заблудитесь, тут черт ногу сломит сейчас.
— А как у вас тут с единорогами, мисс Эрво, — спросил Грейвз, прежде чем выйти в удушающую жару.
— Мерлин с вами, мистер Грейвз. Какие единороги. Хотя местные, конечно, вам наплетут и не такого. Их послушать — каждый второй потомок Мари Лаво.
Насчет сложной навигации по бесконечным каналам, топям и трясинам вокруг разлившейся Миссисипи мисс Эрво оказалась права. Понадобилось пять часов под палящим солнцем, два утлых суденышка и три проводника, чтобы добраться до места, обозначенного Тиной. Аврор-стажер, выданный в распоряжение Грейвза мисс Эрво, быстро заблудился и был оставлен на последнем островке твердой земли аппарировать домой с позором. Девочка Не-маг с плоскодонкой отказалась везти Грейвза, как только узнала о пункте назначения, долго причитала о дьяволе и обещала все возможные кары божьи. Последний, седой негр, родившийся еще в рабстве, заявил, что после кнута господина ему и сам черт не страшен, долго петлял среди подтопленных рощ болотных кипарисов, с гордостью демонстрировал покрытую глубокими рубцами спину, хлопнул на прощание Грейвза по плечу и вручил вуду-талисман, отгоняющий злых духов.
Грейвз, преодолевая брезгливость, запихал волосяной браслет из костей и деревянных бусин в карман и ступил на берег, под сень древних сикамор и умирающих от обилия воды магнолий. На противоположном конце небольшого островка скособочился старый колониальный особняк. Когда-то он был блестящим образчиком своего рода, но один из многочисленных разливов Миссисипи опустошил его, отдав вновь во власть природы. Облупившиеся квадратные колонны и обломки балюстрады на необъятной веранде еще хранили память былого величия. С прогнившей крыши клочьями свисала борода испанского мха, а легкий болотный бриз сбрасывал листья платана с покосившегося фронтона.
Посреди всего этого обшарпанного великолепия, маленькая и злая в разбухшем от воды кресле-качалке сидела Тина Гольдштейн, а рядом ее карманный англичанин спасал из сине-черной болотной воды очередную тварь.
Грейвз решил начать с нотации.
— Вы пропустили два дня на службе, мисс Гольдштейн, без объяснительной и пока что без уважительной причины, как я посмотрю. У вас тут полная идиллия, разве что только комарье отвлекает. Тянет на лишение премии.
В ответ Тина только вздохнула и у Грейвза сразу повыветрилась злость.
— Ну, рассказывайте уже. Что тут такого, что мне пришлось срываться с места, как бешеному.
— О, это совершенно точно по вашей части, мистер Грейвз, — ответил за невесту Скамандер. — Я, видите ли, получил сообщение, что в этих местах видели раздетую розу, которая, как известно, растет только если рядом есть единороги, и уговорил Тину поехать, а дальше…
— Розу мы нашли, — прервала его мисс Гольдштейн. — Единорог действительно был.
— Был? — Грейвз приподнял бровь.
— Тут, знаете, целая история. — Скамандер почесал в затылке.
В это время откуда-то из утробы необъятного дома раздался грохот и скрежет, будто кто-то огромными когтями скреб по как минимум акру стекла. Тина вздрогнула и сразу сделалась виноватой. Грейвз насторожился.
— А это еще что?
— Это Криденс, — обреченно ответила Тина Гольдштейн. — Он чудовище.
Ответить Грейвз не успел, потому что Криденс, кем бы они ни был, выбрал этот момент, чтобы вихрем, похожим на рой пепла, ос и черных молний, скатить с парадной лестницы. Грейвз чудом накинул на себя наспех сколдованный щит, а потом - темнота.
Ответить Грейвз не успел, потому что Криденс, кем бы он ни был, выбрал этот момент, чтобы вихрем, похожим на рой пепла, ос и черных молний, скатиться с парадной лестницы. Грейвз чудом накинул на себя наспех сколдованный щит, а потом — темнота.
Тьма перед глазами рассеивалась медленно, ее постепенно вытесняли влажные разводы и облетающая штукатурка на потолке. Сквозь вату в голове пробивался запах стоячей болотной воды, стрекотание цикад и мысли о том, что нужно срочно запрашивать подкрепление из отдела урегулирований магических конфликтов. Одно из бледных пятен на потолке постепенно превратилось во взволнованное лицо Скамандера. Грейвз попытался объяснить, как связаться с Нью-Йорком, но язык слушался плохо и голова гудела.
— Шшшш. Чтоб вы знали, он не нарочно и ему стыдно.
Стрекотание цикад приобрело легкую нотку раскаяния, Грейвз готов был поклясться, и сосредоточилось где-то справа от кровати. Он повернул голову и прищурился. В углу за когда-то роскошным мраморным камином роилось нечто. Плавные перекаты черного песка, всполохи неяркого света, плотный клубящийся дым — Грейвз не мог точно описать Это, слова слипались в голове, поэтому он зацепился взглядом за глаза. Да, у — Этого — были глаза. Два круглых испуганных белых глаза, какие бывают у застигнутых на остатках пикника енотов, если им в морду ткнуть хорошим Люмосом.
— Что это за чертовщина? — прохрипел Грейвз и снова предпринял попытку встать.
— Лежите, Мистер Грейвз, — послышался рядом голос Тины. — Он вас оглушил. Но это не специально. Как действует проклятие, мы практически не знаем, но бывают иногда вот эти вспышки ярости. Какие-то слабее, как эта, какие-то сильнее, как вот… наводнение.
Глава 2— Интереснейший случай, интереснейший, — продолжил Скамандер.
Он охладил заклинанием влажный платок и положил Грейвзу на лоб. Грейвз длинно и облегченно выдохнул, силы буквально возвращались в него с каждой секундой блаженной прохлады.
— Криденс еще ребенок, подросток. Возможно нежность, кхм, возраста делает проклятие столь нестабильным.
— Или дряхлость единорога, — добавила мисс Гольдштейн. — Если верить тому, что оставили от него аллигаторы, эта рухлядь еще Колумба помнила.
— Мерлин, вы и ваши преамбулы. Пять предложений, Тина, у вас есть пять предложений, чтобы рассказать мне, что здесь произошло, пока я вас не отстранил на пару месяцев без зарплаты.
Она вытянулась по струнке и клацнула зубами - звук, который в исполнении подчиненных грел Грейвзу душу неизменно. Черный клубок магии в углу сочувственно заклекотал.
— Криденс Бэрбоун, сын Мэри-Лу Бэрбоун, семья фанатичных методистов, жили в миссии неподалеку от Батон-Руж. Ходили проповедовать кому-то из местных. Есть свидетели тому, что Мэри-Лу разозлилась на сына, кажется, даже были побои. На крики из леса вышел единорог. А Мэри-Лу… все ее дети приемные, сэр, и судя по всему, она была девственницей, - Тина густо покраснела, - а вы же знаете, единороги и девственницы… В общем, не стал разбираться, воткнул мальчонке рог под ребра и превратил вот в это. С мамашей Бэрбоун сделалась истерика, она всадила бедняге распятие в глаз, тот даже защититься не смог, так и отдал концы. А Криденса тут же рвануло. Мэри-лу скончалась на месте, а в Луизиане самое большое наводнение за последние сто пятьдесят лет. Есть еще ньюансы с цветком, но деталей мы не знаем, Криденсу сложно разговаривать.
— Оно еще и разговаривает. И это явно было не пять.
— Он, мистер Грейвз, — вставил Скамандер с таким вкрадчивым укором, что Грейвзу поневоле стало стыдно. — Он, Криденс, а вы самый опытный специалист по проклятьям, которого мы с Тиной знаем. Он не важная персона и вырос в семье Не-Мага, и уже наворотил тут дел, если дело передать властям, его просто убьют, не разбираясь.
Грейвз вздохнул. Возражать и ломаться было бесполезно — и мисс Гольдштейн и ее натуралист уже прекрасно знали, что надавили Грейвзу на самую чувствительную мозоль — обостренное чувство справедливости и необходимость наведения порядка.
— Мне нужна еще парочка предложений, мистер Грейвз, — пискнула рядом Тина.
— Валяйте, можно подумать, вы их и так не озвучите.
— Этот единорог, видимо, ужасным ретроградом был. Проклятие, судя по всему, классическое, хрестоматийное. Как по нотам разыграл. Мы с Ньютом... по незнанию сорвали цветок. Думали, что они тут в изобилии, раз единороги есть.
И тут Грейвз увидел его — раздетая роза, нагая роза, цветок Единорогов. Он стоял под мастерски наколдованным стасисом — Грейвз тут же отметил про себя, что простоватый Скамандер не так-то прост, если колдует такие безупречные чары — на каминной полке. Почти прозрачные лепестки, ни единого шипа — символ непорочности и беззащитности. Один из лепестков отогнулся от тугого бутона, вот-вот упадет.
— Мерлинова задница, — выругался он. Сборник магических преданий Старого света не нуждался в упоминании. — Кто-то должен здесь торчать, пока роза не осыпется или пока проклятье не будет снято, иначе у нас тут потенциальный магический кризис первой категории по египетской модели, с чумой, саранчой и мракобесием. Скажите мне, милая Тина. С какого хрена я не должен сейчас вызвать бригаду из Нью-Йорка, чтобы они разобрались с этим месивом с минимальными потерями для всех?
— Криденс, сэр. Его убьют, а вы, я знаю, можете снять проклятие так, чтобы он остался жив. Он ни в чем не виноват. Целая одна жизнь, понимаете? Мы в вас верим.
И они верили. И такой верой сияли их глаза — даже у чудаковатого Скамандера, который сам колдовал едва ли не лучше любого в Нью-Йоркском отделении, если Грейвз мог судить. Они верили в него так, словно он в одиночку способен справиться с кризисом первой категории по египетской модели. Или даже по вавилонской. И Грейвз, к своему ужасу, осознал, что эта вера передается и ему.
— Ладно, валите отсюда. Никому ни слова. Не дам знать о себе через два дня — вышлете подкрепление, иначе я устрою лежбище своему неупокоенному духу прямо в вашей супружеской спальне.
Они собрались и ретировались в спешке, пошептав что-то утешительное темной массе Криденса, прятавшегося за камином. Грейвз еще долго лежал на прелой кушетке, глядя в потолок, и с инфантильным вызовом смаковал абсурд ситуации — вот он, бывалый аврор, совершенно беззащитный, остался в неведомой глуши наедине с хрен знает насколько опасной сущностью, эта сущность тревожно стрекочет в углу и явно ждет от него действий, а он все откладывает и откладывает тот момент, когда нужно будет встать и взять все под какой-то контроль.
Он еще немного позволил себе отвлечься на мысль, что это всего лишь не-маг, которому не повезло в жизни, но это не его, Грейвза, вина и ответственность, и куда легче будет сейчас вызвать отряд. Тине даже не нужно будет знать.
«Ребенок, подросток» — повторил в голове навязчивый голос той самый Тины.
Детей Грейвз не любил. Ни в каком виде. Если верить тому, что он знал о классических проклятиях Старого света, принцессу кому-то придется целовать. Сила чистой любви и все такое. От несуразности происходящего хотелось смеяться и что-нибудь сломать. Он резко встал, вцепившись в подлокотник кушетки — голова закружилась, и со всей злостью пнул подставку с принадлежностями для камина.
— Не ломайте, пожалуйста, ничего, это не мой дом, — раздался рядом не то шепот, не то скрежет, человеческие были только слова да некоторые интонации.
— Ну надо же, чудовище разговаривает, — беззлобно ответил Грейвз. А потом вздохнул и принялся подбирать изящной работы кочергу и щипцы. — Если будешь тратить слова, лучше в следующий раз предупреди, как соберешься налететь на меня, будто ураган в сраном Канзасе.
— Я не собирался. Так вышло.
— А с единорогом тоже «так вышло»?
Грейвз взял хлипкий стул и сел задом наперед, но спинка была слишком высока, чтобы опереться на нее локтями и с развязной уверенностью устроить допрос, как он обычно делал с подчиненными в аврорате. Он выругался и пересел.
— Тебе правда так трудно разговаривать? — спросил он.
— Не очень. Просто… не хочется. Мисс Тина очень добрая. Но…
— Знаю-знаю, — отмахнулся Грейвз и едва сдержал смех. Солидарность с чудовищем — такого ему еще не доводилось испытывать. — Мне, собственно, мало что интересно. Главное, скажи, есть ли какие острые концы во всей этой заварушке с проклятием и как мне их избежать, дальше сам решу.
— Тот, кто сорвал розу, должен пробыть здесь по доброй воле два месяца и два дня, или найти себе замену. Ночью вам лучше быть в своей комнате и никуда, совсем никуда не выходить.
Грейвз хищно улыбнулся.
— По доброй воле, ты сказал?
— В-вы… можете уйти. Ненадолго. До заката. Мисс Тина и мастер Ньют уходили. Но ночью здесь, иначе я…
— И не можешь контролировать?
— Никак. Правда. Но теперь пару дней не будет. Не должно, после вот того, как я на вас…
— А скажи-ка мне, в конце придется целовать, чтобы ты превратился обратно в прекрасного принца? Большой и чистой любви единорог не навязал?
— Нет, вроде бы. И я… не прекрасный.
К своему удивлению Грейвз вдруг обнаружил, что ему на самом деле довольно много что интересно. Солнце медленно оседало в болота, на ветвях кипарисов в прорехах окон гроздьями повисли светлячки, и к тому времени, как окончательно стемнело, Гревйз знал о Криденсе Бэрбоуне почти всю его нехитрую подноготную, особенно ту, о которой он умолчал: после мрачного существования в общине фанатиков Криденс по-своему даже радовался тому, что стал чудовищем. И очень, очень не хотел умирать.
Глава 3На закате чудовище стало нервным и несколько раз в категоричной форме предложило Грейвзу занять одну из сухих комнат на втором этаже. Когда Грейвз поднимался по лестнице, сумрак стремительно доедал остаток дневного марева. Чудовище внизу ритмично билось о стены, пока сумрак выцветал в черноту, и, наконец, затихло. В тишине Грейвзом немедленно овладела жажда деятельности. В конце концов, отец когда-то тоже говорил ему, что лучше бы ему стать колдодантистом, и что стало с этим “лучше”? Половицы вторили ему с наигранным драматизмом местечковой актрисы: скри-ип, скрип, и от надрывного их нытья стало ясно, насколько затих дом. Вспоминалось что-то сумбурное, вершки и корешки второго семестра курса интенсивной подготовки при аврорате: особенности природной магии существ и животных, гравюра с единорогом, в основании рога которого предыдущий владелец учебника нарисовал два увесистых волосатых яйца, немало повеселив Грейвза и его закадычного друга Фила Вышинских. Шуточки про девственность и перфорацию с разбегу здесь явно ни к чему. С первого этажа раздался громкий хлопок, зашумели крылья, поднимая в воздух тяжелую тушу.
— Кыш, — сказал кто-то внизу шепотом, — лети отсюда, дурень!
Грейвз остановился, прислушиваясь. Зашлепали босые ступни, зашуршала ткань, простонала открываемая дверь. Кто-то легкий, почти наверняка ребенок: паркет ни звука не издал. Местные ребятишки приходят посмотреть на чудовище? Сердобольная мамочка пришла накормить монстра? Вряд ли: все они тут в той или иной степени палеолитные венеры. Вот еще один вопрос: что чудовище ест? Или это домовик? В таком старом доме без эльфов точно не обойдется. Грейвзу на стажировке довелось ликвидировать чокнутого, как мартовский заяц, домовика, убившего пару не-магов, которые, ничего дурного в виду не имея, поселились в доме, из которого два месяца как вперед ногами выволокли последнюю в выродившейся до прозрачности династии первых колонистов, принесших европейскую магию в Америку. Дама, по-видимости, с эльфом своим сожительствовала, попутно насаждая великомагические настроения. Не-мага домовик повесил на флюгере дома за галстук, а жену его насадил на вертел.
Грейвз поднял палочку в хрестоматийную позицию "к атаке" и вышел на лестницу.
Дом был темен и тих, но тих как-то безрадостно, беспокойно, как замкнувшийся в себе пациент невротической клиники на карнизе. Лунная дорожка плескалась между взбухшими паркетинами, прочерчивая наискось путь от окна до приоткрытой двери, ведущей в левое крыло. Если кто-то здесь и был, он уже ушел. Грейвз спустился, мягко ступая по заплесневевшему ковру, нацепил на ботинки пузыри Заглушающего заклинания и прошел вслед за ночным гостем, оглядывая стены и потолок. Почти наверняка чудовище уже учуяло постороннего в своем доме, и, скорее всего, собирается напасть. Может, настало время ужина?
Воришка и не думал прятаться: шумел, шуршал бумагой, что-то бормотал себе под нос. Грейвз миновал две плотно закрытые двери, шуршание и ворчание стали слышнее. Или... Бабушку его Круциатусом, подумал Грейвз восхищенно, слегка потянув на себя полуоткрытую дверь, ведущую в третью комнату, да он же поет! Значит, эльф. Только окончательно давшему крен домовику придет в голову распевать песни под боком у чудища с энергией сносорога и характером прима-балерины.
— Иммобилюс! — поздоровался Грейвз. Привычку на всякий случай обездвиживать всех в зоне риска ему передал сержант Кориолан, крайне толковый и, как следствие, очень тяжелый в общении оперативник, упокой Мерлин его душу. — Люмос Максима!
Руки вверх можете не поднимать, собирался дежурно пошутить он, но существо, стоявшее посреди комнаты на коленях, вопреки всем законам магии прянуло в сторону, сшибая все на своем пути. Под ноги Грейвзу, пустившему вслед резвой твари еще два обездвиживающих, упала стопка фолиантов, поднялась невообразимая пыль и завоняло тухлятиной.
— Уходите! — прошипел воришка из угла комнаты, и швырнул в Грейвза еще одной книгой. — Уйдите отсюда! Вам сюда нельзя!
Голос у него был сиплый, сорванный, как у простуженного, но, несомненно, молодой, и без домовичьих подвизгиваний.
— Советую не сопротивляться, — сказал Грейвз, удерживая над головой щит: книгопад все не стихал, - а то хуже будет. Ты хоть понимаешь, куда залез? Тут не безопасно, сынок, так что проваливай-ка домой поскорее.
— Уходите! Да уходите же! Идите в свою комнату!
Грейвз, проклиная свою несообразительность, приглушил люмос до обычного. В углу, загораживаясь от света локтем, стоял абсолютно голый человек, тощий и белый, как скелет в анатомическом кабинете или голодающий вампир из убежденных несосанцев. Так вот почему Грейвзу вспомнились анекдоты про полудефлорацию: единороги, как воплощение магического дуализма, являлись переносчиками магии залога, которая попросту не могла обеспечить полную трансформацию. Все эти смешные истории про красавиц, становившихся но ночам уродинами, полулебедей с кольчугами из крапивы, полужаб, которых должен был поцеловать прекрасный принц (на самом деле сошел бы и косорылый кондуктор, важен ритуал, но не-маги так любят сословные игры).
— Так. Спокойно, сынок. Не делай резких движений. Я сейчас опущу палочку, и мы немного поговорим. У тебя есть свечи? Или я могу зажечь свой свет? Он не яркий, не волнуйся.
Человек в углу был отчаянно лохмат и не менее отчаянно молод. Он взял в руки книгу, но, к облегчению Грейвза, не швырнул ее, а прикрылся ею, как будто его нагота была самым неудобным моментом в сложившейся ситуации.
— Я... Я не хотел, чтобы вы меня видели.
— Почему? — спросил Грейвз. Струйка света вытекла из его палочки, укусила саму себя за хвост, становясь кольцом, и легла на запыленную поверхность стола. Они, видимо, были в кабинете или в библиотеке: кроме шкафов, книг, стола и ехидной морды аллигатора над камином, в комнате не было ничего.
— Я думал, будет лучше, если вы будете меня бояться, — сказало чудовище, немного помолчало и добавило, — Извините.
Глава 4— Ладно, — сказал Грейвз и с тоской подумал о сигаретах, которые остались наверху вместе .
— Не очень вышло, да? — грустно спросило чудовище, так прикрывая книгой библейские места.
— Вроде того. Откровенно говоря, план был так себе. Я подумал, что сюда вломился вор. А эта твоя штука, — Грейвз развел руки, изображая что-то аморфное и большое, — ночью не появляется?
— Нет, ночью никогда. Ну, за полтора месяца ни разу.
— А ты не пробовал…
— Не получается. Я только по дому могу ходить, и в сад выходить, а если делаю хотя бы шаг за калитку, сразу оказываюсь посреди гостиной и спотыкаюсь о кушетку. Ужасно она меня раздражает, эта кушетка, но вы ее все-таки больше не бейте, пожалуйста.
Чудовище зябко поежилось.
— Хорошо, — сказал Грейвз и задал давно мучивший его вопрос, — Слушай, не сочти меня ретроградом или что, но почему ты голый? Так надо?
— Извините, — чудовище густо покраснело, дернуло книгу повыше, немедленно одумалось и вернуло ее на исходные позиции. — Так… Короче, так сложилось.
— И все-таки? — уточнил Грейвз. — Интерес не праздный, мне-то как, нужно за портки держаться, чтобы не улетели, или это особая единорожья магия?
— Да это не магия. Я тут немного из себя вышел в первые дни, когда… — чудовище вжало голову в плечи и сгорбилось, как будто удерживало на своей спине потолок, — Порвал пиджак. Сильно. С остальным и так проблемы были, особенно со штанами, и, видимо, когда я превращался, то туда, то обратно, все пришло в негодность. Выйти купить что-нибудь я не могу. Да и денег нет, если честно. Так бы, может быть, кто-нибудь и отдал, но когда сюда пришли меня выгонять…
В воображаемом органайзере Грейвза добавился обстоятельный разговор на следующую ночь, а сейчас ему в голову приходило только одно:
— Так, парень. Ты не будешь дергаться,если я к тебе подойду? Может быть, сейчас так модно и носят, но на тебя смотреть холодно.
Он снял пиджак и протянул его чудовищу, стараясь демонстрировать открытые ладони. Немедленно вспомнилось, как два укурка из золотой молодежи украли из зверинца нунду-подростка и накормили его галлюциногенами, отчего бедная тварь начала кидаться на всех подряд в поисках то ли ужина, то ли самки, то ли мамочки. Не исключено, что всего одновременно.
— Хочешь, я положу его на стол, и ты сам его возьмешь?
Чудовище вздохнуло и наклонило голову, разглядывая свои ноги, наверняка совершенно синие от холода:
— Как вам будет удобно, мистер Грейвз. Со мной все нормально, я в порядке и ничего не буду делать. Правда.
— Нет уж, ты уж сделай кое-что, — сказал Грейвз, в пять шагов пересекая хорошо простреливаемую книгами зону. — Бери пиджак и немедленно надевай.
Пиджак на Криденсе сушился, как плед на изможденной жертве катастрофы, и был больше похож на летнее пальто. Парень немедленно застегнул его на все возможные пуговицы, поднял ворот и обхватил себя руками, и все это было настолько не наиграно, не “мистер, подайте пенни сиротке” от пронырливой нью-йоркской шпаны, что хоть отворачивайся. К сожалению, у Грейвза был прогрессирующий остеохондроз от бумажной работы, поэтому полноценно отвернуться не получалось, и он каждый раз встревал. Вот и теперь, Мерлин помогай.
— А еда? Что ты ешь? — спросил Грейвз, оглядываясь в поисках чего-нибудь, из чего можно было бы трансфигурировать брюки.
— Вы проголодались? — взволнованно спросил Криденс, как вежливый хозяин, — Я попробую что-нибудь найти, но есть тут особо нечего. Во дворе растет сладкий картофель, он одичал только и стал мелкий. Была еще редиска, но я ее съел уже, извините. Было бы, конечно, здорово рыбу поймать, в реке ее много, но она уворачивается.
— Ты хочешь есть? — спросил Грейвз, уже понимая, насколько попал.
— Не очень, — сказал Криденс, — если немножко потерпеть, не особо хочется. Да вы не волнуйтесь, пожалуйста, обо мне, иногда вот что-то приносят. Мне одна женщина из деревни принесла недавно кастрюлю с гамбо, очень вкусный был, и еще два четвертных. Хотела, чтобы я прикончил ее бывшего мужа, который от нее беременной сбежал.
— И как?
— Гамбо я съел, — Криденс особенно внимательно принялся изучать пол, — четвертные, конечно, оставил, они куда-то потом девались, надеюсь, забрала. А мужа… Не знаю, мистер Грейвз. Не помню точно, но что-то нехорошее он, в смысле я, то есть мы…
— Туда ему и дорога, мудаку несуразному, — ободряюще сказал Грейвз, но Криденс резко поднял голову и одарил гневным взглядом, как галеоном. Смотри-ка, подумал Грейвз, какие гуманисты в Батон Руж, днем уебут, ночью поплачут. Впрочем, с некоторым удивлением он отметил, что ему стыдновато за свой цинизм. Стыдно мистеру Грейвзу бывало очень редко, но слегка, на пол-мизинчика — вот, пожалуйста.
— Знаешь, что мы сейчас сделаем? — спросил он, поманив Криденса рукой, и ответил сам, как самый ответственный в комнате, — мы перевернем этот чертов дом, но найдем тебе какие-нибудь штаны, а потом поужинаем. Возражения? Предложения?
— Тут штанов нет, — сказал Криденс, — я уже искал много раз. Есть только большой кусок ткани в сундуке на втором этаже и еще шуба, но в ней очень жарко.
Грейвз страдальчески закатил глаза и с никчемным злорадством подумал, как сделает мальчишке подштанники с меховой оторочкой.
Других возражений и предложений у Криденса не было, и он послушно прошлепал за Грейвзом наверх, в одну из уцелевших от нападок чудовища комнатушек, где дожидались своего звездного часа богатые бутылочно-зеленые портьеры, в девичестве бывшие бархатными. Одинокая норковая шуба, висевшая в шкафу с покосившимися дверями, была безнадежно побита молью, а в карманах не одно поколение мышей выводило детей. Даже не хотелось представлять, как именно бедняга Криденс узнал, что в этой ветоши слишком жарко. Грейвз, пыхтя и потея, как на спецкурсе по трансфигурации, честно попытался превратить портьеры в штаны, но то, что получалось в результате его стараний, было больше похоже на огромный чехол для коровьего вымени. Хоть бы Ступефай, думал Грейвз, утирая лоб, или, на худой конец, Авада кедавра, но жизнь никак не готовила его к карьере мужского портного.
— Угробля тебе в штаны, — адресовал портьере свои чувства Грейвз, и, повернувшись к Криденсу, спросил, — а из древнеримской жизни ты что-нибудь читал?
— Про мучеников, да, колесование, четвертование, вознесение на крест, — зачастил Криденс. Грейвз рассчитывал на немного другой ответ.
— С колесованием подождем, ладно? Есть, конечно, парочка вопросов к тому, что контролировал твое чтение… Давай сделаем из этого куска дерь — ткани тогу и на этом пока закруглимся, а? Я понимаю, не то, что ты привык носить, но до утра сойдет?
Криденс даже глаза закрыл от волнения, пока Грейвз обматывал его зеленой тканью, подкорачивая Режущим лишние куски материи.
— Ну вот, — удовлетворенно отметил Грейвз, — как дебютантка на балу Семи волшебниц. А теперь мы пойдем и найдем ужин.
Ночной сад встретил их горячим маревом воздуха и удушающими ароматами цветущих лиан. Бугенвиллеи шапками свисали с крыши и стен, дикий виноград змеился по остаткам штукатурки, впиваясь в них цепкими пальцами побегов и обнажая остов дома. Яростно кричала одинокая ночная птица, назойливая, как кредитор; стрекотали насекомые, и река, когда-то чинно несшая свои воды на почтительном расстоянии от заброшенного участка, без разрешения вторглась на чужую территорию, принося с собой комаров и возможность ужина.
Грейвз засучил рукава, присел на корточки вблизи топкого берега, бывшего когда-то витком засыпанной гравием садовой дорожки, и, методично помахивая палочкой, принялся призывать рыб. В теле заклинания никак не проговаривался размер ожидаемой добычи, так что первые несколько минут с берегом целовалась желтопузая мелочь, которой, максимум, можно было поковырять в зубах. Потом из-за затопленного куста к Грейвзу деловито почесала толстая красноносая черепаха, по идиотизму своему откликнувшаяся на рыбный зов. Криденс, стоявший рядом, даже тихонько вскрикнул при виде черепахи, а выпрыгнувший через пару минут на берег лопатонос вызвал у него восторг.
— Как… Как вы это сделали? — спросил он Грейвза, погладив лопатоноса по тупой морде. Рыбина, оглушенная заклятием, лежала на траве и смотрела на Грейвза, Криденса, крутобокую луну и дом равнодушно, со всем рыбьим смирением. Грейвз выдернул из покосившейся опоры для роз пару прутьев, ограничил ими пространство для волшебного огня и развел костер: искать нормальные дрова в такой сырости было занятием для спортсменов.
— Ловкость рук, парень, — подмигнул Криденсу Грейвз, насаживая лопатоноса на длинный прут, слепленный из нескольких опавших веток кипариса. — Никакого мошенничества. Где там, говоришь, был сладкий картофель?
Ели они в молчании, и Грейвз немного волновался, что Криденс, откусывавший совершенно раблезианские куски, может подавиться костью; но потом как-то разговорились. Вернее, разговорился Грейвз, начавший с обсуждения техники разведения костров и внезапно обнаруживший себя в деталях рассказывающим про то, как летом между вторым и третьим курсом он с приятелями по факультету без спросу умотал в поход на Аппалачи, чтобы возродить древнюю индейскую магию, и в результате все они напились воды из священного озера и несколько дней, с позором возвращенные домой, дристали дальше, чем видели. Криденс слушал с подкупающим вниманием, улыбался и вздрагивал ровно там, где это было нужно, и, в целом, был гораздо более благодарным слушателем, чем большая часть нью-йоркских знакомых Грейвза, но потом как-то разом уснул, свернувшись калачиком около костра. Пришлось отнести его в дом и устроить на той самой злополучной кушетке в гостиной. От транспортировки Криденс так и не проснулся, и Грейвз, помявшись над кушеткой, подоткнул тогу в районе ног, рассудив, что самые страшные вещи случаются тогда, когда дует.
Глава 5Грейвз проснулся оттого, что в лицо бил луч солнца, невесть как прорезавшийся сквозь паутину листвы и завесь испанского мха. Шея ныла, спина протестовала, Грейвз проклял дурацкое решение трансфигурировать кровать из шаткого стула. С трансфигурацией он никогда особо не дружил. Видимость кровати была, но всё неудобство древнего полусъеденного жучком сиденья осталось.
Криденса в комнате не было, пиджак Грейвза аккуратно висел на втором стуле - брате-близнеце того, что стал кроватью, а импровизированная тога из портьер с религиозной аккуратностью была сложена в ногах кушетки. Да уж, можно хоть в какое болото вывезти мальчика из общины фанатиков, но общину фанатиков из мальчика вывести никак не представлялось возможным, подумал Грейвз сочувственно, и тут же понадеялся, что хотя бы Чудовище из Криденса вывести он сможет.
Он тут же принялся планировать. Сначала — в Батон Руж, собрать все, что можно - слухи, сплетни, мнения, факты. Затем — в Нью-Йорк, разобраться с расписанием. Возможно заскочить в архив, узнать побольше про эти единорожьи шалости. По дороге решить, что взять с собой для… Криденса. Взгляд Грейвза опять упал на сложенную с болезненным тщанием портьеру. В зеленой тоге и в пиджаке на три размера больше кто угодно выглядел бы как балаганный петрушка, но не Криденс. Криденс умудрился носить этот нелепый наряд с достоинством от которого, Грейвз с удивлением обнаружил, у него в какой-то мере захватило дух. Странный мальчик.
Наспех одевшись и побрившись заклинанием, он вышел из особняка на веранду. Она кренилась, как палуба тонущего корабля.
Грейвз огляделся в поисках чудовища — Криденса, напомнил он себе, его зовут Криденс — и поначалу не нашел его. Потом его внимание привлек этот странный легкий скрежет откуда-то сверху. Криденс, будто огромное осиное гнездо, висел на ветке платана и — Грейвз готов был поклясться — качался на легком ветерке.
— Криденс, — позвал он, — мне надо уйти. Вернусь к закату.
—Хорошо, мистер Грейвз, — ответил тот, и Грейвз вдруг поразился, насколько иным был голос настоящего Криденса, тихим, низким, как сильно он искажался в этом рое ос из черного песка, и был при этом по-прежнему узнаваем.
— Зачем ты туда залез, мальчик?
— Ветер успокаивает. Надеюсь, что не наворочу дел.
Чудовище заклекотало, и Грейвз почти различил в этом звуке смех. Он отвернулся, пряча улыбку, и зашагал к кромке воды, откуда собирался аппарировать в Батон Руж, но потом вдруг остановился.
— Криденс. Принести тебе чего-нибудь? Соскучился по какой-нибудь еде или там…
— Четки, сэр. Мои выпали из кармана где-то…
— Ты серьезно? Живешь тут на болоте, питаясь дикой редиской и Мерлин знает какими еще пиявками, и просишь четки?
Криденс помолчал немного, многозначительно стрекоча.
— Тогда банку колы, мистер Грейвз. Я никогда не пробовал. Бобби Фейрли говорил, от нее смешно щиплет в носу. И четки тоже, если вам не сложно, сэр.
Грейвз сжал переносицу и глубоко вздохнув, аппарировал. С четким, совершенно осознанным желанием притаранить на чертов остров в чертовом вонючем и кишащем аллигаторами болоте целый ящик колы в этих хорошеньких новых бутылочках, и чтобы непременно с вложенной открыткой с грудастой белозубой блондинкой, как в рекламе перед кинофильмами в Одеоне.
Офис в Батон Руж встретил его улыбающейся мисс Эрво, которая пыталась на креольском пиджине объяснить что-то грузной негритянке в ярком тюрбане.
Грейвз вежливо подождал пять минут, но когда ему показалось, что спор явно идет по кругу, громко кашлянул.
— А, простите, мистер Грейвз. У нас тут небольшая внештатная ситуация. Вот, требует, чтобы я выдала ей место жертвоприношений какому-то вуду духу, который за полдоллара отлично убивает неудобных мужей. Что за мракобесие, двадцатый век на дворе. А вы уже все? Вызволили своих коллег?
Грейвз немного порассматривал свои ногти, а потом удосужился с ответом.
— Вызволил. Так что там у вас с этими вуду-шаманами? Штатная ситуация?
— О, не беспокойтесь, сэр. Если честно, нам тут только старших братьев из Нью Йорка не хватало, не в обиду будет сказано.
— Мисс Эрво, поверьте, не в моих интересах распылять наш и без того недоукомплектованный Нью-Йоркский отдел по городам и весям. Но… лично я мог бы оказаться полезным вам.
— Лично вы? И чем тогда лично я могу оказаться полезной вам, мистер Грейвз, чтобы мы расстались без долгов и к взаимному удовольствию?
Грейвз улыбнулся совершенно искренне. С мисс Эрво было приятно иметь дело.
— Мои коллеги оказались в несколько щекотливой ситуации, которую я, как их начальник, хотел бы замять, так как их профессиональные качества мне нужны, а расследования в их отношении — нет, — почти не соврал Грейвз. — Расскажите мне все, что можете, об этих болотах, о наводнении, вообще последние магические сплетни и происшествия, только, Мерлина ради, не официальные их версии, это я уже читал. А я, в свою очередь, помогу вам с вашими идолопоклонниками.
— Договорились. Холодного чаю с персиками, мистер Грейвз?
Спустя час и графин отличного персикового чая, Грейвз примерно составил для себя целую картину и оценил масштаб трагедии. При всем своем зыбком ускользающем контроле, Криденс умудрился остаться незамеченным и неразгаданным, более того, довольно быстро оброс самыми сумасшедшими слухами, которые хорошенько скрывали его суть. Бедняге то поклонялись, то изгоняли, но, слава богу, не связали его появление ни с наводнением, ни с еще парой довольно разрушительных происшествий.
А еще Грейвз понял, что ему придется очень сильно покорпеть, чтобы не привлечь лишнего внимания ни к Криденсу, ни к своему… интересу. Да, это определенно был интерес, разве нет?
Пообещав мисс Эрво на прощание наведаться в креольский квартал и разнюхать местные вуду-настроения, Грейвз в несколько скачков аппарировал в Нью-Йорк. Он быстро раскидал свои дела, поздняя весна была сезоном медленным, период обострений у всяких психов уже прошел, горожане, кто мог, потихоньку расползались, кто по Хэмптонам с Кейп Кодами, а кто хотя бы поближе к пляжикам Джерси и нижнего Лонг Айленда. И в аврорате, соответственно, народ все больше перекладывал бумажки да шлепал мух файерболами. Поэтому организовать себе пару выходных и полевых заданий оказалось делом совсем несложным. Оставив Тине Гольдштейн послание с напоминанием о том, как необъятно вырос ее долг перед начальством и приказом вытащить из архива все, что известно о магии единорогов, Грейвз вышел в приятное тепло предвечернего Манхэттена.
У огромных строек к северу от Сорок второй улицы было полно мелких магазинчиков и просто повозок, с одеждой, нехитрой едой. Они вырастали тут как грибы после дождя каждое утро, поставляя сонмам чернорабочих все самое необходимое для жизни по доступной цене. Грейвз почему-то сразу подумал, еще когда увидел эти идеально сложенные портьеры, что Криденс даже в руки побоится взять что-то из того, что Грейвз купил бы для себя. Он выбрал несколько простых полотняных рубашек, а потом плюнул и взял несколько с не таким грубым полотном. На развале рядом подобрал две пары теплых брюк и подумав, добавил подтяжки. Криденс был болезненно худ. С этой мыслью Грейвз купил у довольного немца полдюжины горячих претцелей с горчицей, несколько завернутых в фольгу печеных картофелин и кошмарный пряник с глазурью, на котором было написано Meine Süsse, а потом кулек жареных каштанов. Четки нашлись тут же у церковной лавки, он взял несколько на всякий случай, милые с арабскими амулетами и пару деревянных. Завернув в аптеку, Грейвз взял целый ящик пинтовых бутылок с колой, и, довольный собой, уменьшил все добро, рассовал по карманам и аппарировал на болота, когда закатное солнце уже предупредительно повисло над Джерси.
Глава 6
Памятуя, что стараниями фантастической однорогой твари дом у реки был зоной магических девиаций, Грейвз аппарировал за несколько шагов до обвитых диким виноградом и обильно помеченных облюбовавшими их ночными птицами решетчатых ворот. Бумажный пакет с одеждой он положил на ящик с бутылками, пожалел, что заодно не прихватил еще один ящик с односолодовым, и пинком открыл ворота, втаскивая свою ношу.
Он не успел сделать и десяти шагов по влажному от вечерней росы гравию. По ощущениям столкновение с чудовищем было похоже на попытку остановить голыми руками осадный таран. Впрочем, Грейвз учился: семь лет в Ильверморни и каждый день на работе, иначе давно стал бы чучелом в музейной комнате аврората с биркой “Стажер созерцательный обыкновенный”. В этот раз он успел сгруппироваться, закрыть голову и прижать волшебную палочку к телу: при попытке выставить ее в оборонительную позицию дерево затрещало на пределе прочности.
Чудовище сдавливало его со всех сторон, вминало в землю; утром оно жужжало, сейчас - ревело, как водопад. Или как раненное животное. Каким-то шестым чувством Грейвз понял: ему больно.
— Криденс, — прохрипел он, пытаясь прижаться к земле еще плотнее, чтобы хватило места для вдоха, — Криденс, это я. Это Грейвз. Ты слышишь меня? Пожалуйста, постарайся успокоиться. Ты ведь… Ты можешь это контролировать?
Чудовище замерло, подернулось рябью и разом отхлынуло, как стоячая болотная вода. Говорить с ним, думал Грейвз. Надо не прекращать с ним говорить, он слышит голос и стабилизируется. Почему, книззл нассы, он так кричит?
— Ты можешь. Криденс. Я знаю. Я верю, что можешь. И сейчас ты медленно… Спокойно…
Солнце цвета раскаленного металла остудилось в водах Миссисиппи, и за какую-нибудь долю минуты все красное стало серым, выцвело и превратилось в собственную тень. Чудовище уже не ревело — взвыло тонко и оглушительно и с размаху ударилось всей своей бесформенной массой о деревянное крыльцо, в щепки разламывая подгнившие доски.
Грейвз сел, потирая шишку на виске: камень, облюбованный жирными садовыми улитками, подвернулся очень не вовремя, и несколько улиток даже пали смертью храбрых, внося свой вклад в безупречную укладку волос, куда там Абернати.
— Криденс, — позвал он. Ему никто не ответил.
Грейвз поднял с земли палочку, вытер ее о край пальто (черт подери, на что похожи брюки и во что ему встанет эльфчистка) и зажег огонек. Видно было плохо, крыльцо было слишком далеко, а пугать Криденса - или все еще не Криденса? - ярким светом не хотелось.
— Криденс, ты в порядке? Ты не ушибся?
Дом молчал, деревья стояли недвижимо, как соглядатаи, ни дуновения ветерка с реки, ни даже шелеста птичьих крыльев, и этот тихий звук был слышен даже издалека. Кто-то плакал, зажимая себе рот рукой. Грейвз даже подумал “кто-то”, смягчая удар, к которому, в отличие от нападения чудовища, не был готов вовсе. Ему было мучительно жалко мальчишку, но он понятия не имел, что можно и нужно сделать. Этому не учили даже на курсах повышения квалификации при аврорате.
— Криденс, все в порядке. Все ведь хорошо. Так, руки-ноги целы? Ты можешь шевелиться?
Левая нога изрядно болела, поэтому до крыльца Грейвз бежал боком, как горный козел на вершине Кордильер. Криденс, скорчившись и обхватив колени рукой, лежал среди обломков сгнивших досок, припорошенный лохмотьями отслоившейся краски.
В жизни Грейвза было всего несколько вещей, к которым он оказывался не готов. К игре в борьбу белого и бурого медведей с Дурмштранговцами, тремя бутылками огневиски и ведром белого эля, к тому, как долго пришлось выводить запах доксицида с одежды, кожи и волос после первого года стажировки в аврорате, и теперь вот — к тому как просто и правильно его рука легла на голое плечо Криденса.
— Парень, ну ты чего? — Грейвз присел на корточки рядом, а потом все же встал, почти усилием воли убрав руку с мокрой, настуженной кожи, зашел в дом и вытащил тогу из портьеры.
— Простите, — голос у Криденса был гнусавый, осипший и очень несчастный, как у мышонка из кукольного спектакля, который ставили на Бродвее в бесконечно далекие дни детства Грейвза. Как бишь там? Была у мышонка теплая норка, а потом пришла лиса… — Вы же видите, я все порчу. Всегда. Все, к чему я прикасаюсь, рушится. Мама, — его голос дал петуха, он ненадолго замолчал, прикусив ладонь, — м-мама говорила, что я п-проклят. Мне так жалко, так жалко, сэр, вам было больно, а бутылки… Я так хотел…
Слезы текли у него из глаз — большие, опалесцирующие в свете Люмоса.
— Если верить тому, что про твою мамашу порассказали в местном отделении, ты был проклят просто потому что родился с яйцами между ног, а дьявол тебя еще и мордашкой смазливой наградил, — пробурчал Грейвз и поздно сообразил, что фактически сказал вслух, что Криденс — красивый.
Тот не перестал плакать, но смотрел на него жалобно и заинтересованно, размазывая слезы по лицу. Лицо у него действительно было очень симпатичное.
— Это всего лишь бутылки, мальчик.
Грейвз завернул его в тогу и неловко помог сесть. Криденс прислонился к нему доверчиво, как пятилетка на коленях у Санты Клауса в Мейсис на Херальд Сквер.
— Да. Извините… Значит, и не надо было, правда? Бог не допустил.
— Мерлин, мальчик. Ты прекратишь извиняться? Бог тут не причем. Был бы он, не допустил бы, чтоб у единорога с деменцией вдруг встал на твою мамашу.
Криденс покраснел; даже в зеленоватом свете его уши казались горячими, как драконьи яйца.
— Вы ведь не верите, да? Бог к такими вещам отношения не имеет. Это все от сатаны. И, пожалуйста, не надо про маму.
Грейвз закатил глаза, молча погладил дурного праведника по спине и встал, озираясь. В полусвете казалось, что никаких страшных разрушений не было — да их и не было, надо будет только предупредить Криденса, чтобы не разгуливал тут босиком. Бутылочные стекла загадочно бликовали, на траве таяли пузырьки колы. Пакет с одеждой чудом уцелел, а сверток с едой Грейвз просто забыл увеличить — и магические девиации не помешали. Он улыбнулся про себя и достал еще теплые претцели и печеную картошку, взмахом палочки возвращая им прежнюю форму. По болоту поплыл соблазнительный запах уличной еды.
— Ну, вот видишь? Твой боженька и для тебя кое-что сберег. Может быть, не таким уж и плохим мальчиком ты был, Криденс.
И тут внимание Грейвза привлек округлый темный бок целой — целой! бутылки колы, которая по воле неведомой случайности приземлилась в подушку мха.
— Ну, и кто тут огорчался? Держи. Твоя кола. Никто ее у тебя не отнимет, даже если боженьке очень хочется освежиться, пусть в другом месте подрежет. Хотя, зуб даю, он без виски и не пьет.
Криденс пропустил мимо ушей порцию богохульства, потому что, не дослушав Грейвза, опустился на колени — куда, дурень?! — перед уцелевшей бутылкой, поднимая ее осторожно, как подаренного на день рождения щенка.
— Ох, — сказал он и внезапно широко, дурашливо улыбнулся. Грейвз и не подозревал, что мальчик из семьи полоумных сектантов способен так улыбаться. Если бы он знал, он притащил бы четыре сраных ящика. И два — виски.
Криденс все еще вертел бутылку, потом в некотором затруднении поднял взгляд на Грейвза:
— А как отсюда пьют?
Это было бы забавно и трогательно, если б не было так грустно.
— Пойдем, тут все в стекле, — сказал Грейвз, подхватывая пакет с одеждой и еду.
В доме были стаканы — чудом нетронутые останки хрустального сервиза с европейским клеймом. Но Грейвзу показалось важным, чтобы эту несчастную колу мальчишка пил из бутылки, пуская носом пузыри и прижимая языком к небу этот — черт, —неповторимый вкус. Он рукояткой палочки свернул пробку, вложил бутылку в руку Криденса и обхватил своей.
— Аккуратно, не присасывайся, оно должно затекать в рот.
Криденс закашлялся, заулыбался и принялся тереть нос после первых неуклюжих глотков и выглядел таким дурацки счастливым, что Грейвз вдруг ощутил совершенно невообразимое, необъятное всемогущество от того, что именно он, Грейвз был сейчас источником и в какой-то мере властелином этого незамысловатого счастья.
— И правда щиплет в носу, — стесняясь, заметил Криденс и сделал еще несколько осторожных глотков, почти жмурясь от удовольствия.
— Ешь давай, пока ветром не снесло.
Хорошие манеры утрамбовывали в Криденса как минимум сваей: он мялся и пытался сесть как подобает воспитанному ребенку из религиозной семьи. В трех слоях портьеры получалось не очень, но расставаться с ней Криденс пока явно не хотел. На бледном остром колене блеснуло красное — таки вляпался в стекло, восторженный балбес, подумал Грейвз, и, видимо, потратил на эту мысль все мозги, потому что потянулся и убрал крошечный осколок стекла из небольшой ранки уже совершенно бездумно.
Криденс даже не вздрогнул, даже не съежился и продолжал сидеть, страдая над печеной картошкой без приборов, пока Грейвз не подал ему пример. Он уже почти забыл, как вкусна бывает уличная промасленная дрянь. Обычно такого рода специалитетов хотелось навернуть с похмелья.
— Чем бы ты хотел заняться, когда выйдешь отсюда? — спросил Грейвз и поздравил себя с удачным выбором слов. Отлично. Прямо как на нарах в Алькатрасе, разве что постера с сисястой девицей не хватает на стене и песни “Мама, твой сын сгорел как феникс”.
Криденс с усилием проглотил большой кусок картошки, чтобы ответить.
— Не жнаю, мифтер Грейвз, — он снова проглотил, облизнул губы и, после секундного замешательства, вытер их краешком тоги, — Я как-то не думал.
— Не думал о чем?
— О том, что все может закончиться выходом.
Криденс отвернулся. Грейвз проследил за его взглядом: раздетая роза серебрилась на камине, один из нижних лепестков оттопырился, как надутые губки красотки. Черт ее дери, что тут случилось? Должны быть какие-то правила для опадания лепестков, не может же она ни с чего полинять под Стазисом? Грейвз ощутил бурную жажду деятельности, подстегиваемую полуосознанным страхом, как поддатый оборотень — воем в полнолуние. Сколько времени просрал, все эти чинные разговоры с Эрво, а надо было в архив, и напрячь пару знакомых, потому что если что…
— Я бы, наверное, хотел научиться что-нибудь делать. Как мистер Лерой, ну, из нашей миссии: он дома умел строить, и все чинил, и лодки у него были самые прочные. Если научиться что-нибудь делать, к тебе люди всегда относятся хорошо. Я бы… Я бы построил себе дом и собаку завел.
В голосе Криденса прозвучала давняя, неизбывная жажда.
— Большую, знаете, такие мохнатые, с торчащими ушами. Да нет, любую бы завел, но такую — лучше всего. У нас жила, — он конфузливо поджал губы, явно не решаясь на “суку”, — собака-девочка около церкви, всегда весной приносила щенят, как раз таких. Или даже двух собак. Им вместе веселее ведь.
— Большую и мохнатую? — переспросил Грейвз. Им овладело мальчишеское желание покрасоваться. — Вот такую?
Послушно пришедший на зов заклинания Патронуса волкодав выпрыгнул из кончика палочки, обежал комнату и серьезно, обстоятельно обнюхал Криденса, который сидел, как оглушенный, нерешительно вытянув раскрытую ладонь навстречу серебристому полупрозрачному носу, втягивавшему воздух.
— Служить, — скомандовал Грейвз, и патронус сел, выставляя лапу, как служебный пес на выставке. — Умри!
Пес лег на бок, выпрямляя лапы.
— Не надо, пожалуйста, — попросил Криденс шепотом, — пусть побегает, можно?
Волкодав носился под потолком, дурашливо выбрасывая ноги, пока не истаял серебристым дымком.
— Как его зовут? — спросил Криденс, погладив паркетину, на которой совсем недавно стояли лапы патронуса.
— Никак, конечно, — ответил Грейвз, удивленный самой концепцией, — Это просто заклинание. Научишься, и можешь вызывать хоть по сто раз на дню, пока не надоест.
— Именно этого песика?
— Нет, не обязательно. Магия сама решит, какое животное лучшим образом тебя представит. Патронус что-то вроде твоего бронежилета и визитки одновременно, полезная, в сущности, тварь.
— Магия… — грустно сказал Криденс, глядя в пол. — То есть он не живой? Он бес?
— С помощью магии можно и живую собаку призвать, если захочешь. Хоть каждую псину в радиусе десяти километров.
Криденс посмотрел на Грейвза все с той же сумасшедшей, детской радостью:
— И они придут?
— Как штык. Если, конечно, заклинание как следует выучишь.
— Я бы хотел выучить это заклинание больше всего на свете, — выпалил Криденс, и тут же добавил “Прости меня, Господи”, как будто пощечину себе отвесил.
Наблюдая за тем, как Криденс допивает выдохшуюся колу, Персиваль Грейвз был уверен, что нашел бы даже Святой Грааль или кольцо Нибелунгов, если бы перед ним была поставлена такая задача.
Глава 7 (в двух частях в комментариях)
Глава 8 (в трех частях в комментариях)
Я крч просто теряю силу воли от того, что Сэсси делает с текстом, так что пусть делает
А я постараюсь и дальше ей не мешать и бросать лен-конопель в костер близ деревни Виллабаджо. А вам приятного чтения, и огромное спасибо всем комментаторам на фесте, было так мило!
Название: Блаженны миротворцы
Авторы: sassynails & Tender
Пейринг: Персиваль Грейвз/Криденс Бэрбоун, ту би апдейтед бгг :3
Рейтинг: G на момент 5 глав, в перспективе до NC-17
Статус: В наличии 7 глав, планируется еще условно 5.
Примечания: Пишется на первый тур FB-феста по заявке "Криденс/Грейвс. Красавица и чудовище AU. Криденс – чудовище."
Растрепанный прозрачный воробей ворвался сквозь окно, всколыхнув гору бумаг, когда Грейвз вошел в свою каморку после утомительной оперативки и предвкушал вторую чашку кофе и чтение сводки за вчера в благословенном одиночестве.
Грейвз сделал мину и сел — краткость мольбы о помощи никогда не была сестрой редкого таланта мисс Гольдштейн попадать в передряги, и патронус от нее обещал быть многословным.
Глава 1Но в этот раз мисс Гольдштейн потрудилась удивить. Она прислала только координаты — какое-то захолустное болото в дебрях Луизианы — и добавила, что кажется имеет дело с колдовством единорога.
В единорогов Грейвз не верил. Всем известно, что эндемичный американский подвид вымер во время Колумбова обмена, а завезенный европейский так и не прижился. Но что-то было тревожащее во внезапной Тининой краткости, в отсутствии дежурного «выручите меня, мистер Грейвз, это в последний раз, честное слово». Она даже не попросила о помощи.
Через полтора часа Грейвз уже оказался на увитой бугенвиллеями веранде дома в пригороде Батон Руж, служившего местному отделению аврората офисом, клубом и детским садом, и спешно расстегивал ворот рубашки. Жара стояла невыносимая. Вокруг носились полуголые дети, солнце еще даже не перевалило за полдень, и Грейвз жалел, что отказался от ледяного сладкого чая с персиками, который предложила ему миловидная креолка — глава местного отделения.
— У нас тут мало что интересного происходит, мистер Грейвз, — сказала она, вытирая сопливый нос побитому мелкому хулигану одной рукой, а другой балансируя кипу отчетности за последний год. — Разве что аллигаторы кого-нибудь сожрут или какая-нибудь безграмотная бабка сделает вуду-куклу на соседку. Ну и вот наводнение. Ваши коллеги аккурат в самой грязи. Даже не знаю, как вам помочь. География у нас нынче сильно перекроена, третий месяц вода не спадает. Если не знаете точно, куда аппарировать, лучше попробуйте добраться на лодке, местные за пару четвертаков довезут. Один не ходите, заблудитесь, тут черт ногу сломит сейчас.
— А как у вас тут с единорогами, мисс Эрво, — спросил Грейвз, прежде чем выйти в удушающую жару.
— Мерлин с вами, мистер Грейвз. Какие единороги. Хотя местные, конечно, вам наплетут и не такого. Их послушать — каждый второй потомок Мари Лаво.
Насчет сложной навигации по бесконечным каналам, топям и трясинам вокруг разлившейся Миссисипи мисс Эрво оказалась права. Понадобилось пять часов под палящим солнцем, два утлых суденышка и три проводника, чтобы добраться до места, обозначенного Тиной. Аврор-стажер, выданный в распоряжение Грейвза мисс Эрво, быстро заблудился и был оставлен на последнем островке твердой земли аппарировать домой с позором. Девочка Не-маг с плоскодонкой отказалась везти Грейвза, как только узнала о пункте назначения, долго причитала о дьяволе и обещала все возможные кары божьи. Последний, седой негр, родившийся еще в рабстве, заявил, что после кнута господина ему и сам черт не страшен, долго петлял среди подтопленных рощ болотных кипарисов, с гордостью демонстрировал покрытую глубокими рубцами спину, хлопнул на прощание Грейвза по плечу и вручил вуду-талисман, отгоняющий злых духов.
Грейвз, преодолевая брезгливость, запихал волосяной браслет из костей и деревянных бусин в карман и ступил на берег, под сень древних сикамор и умирающих от обилия воды магнолий. На противоположном конце небольшого островка скособочился старый колониальный особняк. Когда-то он был блестящим образчиком своего рода, но один из многочисленных разливов Миссисипи опустошил его, отдав вновь во власть природы. Облупившиеся квадратные колонны и обломки балюстрады на необъятной веранде еще хранили память былого величия. С прогнившей крыши клочьями свисала борода испанского мха, а легкий болотный бриз сбрасывал листья платана с покосившегося фронтона.
Посреди всего этого обшарпанного великолепия, маленькая и злая в разбухшем от воды кресле-качалке сидела Тина Гольдштейн, а рядом ее карманный англичанин спасал из сине-черной болотной воды очередную тварь.
Грейвз решил начать с нотации.
— Вы пропустили два дня на службе, мисс Гольдштейн, без объяснительной и пока что без уважительной причины, как я посмотрю. У вас тут полная идиллия, разве что только комарье отвлекает. Тянет на лишение премии.
В ответ Тина только вздохнула и у Грейвза сразу повыветрилась злость.
— Ну, рассказывайте уже. Что тут такого, что мне пришлось срываться с места, как бешеному.
— О, это совершенно точно по вашей части, мистер Грейвз, — ответил за невесту Скамандер. — Я, видите ли, получил сообщение, что в этих местах видели раздетую розу, которая, как известно, растет только если рядом есть единороги, и уговорил Тину поехать, а дальше…
— Розу мы нашли, — прервала его мисс Гольдштейн. — Единорог действительно был.
— Был? — Грейвз приподнял бровь.
— Тут, знаете, целая история. — Скамандер почесал в затылке.
В это время откуда-то из утробы необъятного дома раздался грохот и скрежет, будто кто-то огромными когтями скреб по как минимум акру стекла. Тина вздрогнула и сразу сделалась виноватой. Грейвз насторожился.
— А это еще что?
— Это Криденс, — обреченно ответила Тина Гольдштейн. — Он чудовище.
Ответить Грейвз не успел, потому что Криденс, кем бы они ни был, выбрал этот момент, чтобы вихрем, похожим на рой пепла, ос и черных молний, скатить с парадной лестницы. Грейвз чудом накинул на себя наспех сколдованный щит, а потом - темнота.
Ответить Грейвз не успел, потому что Криденс, кем бы он ни был, выбрал этот момент, чтобы вихрем, похожим на рой пепла, ос и черных молний, скатиться с парадной лестницы. Грейвз чудом накинул на себя наспех сколдованный щит, а потом — темнота.
Тьма перед глазами рассеивалась медленно, ее постепенно вытесняли влажные разводы и облетающая штукатурка на потолке. Сквозь вату в голове пробивался запах стоячей болотной воды, стрекотание цикад и мысли о том, что нужно срочно запрашивать подкрепление из отдела урегулирований магических конфликтов. Одно из бледных пятен на потолке постепенно превратилось во взволнованное лицо Скамандера. Грейвз попытался объяснить, как связаться с Нью-Йорком, но язык слушался плохо и голова гудела.
— Шшшш. Чтоб вы знали, он не нарочно и ему стыдно.
Стрекотание цикад приобрело легкую нотку раскаяния, Грейвз готов был поклясться, и сосредоточилось где-то справа от кровати. Он повернул голову и прищурился. В углу за когда-то роскошным мраморным камином роилось нечто. Плавные перекаты черного песка, всполохи неяркого света, плотный клубящийся дым — Грейвз не мог точно описать Это, слова слипались в голове, поэтому он зацепился взглядом за глаза. Да, у — Этого — были глаза. Два круглых испуганных белых глаза, какие бывают у застигнутых на остатках пикника енотов, если им в морду ткнуть хорошим Люмосом.
— Что это за чертовщина? — прохрипел Грейвз и снова предпринял попытку встать.
— Лежите, Мистер Грейвз, — послышался рядом голос Тины. — Он вас оглушил. Но это не специально. Как действует проклятие, мы практически не знаем, но бывают иногда вот эти вспышки ярости. Какие-то слабее, как эта, какие-то сильнее, как вот… наводнение.
Глава 2— Интереснейший случай, интереснейший, — продолжил Скамандер.
Он охладил заклинанием влажный платок и положил Грейвзу на лоб. Грейвз длинно и облегченно выдохнул, силы буквально возвращались в него с каждой секундой блаженной прохлады.
— Криденс еще ребенок, подросток. Возможно нежность, кхм, возраста делает проклятие столь нестабильным.
— Или дряхлость единорога, — добавила мисс Гольдштейн. — Если верить тому, что оставили от него аллигаторы, эта рухлядь еще Колумба помнила.
— Мерлин, вы и ваши преамбулы. Пять предложений, Тина, у вас есть пять предложений, чтобы рассказать мне, что здесь произошло, пока я вас не отстранил на пару месяцев без зарплаты.
Она вытянулась по струнке и клацнула зубами - звук, который в исполнении подчиненных грел Грейвзу душу неизменно. Черный клубок магии в углу сочувственно заклекотал.
— Криденс Бэрбоун, сын Мэри-Лу Бэрбоун, семья фанатичных методистов, жили в миссии неподалеку от Батон-Руж. Ходили проповедовать кому-то из местных. Есть свидетели тому, что Мэри-Лу разозлилась на сына, кажется, даже были побои. На крики из леса вышел единорог. А Мэри-Лу… все ее дети приемные, сэр, и судя по всему, она была девственницей, - Тина густо покраснела, - а вы же знаете, единороги и девственницы… В общем, не стал разбираться, воткнул мальчонке рог под ребра и превратил вот в это. С мамашей Бэрбоун сделалась истерика, она всадила бедняге распятие в глаз, тот даже защититься не смог, так и отдал концы. А Криденса тут же рвануло. Мэри-лу скончалась на месте, а в Луизиане самое большое наводнение за последние сто пятьдесят лет. Есть еще ньюансы с цветком, но деталей мы не знаем, Криденсу сложно разговаривать.
— Оно еще и разговаривает. И это явно было не пять.
— Он, мистер Грейвз, — вставил Скамандер с таким вкрадчивым укором, что Грейвзу поневоле стало стыдно. — Он, Криденс, а вы самый опытный специалист по проклятьям, которого мы с Тиной знаем. Он не важная персона и вырос в семье Не-Мага, и уже наворотил тут дел, если дело передать властям, его просто убьют, не разбираясь.
Грейвз вздохнул. Возражать и ломаться было бесполезно — и мисс Гольдштейн и ее натуралист уже прекрасно знали, что надавили Грейвзу на самую чувствительную мозоль — обостренное чувство справедливости и необходимость наведения порядка.
— Мне нужна еще парочка предложений, мистер Грейвз, — пискнула рядом Тина.
— Валяйте, можно подумать, вы их и так не озвучите.
— Этот единорог, видимо, ужасным ретроградом был. Проклятие, судя по всему, классическое, хрестоматийное. Как по нотам разыграл. Мы с Ньютом... по незнанию сорвали цветок. Думали, что они тут в изобилии, раз единороги есть.
И тут Грейвз увидел его — раздетая роза, нагая роза, цветок Единорогов. Он стоял под мастерски наколдованным стасисом — Грейвз тут же отметил про себя, что простоватый Скамандер не так-то прост, если колдует такие безупречные чары — на каминной полке. Почти прозрачные лепестки, ни единого шипа — символ непорочности и беззащитности. Один из лепестков отогнулся от тугого бутона, вот-вот упадет.
— Мерлинова задница, — выругался он. Сборник магических преданий Старого света не нуждался в упоминании. — Кто-то должен здесь торчать, пока роза не осыпется или пока проклятье не будет снято, иначе у нас тут потенциальный магический кризис первой категории по египетской модели, с чумой, саранчой и мракобесием. Скажите мне, милая Тина. С какого хрена я не должен сейчас вызвать бригаду из Нью-Йорка, чтобы они разобрались с этим месивом с минимальными потерями для всех?
— Криденс, сэр. Его убьют, а вы, я знаю, можете снять проклятие так, чтобы он остался жив. Он ни в чем не виноват. Целая одна жизнь, понимаете? Мы в вас верим.
И они верили. И такой верой сияли их глаза — даже у чудаковатого Скамандера, который сам колдовал едва ли не лучше любого в Нью-Йоркском отделении, если Грейвз мог судить. Они верили в него так, словно он в одиночку способен справиться с кризисом первой категории по египетской модели. Или даже по вавилонской. И Грейвз, к своему ужасу, осознал, что эта вера передается и ему.
— Ладно, валите отсюда. Никому ни слова. Не дам знать о себе через два дня — вышлете подкрепление, иначе я устрою лежбище своему неупокоенному духу прямо в вашей супружеской спальне.
Они собрались и ретировались в спешке, пошептав что-то утешительное темной массе Криденса, прятавшегося за камином. Грейвз еще долго лежал на прелой кушетке, глядя в потолок, и с инфантильным вызовом смаковал абсурд ситуации — вот он, бывалый аврор, совершенно беззащитный, остался в неведомой глуши наедине с хрен знает насколько опасной сущностью, эта сущность тревожно стрекочет в углу и явно ждет от него действий, а он все откладывает и откладывает тот момент, когда нужно будет встать и взять все под какой-то контроль.
Он еще немного позволил себе отвлечься на мысль, что это всего лишь не-маг, которому не повезло в жизни, но это не его, Грейвза, вина и ответственность, и куда легче будет сейчас вызвать отряд. Тине даже не нужно будет знать.
«Ребенок, подросток» — повторил в голове навязчивый голос той самый Тины.
Детей Грейвз не любил. Ни в каком виде. Если верить тому, что он знал о классических проклятиях Старого света, принцессу кому-то придется целовать. Сила чистой любви и все такое. От несуразности происходящего хотелось смеяться и что-нибудь сломать. Он резко встал, вцепившись в подлокотник кушетки — голова закружилась, и со всей злостью пнул подставку с принадлежностями для камина.
— Не ломайте, пожалуйста, ничего, это не мой дом, — раздался рядом не то шепот, не то скрежет, человеческие были только слова да некоторые интонации.
— Ну надо же, чудовище разговаривает, — беззлобно ответил Грейвз. А потом вздохнул и принялся подбирать изящной работы кочергу и щипцы. — Если будешь тратить слова, лучше в следующий раз предупреди, как соберешься налететь на меня, будто ураган в сраном Канзасе.
— Я не собирался. Так вышло.
— А с единорогом тоже «так вышло»?
Грейвз взял хлипкий стул и сел задом наперед, но спинка была слишком высока, чтобы опереться на нее локтями и с развязной уверенностью устроить допрос, как он обычно делал с подчиненными в аврорате. Он выругался и пересел.
— Тебе правда так трудно разговаривать? — спросил он.
— Не очень. Просто… не хочется. Мисс Тина очень добрая. Но…
— Знаю-знаю, — отмахнулся Грейвз и едва сдержал смех. Солидарность с чудовищем — такого ему еще не доводилось испытывать. — Мне, собственно, мало что интересно. Главное, скажи, есть ли какие острые концы во всей этой заварушке с проклятием и как мне их избежать, дальше сам решу.
— Тот, кто сорвал розу, должен пробыть здесь по доброй воле два месяца и два дня, или найти себе замену. Ночью вам лучше быть в своей комнате и никуда, совсем никуда не выходить.
Грейвз хищно улыбнулся.
— По доброй воле, ты сказал?
— В-вы… можете уйти. Ненадолго. До заката. Мисс Тина и мастер Ньют уходили. Но ночью здесь, иначе я…
— И не можешь контролировать?
— Никак. Правда. Но теперь пару дней не будет. Не должно, после вот того, как я на вас…
— А скажи-ка мне, в конце придется целовать, чтобы ты превратился обратно в прекрасного принца? Большой и чистой любви единорог не навязал?
— Нет, вроде бы. И я… не прекрасный.
К своему удивлению Грейвз вдруг обнаружил, что ему на самом деле довольно много что интересно. Солнце медленно оседало в болота, на ветвях кипарисов в прорехах окон гроздьями повисли светлячки, и к тому времени, как окончательно стемнело, Гревйз знал о Криденсе Бэрбоуне почти всю его нехитрую подноготную, особенно ту, о которой он умолчал: после мрачного существования в общине фанатиков Криденс по-своему даже радовался тому, что стал чудовищем. И очень, очень не хотел умирать.
Глава 3На закате чудовище стало нервным и несколько раз в категоричной форме предложило Грейвзу занять одну из сухих комнат на втором этаже. Когда Грейвз поднимался по лестнице, сумрак стремительно доедал остаток дневного марева. Чудовище внизу ритмично билось о стены, пока сумрак выцветал в черноту, и, наконец, затихло. В тишине Грейвзом немедленно овладела жажда деятельности. В конце концов, отец когда-то тоже говорил ему, что лучше бы ему стать колдодантистом, и что стало с этим “лучше”? Половицы вторили ему с наигранным драматизмом местечковой актрисы: скри-ип, скрип, и от надрывного их нытья стало ясно, насколько затих дом. Вспоминалось что-то сумбурное, вершки и корешки второго семестра курса интенсивной подготовки при аврорате: особенности природной магии существ и животных, гравюра с единорогом, в основании рога которого предыдущий владелец учебника нарисовал два увесистых волосатых яйца, немало повеселив Грейвза и его закадычного друга Фила Вышинских. Шуточки про девственность и перфорацию с разбегу здесь явно ни к чему. С первого этажа раздался громкий хлопок, зашумели крылья, поднимая в воздух тяжелую тушу.
— Кыш, — сказал кто-то внизу шепотом, — лети отсюда, дурень!
Грейвз остановился, прислушиваясь. Зашлепали босые ступни, зашуршала ткань, простонала открываемая дверь. Кто-то легкий, почти наверняка ребенок: паркет ни звука не издал. Местные ребятишки приходят посмотреть на чудовище? Сердобольная мамочка пришла накормить монстра? Вряд ли: все они тут в той или иной степени палеолитные венеры. Вот еще один вопрос: что чудовище ест? Или это домовик? В таком старом доме без эльфов точно не обойдется. Грейвзу на стажировке довелось ликвидировать чокнутого, как мартовский заяц, домовика, убившего пару не-магов, которые, ничего дурного в виду не имея, поселились в доме, из которого два месяца как вперед ногами выволокли последнюю в выродившейся до прозрачности династии первых колонистов, принесших европейскую магию в Америку. Дама, по-видимости, с эльфом своим сожительствовала, попутно насаждая великомагические настроения. Не-мага домовик повесил на флюгере дома за галстук, а жену его насадил на вертел.
Грейвз поднял палочку в хрестоматийную позицию "к атаке" и вышел на лестницу.
Дом был темен и тих, но тих как-то безрадостно, беспокойно, как замкнувшийся в себе пациент невротической клиники на карнизе. Лунная дорожка плескалась между взбухшими паркетинами, прочерчивая наискось путь от окна до приоткрытой двери, ведущей в левое крыло. Если кто-то здесь и был, он уже ушел. Грейвз спустился, мягко ступая по заплесневевшему ковру, нацепил на ботинки пузыри Заглушающего заклинания и прошел вслед за ночным гостем, оглядывая стены и потолок. Почти наверняка чудовище уже учуяло постороннего в своем доме, и, скорее всего, собирается напасть. Может, настало время ужина?
Воришка и не думал прятаться: шумел, шуршал бумагой, что-то бормотал себе под нос. Грейвз миновал две плотно закрытые двери, шуршание и ворчание стали слышнее. Или... Бабушку его Круциатусом, подумал Грейвз восхищенно, слегка потянув на себя полуоткрытую дверь, ведущую в третью комнату, да он же поет! Значит, эльф. Только окончательно давшему крен домовику придет в голову распевать песни под боком у чудища с энергией сносорога и характером прима-балерины.
— Иммобилюс! — поздоровался Грейвз. Привычку на всякий случай обездвиживать всех в зоне риска ему передал сержант Кориолан, крайне толковый и, как следствие, очень тяжелый в общении оперативник, упокой Мерлин его душу. — Люмос Максима!
Руки вверх можете не поднимать, собирался дежурно пошутить он, но существо, стоявшее посреди комнаты на коленях, вопреки всем законам магии прянуло в сторону, сшибая все на своем пути. Под ноги Грейвзу, пустившему вслед резвой твари еще два обездвиживающих, упала стопка фолиантов, поднялась невообразимая пыль и завоняло тухлятиной.
— Уходите! — прошипел воришка из угла комнаты, и швырнул в Грейвза еще одной книгой. — Уйдите отсюда! Вам сюда нельзя!
Голос у него был сиплый, сорванный, как у простуженного, но, несомненно, молодой, и без домовичьих подвизгиваний.
— Советую не сопротивляться, — сказал Грейвз, удерживая над головой щит: книгопад все не стихал, - а то хуже будет. Ты хоть понимаешь, куда залез? Тут не безопасно, сынок, так что проваливай-ка домой поскорее.
— Уходите! Да уходите же! Идите в свою комнату!
Грейвз, проклиная свою несообразительность, приглушил люмос до обычного. В углу, загораживаясь от света локтем, стоял абсолютно голый человек, тощий и белый, как скелет в анатомическом кабинете или голодающий вампир из убежденных несосанцев. Так вот почему Грейвзу вспомнились анекдоты про полудефлорацию: единороги, как воплощение магического дуализма, являлись переносчиками магии залога, которая попросту не могла обеспечить полную трансформацию. Все эти смешные истории про красавиц, становившихся но ночам уродинами, полулебедей с кольчугами из крапивы, полужаб, которых должен был поцеловать прекрасный принц (на самом деле сошел бы и косорылый кондуктор, важен ритуал, но не-маги так любят сословные игры).
— Так. Спокойно, сынок. Не делай резких движений. Я сейчас опущу палочку, и мы немного поговорим. У тебя есть свечи? Или я могу зажечь свой свет? Он не яркий, не волнуйся.
Человек в углу был отчаянно лохмат и не менее отчаянно молод. Он взял в руки книгу, но, к облегчению Грейвза, не швырнул ее, а прикрылся ею, как будто его нагота была самым неудобным моментом в сложившейся ситуации.
— Я... Я не хотел, чтобы вы меня видели.
— Почему? — спросил Грейвз. Струйка света вытекла из его палочки, укусила саму себя за хвост, становясь кольцом, и легла на запыленную поверхность стола. Они, видимо, были в кабинете или в библиотеке: кроме шкафов, книг, стола и ехидной морды аллигатора над камином, в комнате не было ничего.
— Я думал, будет лучше, если вы будете меня бояться, — сказало чудовище, немного помолчало и добавило, — Извините.
Глава 4— Ладно, — сказал Грейвз и с тоской подумал о сигаретах, которые остались наверху вместе .
— Не очень вышло, да? — грустно спросило чудовище, так прикрывая книгой библейские места.
— Вроде того. Откровенно говоря, план был так себе. Я подумал, что сюда вломился вор. А эта твоя штука, — Грейвз развел руки, изображая что-то аморфное и большое, — ночью не появляется?
— Нет, ночью никогда. Ну, за полтора месяца ни разу.
— А ты не пробовал…
— Не получается. Я только по дому могу ходить, и в сад выходить, а если делаю хотя бы шаг за калитку, сразу оказываюсь посреди гостиной и спотыкаюсь о кушетку. Ужасно она меня раздражает, эта кушетка, но вы ее все-таки больше не бейте, пожалуйста.
Чудовище зябко поежилось.
— Хорошо, — сказал Грейвз и задал давно мучивший его вопрос, — Слушай, не сочти меня ретроградом или что, но почему ты голый? Так надо?
— Извините, — чудовище густо покраснело, дернуло книгу повыше, немедленно одумалось и вернуло ее на исходные позиции. — Так… Короче, так сложилось.
— И все-таки? — уточнил Грейвз. — Интерес не праздный, мне-то как, нужно за портки держаться, чтобы не улетели, или это особая единорожья магия?
— Да это не магия. Я тут немного из себя вышел в первые дни, когда… — чудовище вжало голову в плечи и сгорбилось, как будто удерживало на своей спине потолок, — Порвал пиджак. Сильно. С остальным и так проблемы были, особенно со штанами, и, видимо, когда я превращался, то туда, то обратно, все пришло в негодность. Выйти купить что-нибудь я не могу. Да и денег нет, если честно. Так бы, может быть, кто-нибудь и отдал, но когда сюда пришли меня выгонять…
В воображаемом органайзере Грейвза добавился обстоятельный разговор на следующую ночь, а сейчас ему в голову приходило только одно:
— Так, парень. Ты не будешь дергаться,если я к тебе подойду? Может быть, сейчас так модно и носят, но на тебя смотреть холодно.
Он снял пиджак и протянул его чудовищу, стараясь демонстрировать открытые ладони. Немедленно вспомнилось, как два укурка из золотой молодежи украли из зверинца нунду-подростка и накормили его галлюциногенами, отчего бедная тварь начала кидаться на всех подряд в поисках то ли ужина, то ли самки, то ли мамочки. Не исключено, что всего одновременно.
— Хочешь, я положу его на стол, и ты сам его возьмешь?
Чудовище вздохнуло и наклонило голову, разглядывая свои ноги, наверняка совершенно синие от холода:
— Как вам будет удобно, мистер Грейвз. Со мной все нормально, я в порядке и ничего не буду делать. Правда.
— Нет уж, ты уж сделай кое-что, — сказал Грейвз, в пять шагов пересекая хорошо простреливаемую книгами зону. — Бери пиджак и немедленно надевай.
Пиджак на Криденсе сушился, как плед на изможденной жертве катастрофы, и был больше похож на летнее пальто. Парень немедленно застегнул его на все возможные пуговицы, поднял ворот и обхватил себя руками, и все это было настолько не наиграно, не “мистер, подайте пенни сиротке” от пронырливой нью-йоркской шпаны, что хоть отворачивайся. К сожалению, у Грейвза был прогрессирующий остеохондроз от бумажной работы, поэтому полноценно отвернуться не получалось, и он каждый раз встревал. Вот и теперь, Мерлин помогай.
— А еда? Что ты ешь? — спросил Грейвз, оглядываясь в поисках чего-нибудь, из чего можно было бы трансфигурировать брюки.
— Вы проголодались? — взволнованно спросил Криденс, как вежливый хозяин, — Я попробую что-нибудь найти, но есть тут особо нечего. Во дворе растет сладкий картофель, он одичал только и стал мелкий. Была еще редиска, но я ее съел уже, извините. Было бы, конечно, здорово рыбу поймать, в реке ее много, но она уворачивается.
— Ты хочешь есть? — спросил Грейвз, уже понимая, насколько попал.
— Не очень, — сказал Криденс, — если немножко потерпеть, не особо хочется. Да вы не волнуйтесь, пожалуйста, обо мне, иногда вот что-то приносят. Мне одна женщина из деревни принесла недавно кастрюлю с гамбо, очень вкусный был, и еще два четвертных. Хотела, чтобы я прикончил ее бывшего мужа, который от нее беременной сбежал.
— И как?
— Гамбо я съел, — Криденс особенно внимательно принялся изучать пол, — четвертные, конечно, оставил, они куда-то потом девались, надеюсь, забрала. А мужа… Не знаю, мистер Грейвз. Не помню точно, но что-то нехорошее он, в смысле я, то есть мы…
— Туда ему и дорога, мудаку несуразному, — ободряюще сказал Грейвз, но Криденс резко поднял голову и одарил гневным взглядом, как галеоном. Смотри-ка, подумал Грейвз, какие гуманисты в Батон Руж, днем уебут, ночью поплачут. Впрочем, с некоторым удивлением он отметил, что ему стыдновато за свой цинизм. Стыдно мистеру Грейвзу бывало очень редко, но слегка, на пол-мизинчика — вот, пожалуйста.
— Знаешь, что мы сейчас сделаем? — спросил он, поманив Криденса рукой, и ответил сам, как самый ответственный в комнате, — мы перевернем этот чертов дом, но найдем тебе какие-нибудь штаны, а потом поужинаем. Возражения? Предложения?
— Тут штанов нет, — сказал Криденс, — я уже искал много раз. Есть только большой кусок ткани в сундуке на втором этаже и еще шуба, но в ней очень жарко.
Грейвз страдальчески закатил глаза и с никчемным злорадством подумал, как сделает мальчишке подштанники с меховой оторочкой.
Других возражений и предложений у Криденса не было, и он послушно прошлепал за Грейвзом наверх, в одну из уцелевших от нападок чудовища комнатушек, где дожидались своего звездного часа богатые бутылочно-зеленые портьеры, в девичестве бывшие бархатными. Одинокая норковая шуба, висевшая в шкафу с покосившимися дверями, была безнадежно побита молью, а в карманах не одно поколение мышей выводило детей. Даже не хотелось представлять, как именно бедняга Криденс узнал, что в этой ветоши слишком жарко. Грейвз, пыхтя и потея, как на спецкурсе по трансфигурации, честно попытался превратить портьеры в штаны, но то, что получалось в результате его стараний, было больше похоже на огромный чехол для коровьего вымени. Хоть бы Ступефай, думал Грейвз, утирая лоб, или, на худой конец, Авада кедавра, но жизнь никак не готовила его к карьере мужского портного.
— Угробля тебе в штаны, — адресовал портьере свои чувства Грейвз, и, повернувшись к Криденсу, спросил, — а из древнеримской жизни ты что-нибудь читал?
— Про мучеников, да, колесование, четвертование, вознесение на крест, — зачастил Криденс. Грейвз рассчитывал на немного другой ответ.
— С колесованием подождем, ладно? Есть, конечно, парочка вопросов к тому, что контролировал твое чтение… Давай сделаем из этого куска дерь — ткани тогу и на этом пока закруглимся, а? Я понимаю, не то, что ты привык носить, но до утра сойдет?
Криденс даже глаза закрыл от волнения, пока Грейвз обматывал его зеленой тканью, подкорачивая Режущим лишние куски материи.
— Ну вот, — удовлетворенно отметил Грейвз, — как дебютантка на балу Семи волшебниц. А теперь мы пойдем и найдем ужин.
Ночной сад встретил их горячим маревом воздуха и удушающими ароматами цветущих лиан. Бугенвиллеи шапками свисали с крыши и стен, дикий виноград змеился по остаткам штукатурки, впиваясь в них цепкими пальцами побегов и обнажая остов дома. Яростно кричала одинокая ночная птица, назойливая, как кредитор; стрекотали насекомые, и река, когда-то чинно несшая свои воды на почтительном расстоянии от заброшенного участка, без разрешения вторглась на чужую территорию, принося с собой комаров и возможность ужина.
Грейвз засучил рукава, присел на корточки вблизи топкого берега, бывшего когда-то витком засыпанной гравием садовой дорожки, и, методично помахивая палочкой, принялся призывать рыб. В теле заклинания никак не проговаривался размер ожидаемой добычи, так что первые несколько минут с берегом целовалась желтопузая мелочь, которой, максимум, можно было поковырять в зубах. Потом из-за затопленного куста к Грейвзу деловито почесала толстая красноносая черепаха, по идиотизму своему откликнувшаяся на рыбный зов. Криденс, стоявший рядом, даже тихонько вскрикнул при виде черепахи, а выпрыгнувший через пару минут на берег лопатонос вызвал у него восторг.
— Как… Как вы это сделали? — спросил он Грейвза, погладив лопатоноса по тупой морде. Рыбина, оглушенная заклятием, лежала на траве и смотрела на Грейвза, Криденса, крутобокую луну и дом равнодушно, со всем рыбьим смирением. Грейвз выдернул из покосившейся опоры для роз пару прутьев, ограничил ими пространство для волшебного огня и развел костер: искать нормальные дрова в такой сырости было занятием для спортсменов.
— Ловкость рук, парень, — подмигнул Криденсу Грейвз, насаживая лопатоноса на длинный прут, слепленный из нескольких опавших веток кипариса. — Никакого мошенничества. Где там, говоришь, был сладкий картофель?
Ели они в молчании, и Грейвз немного волновался, что Криденс, откусывавший совершенно раблезианские куски, может подавиться костью; но потом как-то разговорились. Вернее, разговорился Грейвз, начавший с обсуждения техники разведения костров и внезапно обнаруживший себя в деталях рассказывающим про то, как летом между вторым и третьим курсом он с приятелями по факультету без спросу умотал в поход на Аппалачи, чтобы возродить древнюю индейскую магию, и в результате все они напились воды из священного озера и несколько дней, с позором возвращенные домой, дристали дальше, чем видели. Криденс слушал с подкупающим вниманием, улыбался и вздрагивал ровно там, где это было нужно, и, в целом, был гораздо более благодарным слушателем, чем большая часть нью-йоркских знакомых Грейвза, но потом как-то разом уснул, свернувшись калачиком около костра. Пришлось отнести его в дом и устроить на той самой злополучной кушетке в гостиной. От транспортировки Криденс так и не проснулся, и Грейвз, помявшись над кушеткой, подоткнул тогу в районе ног, рассудив, что самые страшные вещи случаются тогда, когда дует.
Глава 5Грейвз проснулся оттого, что в лицо бил луч солнца, невесть как прорезавшийся сквозь паутину листвы и завесь испанского мха. Шея ныла, спина протестовала, Грейвз проклял дурацкое решение трансфигурировать кровать из шаткого стула. С трансфигурацией он никогда особо не дружил. Видимость кровати была, но всё неудобство древнего полусъеденного жучком сиденья осталось.
Криденса в комнате не было, пиджак Грейвза аккуратно висел на втором стуле - брате-близнеце того, что стал кроватью, а импровизированная тога из портьер с религиозной аккуратностью была сложена в ногах кушетки. Да уж, можно хоть в какое болото вывезти мальчика из общины фанатиков, но общину фанатиков из мальчика вывести никак не представлялось возможным, подумал Грейвз сочувственно, и тут же понадеялся, что хотя бы Чудовище из Криденса вывести он сможет.
Он тут же принялся планировать. Сначала — в Батон Руж, собрать все, что можно - слухи, сплетни, мнения, факты. Затем — в Нью-Йорк, разобраться с расписанием. Возможно заскочить в архив, узнать побольше про эти единорожьи шалости. По дороге решить, что взять с собой для… Криденса. Взгляд Грейвза опять упал на сложенную с болезненным тщанием портьеру. В зеленой тоге и в пиджаке на три размера больше кто угодно выглядел бы как балаганный петрушка, но не Криденс. Криденс умудрился носить этот нелепый наряд с достоинством от которого, Грейвз с удивлением обнаружил, у него в какой-то мере захватило дух. Странный мальчик.
Наспех одевшись и побрившись заклинанием, он вышел из особняка на веранду. Она кренилась, как палуба тонущего корабля.
Грейвз огляделся в поисках чудовища — Криденса, напомнил он себе, его зовут Криденс — и поначалу не нашел его. Потом его внимание привлек этот странный легкий скрежет откуда-то сверху. Криденс, будто огромное осиное гнездо, висел на ветке платана и — Грейвз готов был поклясться — качался на легком ветерке.
— Криденс, — позвал он, — мне надо уйти. Вернусь к закату.
—Хорошо, мистер Грейвз, — ответил тот, и Грейвз вдруг поразился, насколько иным был голос настоящего Криденса, тихим, низким, как сильно он искажался в этом рое ос из черного песка, и был при этом по-прежнему узнаваем.
— Зачем ты туда залез, мальчик?
— Ветер успокаивает. Надеюсь, что не наворочу дел.
Чудовище заклекотало, и Грейвз почти различил в этом звуке смех. Он отвернулся, пряча улыбку, и зашагал к кромке воды, откуда собирался аппарировать в Батон Руж, но потом вдруг остановился.
— Криденс. Принести тебе чего-нибудь? Соскучился по какой-нибудь еде или там…
— Четки, сэр. Мои выпали из кармана где-то…
— Ты серьезно? Живешь тут на болоте, питаясь дикой редиской и Мерлин знает какими еще пиявками, и просишь четки?
Криденс помолчал немного, многозначительно стрекоча.
— Тогда банку колы, мистер Грейвз. Я никогда не пробовал. Бобби Фейрли говорил, от нее смешно щиплет в носу. И четки тоже, если вам не сложно, сэр.
Грейвз сжал переносицу и глубоко вздохнув, аппарировал. С четким, совершенно осознанным желанием притаранить на чертов остров в чертовом вонючем и кишащем аллигаторами болоте целый ящик колы в этих хорошеньких новых бутылочках, и чтобы непременно с вложенной открыткой с грудастой белозубой блондинкой, как в рекламе перед кинофильмами в Одеоне.
Офис в Батон Руж встретил его улыбающейся мисс Эрво, которая пыталась на креольском пиджине объяснить что-то грузной негритянке в ярком тюрбане.
Грейвз вежливо подождал пять минут, но когда ему показалось, что спор явно идет по кругу, громко кашлянул.
— А, простите, мистер Грейвз. У нас тут небольшая внештатная ситуация. Вот, требует, чтобы я выдала ей место жертвоприношений какому-то вуду духу, который за полдоллара отлично убивает неудобных мужей. Что за мракобесие, двадцатый век на дворе. А вы уже все? Вызволили своих коллег?
Грейвз немного порассматривал свои ногти, а потом удосужился с ответом.
— Вызволил. Так что там у вас с этими вуду-шаманами? Штатная ситуация?
— О, не беспокойтесь, сэр. Если честно, нам тут только старших братьев из Нью Йорка не хватало, не в обиду будет сказано.
— Мисс Эрво, поверьте, не в моих интересах распылять наш и без того недоукомплектованный Нью-Йоркский отдел по городам и весям. Но… лично я мог бы оказаться полезным вам.
— Лично вы? И чем тогда лично я могу оказаться полезной вам, мистер Грейвз, чтобы мы расстались без долгов и к взаимному удовольствию?
Грейвз улыбнулся совершенно искренне. С мисс Эрво было приятно иметь дело.
— Мои коллеги оказались в несколько щекотливой ситуации, которую я, как их начальник, хотел бы замять, так как их профессиональные качества мне нужны, а расследования в их отношении — нет, — почти не соврал Грейвз. — Расскажите мне все, что можете, об этих болотах, о наводнении, вообще последние магические сплетни и происшествия, только, Мерлина ради, не официальные их версии, это я уже читал. А я, в свою очередь, помогу вам с вашими идолопоклонниками.
— Договорились. Холодного чаю с персиками, мистер Грейвз?
Спустя час и графин отличного персикового чая, Грейвз примерно составил для себя целую картину и оценил масштаб трагедии. При всем своем зыбком ускользающем контроле, Криденс умудрился остаться незамеченным и неразгаданным, более того, довольно быстро оброс самыми сумасшедшими слухами, которые хорошенько скрывали его суть. Бедняге то поклонялись, то изгоняли, но, слава богу, не связали его появление ни с наводнением, ни с еще парой довольно разрушительных происшествий.
А еще Грейвз понял, что ему придется очень сильно покорпеть, чтобы не привлечь лишнего внимания ни к Криденсу, ни к своему… интересу. Да, это определенно был интерес, разве нет?
Пообещав мисс Эрво на прощание наведаться в креольский квартал и разнюхать местные вуду-настроения, Грейвз в несколько скачков аппарировал в Нью-Йорк. Он быстро раскидал свои дела, поздняя весна была сезоном медленным, период обострений у всяких психов уже прошел, горожане, кто мог, потихоньку расползались, кто по Хэмптонам с Кейп Кодами, а кто хотя бы поближе к пляжикам Джерси и нижнего Лонг Айленда. И в аврорате, соответственно, народ все больше перекладывал бумажки да шлепал мух файерболами. Поэтому организовать себе пару выходных и полевых заданий оказалось делом совсем несложным. Оставив Тине Гольдштейн послание с напоминанием о том, как необъятно вырос ее долг перед начальством и приказом вытащить из архива все, что известно о магии единорогов, Грейвз вышел в приятное тепло предвечернего Манхэттена.
У огромных строек к северу от Сорок второй улицы было полно мелких магазинчиков и просто повозок, с одеждой, нехитрой едой. Они вырастали тут как грибы после дождя каждое утро, поставляя сонмам чернорабочих все самое необходимое для жизни по доступной цене. Грейвз почему-то сразу подумал, еще когда увидел эти идеально сложенные портьеры, что Криденс даже в руки побоится взять что-то из того, что Грейвз купил бы для себя. Он выбрал несколько простых полотняных рубашек, а потом плюнул и взял несколько с не таким грубым полотном. На развале рядом подобрал две пары теплых брюк и подумав, добавил подтяжки. Криденс был болезненно худ. С этой мыслью Грейвз купил у довольного немца полдюжины горячих претцелей с горчицей, несколько завернутых в фольгу печеных картофелин и кошмарный пряник с глазурью, на котором было написано Meine Süsse, а потом кулек жареных каштанов. Четки нашлись тут же у церковной лавки, он взял несколько на всякий случай, милые с арабскими амулетами и пару деревянных. Завернув в аптеку, Грейвз взял целый ящик пинтовых бутылок с колой, и, довольный собой, уменьшил все добро, рассовал по карманам и аппарировал на болота, когда закатное солнце уже предупредительно повисло над Джерси.
Глава 6
Памятуя, что стараниями фантастической однорогой твари дом у реки был зоной магических девиаций, Грейвз аппарировал за несколько шагов до обвитых диким виноградом и обильно помеченных облюбовавшими их ночными птицами решетчатых ворот. Бумажный пакет с одеждой он положил на ящик с бутылками, пожалел, что заодно не прихватил еще один ящик с односолодовым, и пинком открыл ворота, втаскивая свою ношу.
Он не успел сделать и десяти шагов по влажному от вечерней росы гравию. По ощущениям столкновение с чудовищем было похоже на попытку остановить голыми руками осадный таран. Впрочем, Грейвз учился: семь лет в Ильверморни и каждый день на работе, иначе давно стал бы чучелом в музейной комнате аврората с биркой “Стажер созерцательный обыкновенный”. В этот раз он успел сгруппироваться, закрыть голову и прижать волшебную палочку к телу: при попытке выставить ее в оборонительную позицию дерево затрещало на пределе прочности.
Чудовище сдавливало его со всех сторон, вминало в землю; утром оно жужжало, сейчас - ревело, как водопад. Или как раненное животное. Каким-то шестым чувством Грейвз понял: ему больно.
— Криденс, — прохрипел он, пытаясь прижаться к земле еще плотнее, чтобы хватило места для вдоха, — Криденс, это я. Это Грейвз. Ты слышишь меня? Пожалуйста, постарайся успокоиться. Ты ведь… Ты можешь это контролировать?
Чудовище замерло, подернулось рябью и разом отхлынуло, как стоячая болотная вода. Говорить с ним, думал Грейвз. Надо не прекращать с ним говорить, он слышит голос и стабилизируется. Почему, книззл нассы, он так кричит?
— Ты можешь. Криденс. Я знаю. Я верю, что можешь. И сейчас ты медленно… Спокойно…
Солнце цвета раскаленного металла остудилось в водах Миссисиппи, и за какую-нибудь долю минуты все красное стало серым, выцвело и превратилось в собственную тень. Чудовище уже не ревело — взвыло тонко и оглушительно и с размаху ударилось всей своей бесформенной массой о деревянное крыльцо, в щепки разламывая подгнившие доски.
Грейвз сел, потирая шишку на виске: камень, облюбованный жирными садовыми улитками, подвернулся очень не вовремя, и несколько улиток даже пали смертью храбрых, внося свой вклад в безупречную укладку волос, куда там Абернати.
— Криденс, — позвал он. Ему никто не ответил.
Грейвз поднял с земли палочку, вытер ее о край пальто (черт подери, на что похожи брюки и во что ему встанет эльфчистка) и зажег огонек. Видно было плохо, крыльцо было слишком далеко, а пугать Криденса - или все еще не Криденса? - ярким светом не хотелось.
— Криденс, ты в порядке? Ты не ушибся?
Дом молчал, деревья стояли недвижимо, как соглядатаи, ни дуновения ветерка с реки, ни даже шелеста птичьих крыльев, и этот тихий звук был слышен даже издалека. Кто-то плакал, зажимая себе рот рукой. Грейвз даже подумал “кто-то”, смягчая удар, к которому, в отличие от нападения чудовища, не был готов вовсе. Ему было мучительно жалко мальчишку, но он понятия не имел, что можно и нужно сделать. Этому не учили даже на курсах повышения квалификации при аврорате.
— Криденс, все в порядке. Все ведь хорошо. Так, руки-ноги целы? Ты можешь шевелиться?
Левая нога изрядно болела, поэтому до крыльца Грейвз бежал боком, как горный козел на вершине Кордильер. Криденс, скорчившись и обхватив колени рукой, лежал среди обломков сгнивших досок, припорошенный лохмотьями отслоившейся краски.
В жизни Грейвза было всего несколько вещей, к которым он оказывался не готов. К игре в борьбу белого и бурого медведей с Дурмштранговцами, тремя бутылками огневиски и ведром белого эля, к тому, как долго пришлось выводить запах доксицида с одежды, кожи и волос после первого года стажировки в аврорате, и теперь вот — к тому как просто и правильно его рука легла на голое плечо Криденса.
— Парень, ну ты чего? — Грейвз присел на корточки рядом, а потом все же встал, почти усилием воли убрав руку с мокрой, настуженной кожи, зашел в дом и вытащил тогу из портьеры.
— Простите, — голос у Криденса был гнусавый, осипший и очень несчастный, как у мышонка из кукольного спектакля, который ставили на Бродвее в бесконечно далекие дни детства Грейвза. Как бишь там? Была у мышонка теплая норка, а потом пришла лиса… — Вы же видите, я все порчу. Всегда. Все, к чему я прикасаюсь, рушится. Мама, — его голос дал петуха, он ненадолго замолчал, прикусив ладонь, — м-мама говорила, что я п-проклят. Мне так жалко, так жалко, сэр, вам было больно, а бутылки… Я так хотел…
Слезы текли у него из глаз — большие, опалесцирующие в свете Люмоса.
— Если верить тому, что про твою мамашу порассказали в местном отделении, ты был проклят просто потому что родился с яйцами между ног, а дьявол тебя еще и мордашкой смазливой наградил, — пробурчал Грейвз и поздно сообразил, что фактически сказал вслух, что Криденс — красивый.
Тот не перестал плакать, но смотрел на него жалобно и заинтересованно, размазывая слезы по лицу. Лицо у него действительно было очень симпатичное.
— Это всего лишь бутылки, мальчик.
Грейвз завернул его в тогу и неловко помог сесть. Криденс прислонился к нему доверчиво, как пятилетка на коленях у Санты Клауса в Мейсис на Херальд Сквер.
— Да. Извините… Значит, и не надо было, правда? Бог не допустил.
— Мерлин, мальчик. Ты прекратишь извиняться? Бог тут не причем. Был бы он, не допустил бы, чтоб у единорога с деменцией вдруг встал на твою мамашу.
Криденс покраснел; даже в зеленоватом свете его уши казались горячими, как драконьи яйца.
— Вы ведь не верите, да? Бог к такими вещам отношения не имеет. Это все от сатаны. И, пожалуйста, не надо про маму.
Грейвз закатил глаза, молча погладил дурного праведника по спине и встал, озираясь. В полусвете казалось, что никаких страшных разрушений не было — да их и не было, надо будет только предупредить Криденса, чтобы не разгуливал тут босиком. Бутылочные стекла загадочно бликовали, на траве таяли пузырьки колы. Пакет с одеждой чудом уцелел, а сверток с едой Грейвз просто забыл увеличить — и магические девиации не помешали. Он улыбнулся про себя и достал еще теплые претцели и печеную картошку, взмахом палочки возвращая им прежнюю форму. По болоту поплыл соблазнительный запах уличной еды.
— Ну, вот видишь? Твой боженька и для тебя кое-что сберег. Может быть, не таким уж и плохим мальчиком ты был, Криденс.
И тут внимание Грейвза привлек округлый темный бок целой — целой! бутылки колы, которая по воле неведомой случайности приземлилась в подушку мха.
— Ну, и кто тут огорчался? Держи. Твоя кола. Никто ее у тебя не отнимет, даже если боженьке очень хочется освежиться, пусть в другом месте подрежет. Хотя, зуб даю, он без виски и не пьет.
Криденс пропустил мимо ушей порцию богохульства, потому что, не дослушав Грейвза, опустился на колени — куда, дурень?! — перед уцелевшей бутылкой, поднимая ее осторожно, как подаренного на день рождения щенка.
— Ох, — сказал он и внезапно широко, дурашливо улыбнулся. Грейвз и не подозревал, что мальчик из семьи полоумных сектантов способен так улыбаться. Если бы он знал, он притащил бы четыре сраных ящика. И два — виски.
Криденс все еще вертел бутылку, потом в некотором затруднении поднял взгляд на Грейвза:
— А как отсюда пьют?
Это было бы забавно и трогательно, если б не было так грустно.
— Пойдем, тут все в стекле, — сказал Грейвз, подхватывая пакет с одеждой и еду.
В доме были стаканы — чудом нетронутые останки хрустального сервиза с европейским клеймом. Но Грейвзу показалось важным, чтобы эту несчастную колу мальчишка пил из бутылки, пуская носом пузыри и прижимая языком к небу этот — черт, —неповторимый вкус. Он рукояткой палочки свернул пробку, вложил бутылку в руку Криденса и обхватил своей.
— Аккуратно, не присасывайся, оно должно затекать в рот.
Криденс закашлялся, заулыбался и принялся тереть нос после первых неуклюжих глотков и выглядел таким дурацки счастливым, что Грейвз вдруг ощутил совершенно невообразимое, необъятное всемогущество от того, что именно он, Грейвз был сейчас источником и в какой-то мере властелином этого незамысловатого счастья.
— И правда щиплет в носу, — стесняясь, заметил Криденс и сделал еще несколько осторожных глотков, почти жмурясь от удовольствия.
— Ешь давай, пока ветром не снесло.
Хорошие манеры утрамбовывали в Криденса как минимум сваей: он мялся и пытался сесть как подобает воспитанному ребенку из религиозной семьи. В трех слоях портьеры получалось не очень, но расставаться с ней Криденс пока явно не хотел. На бледном остром колене блеснуло красное — таки вляпался в стекло, восторженный балбес, подумал Грейвз, и, видимо, потратил на эту мысль все мозги, потому что потянулся и убрал крошечный осколок стекла из небольшой ранки уже совершенно бездумно.
Криденс даже не вздрогнул, даже не съежился и продолжал сидеть, страдая над печеной картошкой без приборов, пока Грейвз не подал ему пример. Он уже почти забыл, как вкусна бывает уличная промасленная дрянь. Обычно такого рода специалитетов хотелось навернуть с похмелья.
— Чем бы ты хотел заняться, когда выйдешь отсюда? — спросил Грейвз и поздравил себя с удачным выбором слов. Отлично. Прямо как на нарах в Алькатрасе, разве что постера с сисястой девицей не хватает на стене и песни “Мама, твой сын сгорел как феникс”.
Криденс с усилием проглотил большой кусок картошки, чтобы ответить.
— Не жнаю, мифтер Грейвз, — он снова проглотил, облизнул губы и, после секундного замешательства, вытер их краешком тоги, — Я как-то не думал.
— Не думал о чем?
— О том, что все может закончиться выходом.
Криденс отвернулся. Грейвз проследил за его взглядом: раздетая роза серебрилась на камине, один из нижних лепестков оттопырился, как надутые губки красотки. Черт ее дери, что тут случилось? Должны быть какие-то правила для опадания лепестков, не может же она ни с чего полинять под Стазисом? Грейвз ощутил бурную жажду деятельности, подстегиваемую полуосознанным страхом, как поддатый оборотень — воем в полнолуние. Сколько времени просрал, все эти чинные разговоры с Эрво, а надо было в архив, и напрячь пару знакомых, потому что если что…
— Я бы, наверное, хотел научиться что-нибудь делать. Как мистер Лерой, ну, из нашей миссии: он дома умел строить, и все чинил, и лодки у него были самые прочные. Если научиться что-нибудь делать, к тебе люди всегда относятся хорошо. Я бы… Я бы построил себе дом и собаку завел.
В голосе Криденса прозвучала давняя, неизбывная жажда.
— Большую, знаете, такие мохнатые, с торчащими ушами. Да нет, любую бы завел, но такую — лучше всего. У нас жила, — он конфузливо поджал губы, явно не решаясь на “суку”, — собака-девочка около церкви, всегда весной приносила щенят, как раз таких. Или даже двух собак. Им вместе веселее ведь.
— Большую и мохнатую? — переспросил Грейвз. Им овладело мальчишеское желание покрасоваться. — Вот такую?
Послушно пришедший на зов заклинания Патронуса волкодав выпрыгнул из кончика палочки, обежал комнату и серьезно, обстоятельно обнюхал Криденса, который сидел, как оглушенный, нерешительно вытянув раскрытую ладонь навстречу серебристому полупрозрачному носу, втягивавшему воздух.
— Служить, — скомандовал Грейвз, и патронус сел, выставляя лапу, как служебный пес на выставке. — Умри!
Пес лег на бок, выпрямляя лапы.
— Не надо, пожалуйста, — попросил Криденс шепотом, — пусть побегает, можно?
Волкодав носился под потолком, дурашливо выбрасывая ноги, пока не истаял серебристым дымком.
— Как его зовут? — спросил Криденс, погладив паркетину, на которой совсем недавно стояли лапы патронуса.
— Никак, конечно, — ответил Грейвз, удивленный самой концепцией, — Это просто заклинание. Научишься, и можешь вызывать хоть по сто раз на дню, пока не надоест.
— Именно этого песика?
— Нет, не обязательно. Магия сама решит, какое животное лучшим образом тебя представит. Патронус что-то вроде твоего бронежилета и визитки одновременно, полезная, в сущности, тварь.
— Магия… — грустно сказал Криденс, глядя в пол. — То есть он не живой? Он бес?
— С помощью магии можно и живую собаку призвать, если захочешь. Хоть каждую псину в радиусе десяти километров.
Криденс посмотрел на Грейвза все с той же сумасшедшей, детской радостью:
— И они придут?
— Как штык. Если, конечно, заклинание как следует выучишь.
— Я бы хотел выучить это заклинание больше всего на свете, — выпалил Криденс, и тут же добавил “Прости меня, Господи”, как будто пощечину себе отвесил.
Наблюдая за тем, как Криденс допивает выдохшуюся колу, Персиваль Грейвз был уверен, что нашел бы даже Святой Грааль или кольцо Нибелунгов, если бы перед ним была поставлена такая задача.
Глава 7 (в двух частях в комментариях)
Глава 8 (в трех частях в комментариях)
@темы: гомосексуальные пидорасы, daddy cool, пейсательство, Ссылки
-
-
28.08.2017 в 15:18-
-
14.10.2017 в 20:33Совсем-совсем не ждать?
-
-
13.11.2017 в 19:28