четверг, 02 апреля 2009
erkenne mich ich bin bereit
среда, 01 апреля 2009
erkenne mich ich bin bereit
Aurenga поделилась песнями Елены Фроловой. Очень красиво и под настроение попало.
![](http://i071.radikal.ru/0904/7d/5b83c71ecba1.jpg)
Madame Fähndrich
Hugo Erfuth, 1930
![](http://i071.radikal.ru/0904/7d/5b83c71ecba1.jpg)
Madame Fähndrich
Hugo Erfuth, 1930
вторник, 31 марта 2009
21:26
Доступ к записи ограничен
erkenne mich ich bin bereit
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
erkenne mich ich bin bereit
erkenne mich ich bin bereit
Чудесная методика этот Вестерн-блоттинг! В неё всегда есть место абсолютно неведомой хуйне. То есть с вероятностью примерно десять процентов каждый новый блот будет запорот по совершенно неидентифицируемой причине. И как-то безрадостно это всё, очень безрадостно.
Душа хочет чего-нибудь попроще, например, исследовать обморожение или газовую гангрену.
![](http://s60.radikal.ru/i170/0903/1c/f3a9259dea9d.jpg)
(с) Arthur Elgort
Душа хочет чего-нибудь попроще, например, исследовать обморожение или газовую гангрену.
![](http://s60.radikal.ru/i170/0903/1c/f3a9259dea9d.jpg)
(с) Arthur Elgort
понедельник, 30 марта 2009
erkenne mich ich bin bereit
Ах да, сахарные мои поросяточки, по поводу уже навонявшей дискуссии в Diary.Best на старую-добрую и основательно заезженную тему гомофилии и гомофобии.
Я как-то не готов аргументированно обсуждать, почему, скажем, брюнеты хуже или лучше рыжих, или любители Вагнера хуже или лучше любителей Грига. Не готов.
Вопрос, поставленный в дискуссии, достаточно важный и острый, и пр., и ты.пы. Но, конечно же, скатилась дискуссия в область кидания говном. Мы по-другому не умеем.
Раньше, сахарные поросяточки, я был, так сказать, человекоисклив. И искал человеков даже там, куда их, как выяснилось, совершенно не клали. Но, кажется, уже нашел свой необходимый и достаточный минимум, и больше не хочу возиться в навозе.
Скажу только, драгоценные мои, что "мне всё равно, кого ты трахаешь, но раз ты такой урод, то шнелле делать свои черные дела в подполе, и ни-ни оттуда, унтерменш!" - это оскорбление не просто какой-то абстрактной категории людей с радужными повязками. Это оскорбление меня в частности. Это не вызов на дуэль на вениках, упаси боже, но если вы такие заявления делаете, будьте готовы, что больше мы с вами общаться не будем.
Dixi.
Я как-то не готов аргументированно обсуждать, почему, скажем, брюнеты хуже или лучше рыжих, или любители Вагнера хуже или лучше любителей Грига. Не готов.
Вопрос, поставленный в дискуссии, достаточно важный и острый, и пр., и ты.пы. Но, конечно же, скатилась дискуссия в область кидания говном. Мы по-другому не умеем.
Раньше, сахарные поросяточки, я был, так сказать, человекоисклив. И искал человеков даже там, куда их, как выяснилось, совершенно не клали. Но, кажется, уже нашел свой необходимый и достаточный минимум, и больше не хочу возиться в навозе.
Скажу только, драгоценные мои, что "мне всё равно, кого ты трахаешь, но раз ты такой урод, то шнелле делать свои черные дела в подполе, и ни-ни оттуда, унтерменш!" - это оскорбление не просто какой-то абстрактной категории людей с радужными повязками. Это оскорбление меня в частности. Это не вызов на дуэль на вениках, упаси боже, но если вы такие заявления делаете, будьте готовы, что больше мы с вами общаться не будем.
Dixi.
erkenne mich ich bin bereit
Не без помощи Ф. добрался до давно облюбованного фильма "Боги и монстры". Категорически рекомендую всем и каждому. Дело в том, что МакКеллен умеет играть и делает это так потрясающе, что, взбреди ему в голову сняться в двухчасовом фильме о выпечке хлеба, оный фильм можно было бы смотреть, не отрывая бинокуляров, все два часа, и потом долго, долго обмозговывать, как же это у доброго дидуся Гендальфа так получилось. Ну, оставим за кадром фантастические по красоте и изяществу заигрывания старого хищника с молоденьким недо-морпехом, хотя и это тоже бонус. Сочный такой морпех, мускулистый.
Ах да, и продюсер Клайв Баркер 8)
![](http://i018.radikal.ru/0903/20/7986a3f09bed.jpg)
Ах да, и продюсер Клайв Баркер 8)
![](http://i018.radikal.ru/0903/20/7986a3f09bed.jpg)
erkenne mich ich bin bereit
Самое жуткое похмелье - это похмелье после интенсивного, но непродолжительного счастья 8(
четверг, 26 марта 2009
erkenne mich ich bin bereit
Извините, нет, это настолько шикарно и восхитительно, что даже под кат прятать не буду.
Евгений Гришковец
Мой Довлатов
Когда я сделал спектакль "Как я съел собаку", меня начали активно сравнивать с Довлатовым. Я этому удивился – в то время я читал совсему другую литературу, совсем другим интересовался и не нашёл между ним и собой ничего общего. И стал читать Довлатова.
А спустя какое-то время, уже начав писать, став профессиональным литератором и попробовав несколько форматов, я ощутил невероятный интерес к Довлатову. И у меня возникло к этому писателю очень много вопросов. Я убедился в том, что писатель Довлатов не так хорош, как Довлатов-гуманист и обладатель некой судьбы. Оказалось, что его личность гораздо более притягательна, чем его тексты. Там, где он писал автобиографические истории, он гораздо интереснее, чем в свободном полёте. И гораздо интереснее там, где описывает персонажей, которых мы не знаем. Например, когда описывает своего деда, которого никогда не видел. Он себя вёл по отношению к ним более вольно. А когда он писал о каких-то своих известных современниках, которых мы знаем, он неизбежно наслаждался всеми деталями, не мог справиться с этим наслаждением подробностями эпохи, и в этом беда Довлатова. Поэтому он от своей эпохи не оторвался.
Сейчас те, кому 18-25 лет, могут с удовольствием читать Довлатова, но он для них уже писатель прошлого, хотя герой, который в этих текстах присутствует, вполне мог бы быть не отдельным людям, которые сейчас молоды. Он мог бы ощущаться не застрявшим в той эпохе. А быть своим, сегодняшним, современным. Я понял, что Довлатов этого не осмыслил, как писатель. И над бытописанием как литератор не поднялся. А мог.
Именно поэтому я очень захотел сделать такой знак любви – написать поклон Довлатову. Им стал сборник рассказов "Следы на мне". Я впервые взялся за непосредственную автобиографию с совершенно конкретными именами, фамилиями, городами, но попытался написать эти автобиографические рассказы, которые связаны с детством и юностью, как истории универсальной юности. Будучи точно биографичным, но всё-таки быть универсальным, тщательно убрав из текста почти все признаки эпохи.
Не называя напитков, которые герои пьют, одежды, которую герои носят, музыки, которую тогда слушали. Воообще не называя предметы. Или даже описывая то, что уже исчезло с карты города Кемерово – кафе или учебные заведения – делать это так, чтобы они воспроизводили не эпоху, а юность.
И ещё одна вещь. Я позавидовал Довлатову. Он жил в такой плотной эпохе, где были одни культовые личности: "Приехал Вознесенский, мы выпили, поехали к Ахмадулиной, зашли к Эрнсту Неизвестному...". А у меня их никого не было – я жил в Кемерово. Но я в юности не ощущал свою жизнь периферийной. И людей, которые меня тогда окружали, я ощущал невероятно для себя значимыми. Это была ещё и борьба за собственное пространство, юность и людей, которые были для меня важны. И вся книга "Следы на мне" – это мой диалог с Довлатовым.
Повторяю, это не претензия к Довлатову – это был мой вопрос ему, такой совет Довлатова мне, чего нужно избежать. Точно так же я поступаю во всех своих небиографических текстах. Например, когда я писал "Асфальт", который абсолютно сегодняшняя книжка, я старался даже на уровне языка не употреблять таких слов, которые могут быть ощутимы исключительно как слова нулевых годов.
В романе "Рубашка" нет слов "бросил трубку" или "положил трубку", а есть слова "отключился". Это как раз попытка справиться с признаками эпохи, потому что, кто знает, может быть, через двадцать лет уйдёт из обихода "положил трубку" и встретившийся в тексте с таким словосочетанием читатель почувствует, что это давний, а не сегодняшний текст, что он из той эпохи, когда люди говорили "бросил трубку".
Конечно, и в "Илиаде" есть вневременное, и в текстах Вергилия и Эсхила. Но тем не менее для нас это всё равно литература другой эпохи. А у Довлатова был шанс и сегодня быть текстом не другой эпохи.
Довлатов из-за этого бытописательства долго не проживёт. Мои тексты тоже вряд ли проживут долго. Сейчас вообще такая литература – ненадолго. Мне скорее хочется быть остросовременным и нужным сейчас, чем находиться в каких-то списках и каталогах потом. Но если есть возможность сделать так, чтобы текст ощущался живым как можно дольше, то это нужно сделать. Я, например, когда перечитывал "Великого Гэтсби" у меня к нему возникла основная претензия, что это текст XX века, который написан не как текст XX века. Для произведения XX века он какой-то слишком элементарный. А ведь был уже Фолкнер, а намного раньше был гораздо более изощрённый Марк Твен. В конце концов, Эдгар По – современник Пушкина.
Я же не совсем отказываю авторам в бытописании – я же реалист. Просто нужно сделать так, чтобы художественное побеждало, а не быт. Там, где художественный образ проигрывает за счёт наслаждения деталью, – там погибает литература или не так долго живёт, как могла бы. А Довлатов был настолько жизнелюбивым, что не мог отказать себе в описании деталей. Но художественно с этим не справился. Я это понял, когда полюбил Довлатова и сильно пожалел, что он не справился с этим и тем самым не стал своим, например, для моего брата, которому сейчас 22 года.
журнал "ЧТО ЧИТАТЬ" №3 март 2009
Via chto_chitat
Йебать и плакать))))
Евгений Гришковец
Мой Довлатов
Когда я сделал спектакль "Как я съел собаку", меня начали активно сравнивать с Довлатовым. Я этому удивился – в то время я читал совсему другую литературу, совсем другим интересовался и не нашёл между ним и собой ничего общего. И стал читать Довлатова.
А спустя какое-то время, уже начав писать, став профессиональным литератором и попробовав несколько форматов, я ощутил невероятный интерес к Довлатову. И у меня возникло к этому писателю очень много вопросов. Я убедился в том, что писатель Довлатов не так хорош, как Довлатов-гуманист и обладатель некой судьбы. Оказалось, что его личность гораздо более притягательна, чем его тексты. Там, где он писал автобиографические истории, он гораздо интереснее, чем в свободном полёте. И гораздо интереснее там, где описывает персонажей, которых мы не знаем. Например, когда описывает своего деда, которого никогда не видел. Он себя вёл по отношению к ним более вольно. А когда он писал о каких-то своих известных современниках, которых мы знаем, он неизбежно наслаждался всеми деталями, не мог справиться с этим наслаждением подробностями эпохи, и в этом беда Довлатова. Поэтому он от своей эпохи не оторвался.
Сейчас те, кому 18-25 лет, могут с удовольствием читать Довлатова, но он для них уже писатель прошлого, хотя герой, который в этих текстах присутствует, вполне мог бы быть не отдельным людям, которые сейчас молоды. Он мог бы ощущаться не застрявшим в той эпохе. А быть своим, сегодняшним, современным. Я понял, что Довлатов этого не осмыслил, как писатель. И над бытописанием как литератор не поднялся. А мог.
Именно поэтому я очень захотел сделать такой знак любви – написать поклон Довлатову. Им стал сборник рассказов "Следы на мне". Я впервые взялся за непосредственную автобиографию с совершенно конкретными именами, фамилиями, городами, но попытался написать эти автобиографические рассказы, которые связаны с детством и юностью, как истории универсальной юности. Будучи точно биографичным, но всё-таки быть универсальным, тщательно убрав из текста почти все признаки эпохи.
Не называя напитков, которые герои пьют, одежды, которую герои носят, музыки, которую тогда слушали. Воообще не называя предметы. Или даже описывая то, что уже исчезло с карты города Кемерово – кафе или учебные заведения – делать это так, чтобы они воспроизводили не эпоху, а юность.
И ещё одна вещь. Я позавидовал Довлатову. Он жил в такой плотной эпохе, где были одни культовые личности: "Приехал Вознесенский, мы выпили, поехали к Ахмадулиной, зашли к Эрнсту Неизвестному...". А у меня их никого не было – я жил в Кемерово. Но я в юности не ощущал свою жизнь периферийной. И людей, которые меня тогда окружали, я ощущал невероятно для себя значимыми. Это была ещё и борьба за собственное пространство, юность и людей, которые были для меня важны. И вся книга "Следы на мне" – это мой диалог с Довлатовым.
Повторяю, это не претензия к Довлатову – это был мой вопрос ему, такой совет Довлатова мне, чего нужно избежать. Точно так же я поступаю во всех своих небиографических текстах. Например, когда я писал "Асфальт", который абсолютно сегодняшняя книжка, я старался даже на уровне языка не употреблять таких слов, которые могут быть ощутимы исключительно как слова нулевых годов.
В романе "Рубашка" нет слов "бросил трубку" или "положил трубку", а есть слова "отключился". Это как раз попытка справиться с признаками эпохи, потому что, кто знает, может быть, через двадцать лет уйдёт из обихода "положил трубку" и встретившийся в тексте с таким словосочетанием читатель почувствует, что это давний, а не сегодняшний текст, что он из той эпохи, когда люди говорили "бросил трубку".
Конечно, и в "Илиаде" есть вневременное, и в текстах Вергилия и Эсхила. Но тем не менее для нас это всё равно литература другой эпохи. А у Довлатова был шанс и сегодня быть текстом не другой эпохи.
Довлатов из-за этого бытописательства долго не проживёт. Мои тексты тоже вряд ли проживут долго. Сейчас вообще такая литература – ненадолго. Мне скорее хочется быть остросовременным и нужным сейчас, чем находиться в каких-то списках и каталогах потом. Но если есть возможность сделать так, чтобы текст ощущался живым как можно дольше, то это нужно сделать. Я, например, когда перечитывал "Великого Гэтсби" у меня к нему возникла основная претензия, что это текст XX века, который написан не как текст XX века. Для произведения XX века он какой-то слишком элементарный. А ведь был уже Фолкнер, а намного раньше был гораздо более изощрённый Марк Твен. В конце концов, Эдгар По – современник Пушкина.
Я же не совсем отказываю авторам в бытописании – я же реалист. Просто нужно сделать так, чтобы художественное побеждало, а не быт. Там, где художественный образ проигрывает за счёт наслаждения деталью, – там погибает литература или не так долго живёт, как могла бы. А Довлатов был настолько жизнелюбивым, что не мог отказать себе в описании деталей. Но художественно с этим не справился. Я это понял, когда полюбил Довлатова и сильно пожалел, что он не справился с этим и тем самым не стал своим, например, для моего брата, которому сейчас 22 года.
журнал "ЧТО ЧИТАТЬ" №3 март 2009
Via chto_chitat
Йебать и плакать))))
erkenne mich ich bin bereit
Некоторое время назад я пообещал написать слюняво-тошнотный рёмогиммлер. Ну что же! "Хуйня для вашего блога! Дорого, долго, но мы умеем писать хуйню!"
"Сопли в сахаре, урожай 23го"
"Сопли в сахаре, урожай 23го"
erkenne mich ich bin bereit
Не могу сказать, что фильм "Иди и смотри" нравственно меня перепахал, но некий осадок после просмотра, несомненно, остался. Вторая часть значительно лучше, чем первая. Хатынь же.
На каком-то форуме писали о том, что подобное кино пробуждает "генетическую ненависть". Хуле? Все действующие лица со стороны Германии уже давным давно получили своё, и значимая их часть истлела в той же Белоруси. "Суки фашисты" по отношению ко всем немцам и произнесенное сейчас - той же воды бриллиант, что и "бей жида-политрука".
Мой двоюродный дед на войне получил две травмы, мало совместимые с жизнью (то, что выкарабкался - только его заслуга и его потрясающая витальность. Светлая память). Родной дед по отцовской линии заработал астму, от которой впоследствии и скончался. Родной дед по материнской линии лишился дома при бомбежке и проделал вместе с моей прабабкой путь от Воронежа до Москвы. Зимой. Прабабка шла пешком и везла деда на санках за собой, пока силы были. Как-то раз проезжавшие мимо немцы дали им две буханки хлеба. Если бы нет, возможно, я бы не имел сейчас удовольствие писать в этой уютной дняффке - меня бы просто не было на свете.
Война задела нашу семью. Не больше и не меньше, чем всех остальных. Много умерших родственников, много умерших друзей семьи. Но меня никогда не воспитывали в духе этой самой чертовой генетической ненависти. И, наверное, я никогда не смогу до конца не то что принять - понять такой подход.
На каком-то форуме писали о том, что подобное кино пробуждает "генетическую ненависть". Хуле? Все действующие лица со стороны Германии уже давным давно получили своё, и значимая их часть истлела в той же Белоруси. "Суки фашисты" по отношению ко всем немцам и произнесенное сейчас - той же воды бриллиант, что и "бей жида-политрука".
Мой двоюродный дед на войне получил две травмы, мало совместимые с жизнью (то, что выкарабкался - только его заслуга и его потрясающая витальность. Светлая память). Родной дед по отцовской линии заработал астму, от которой впоследствии и скончался. Родной дед по материнской линии лишился дома при бомбежке и проделал вместе с моей прабабкой путь от Воронежа до Москвы. Зимой. Прабабка шла пешком и везла деда на санках за собой, пока силы были. Как-то раз проезжавшие мимо немцы дали им две буханки хлеба. Если бы нет, возможно, я бы не имел сейчас удовольствие писать в этой уютной дняффке - меня бы просто не было на свете.
Война задела нашу семью. Не больше и не меньше, чем всех остальных. Много умерших родственников, много умерших друзей семьи. Но меня никогда не воспитывали в духе этой самой чертовой генетической ненависти. И, наверное, я никогда не смогу до конца не то что принять - понять такой подход.
среда, 25 марта 2009
erkenne mich ich bin bereit
Оуу... Как тяжело жить, когда плечевой пояс поменялся местами с бедренным .
Или это опять какая-то особая, блоттинговая магия.
Надо было идти на химфак. Цеолитные катализаторы, по крайней мере, функционируют независимо от того, в каком доме стоит Сатурн.
Или это опять какая-то особая, блоттинговая магия.
Надо было идти на химфак. Цеолитные катализаторы, по крайней мере, функционируют независимо от того, в каком доме стоит Сатурн.
erkenne mich ich bin bereit
Салли выходит из магазина и почти бежит к метро на Шестьдесят восьмой. Ей хотелось бы купить Клариссе подарок, но какой? Ей хотелось бы сказать Клариссе что-то важное, но она не может подобрать нужных слов. «Я люблю тебя» — чересчур легковесно. «Я люблю тебя» превратилось в слишком будничную фразу, произносимую не только в день рождения или по случаю какой-нибудь круглой даты, а почти спонтанно в постели, или у кухонной раковины, или даже в такси, в зоне слышимости водителя-иностранца, твердо уверенного, что женщине полагается семенить на три шага позади мужа. Ни Салли, ни Кларисса в принципе не скупятся на нежности, и это, конечно, хорошо, но сейчас Салли хотелось бы, возвратившись домой, сказать что-то особенное, что-то выходящее за пределы не только привычной ласковости, но и самой страсти. То, что ей хотелось бы сказать, как-то связано со всеми теми, кого уже нет в живых; и с ее ощущением невероятного счастья и неминуемой, опустошительной потери. Если что-то случится с Клариссой, она, Салли, не то чтобы умрет, но и не вполне уцелеет. У нее — и уже навсегда — будет все не так. То, что ей хотелось бы сказать, связано не только с радостью, но и с оборотной стороной радости — неотвязным страхом. Со своей собственной смертью она еще кое-как может смириться, с Клариссиной — нет. Их любовь с ее уютным постоянством поставила Салли в зависимость от механизма смертности как такового. Есть потеря, которую невозможно представить. Есть путь, которым можно следовать от настоящего момента, спеша к метро в Верхнем Ист-Сайде, сквозь завтра, послезавтра, послепослезавтра и до самого конца своей и Клариссиной жизни.
М. Каннингем, "Часы".
Удивительный парадокс: иногда случается, что по-настоящему хорошая книга приходит к тебе задолго до того, как ты до неё дорастаешь, но даже тогда, когда, по сути дела, между вами ещё нет ни одной точки соприкосновения, она уже нравится тебе. Может быть, вызывает недоумение, может быть, легкое раздражение, но всё равно иррационально нравится. И только потом, через энное количество лет, когда вы с книгой наконец-то понимаете друг друга, оглядываешься назад и спрашиваешь себя: каким же чудом получилось так, что при первом прочтении ты не приобрел идиосинкразию и не забросил её куда подальше, лишив себя в будущем возможности насладиться взаимопониманием?
М. Каннингем, "Часы".
Удивительный парадокс: иногда случается, что по-настоящему хорошая книга приходит к тебе задолго до того, как ты до неё дорастаешь, но даже тогда, когда, по сути дела, между вами ещё нет ни одной точки соприкосновения, она уже нравится тебе. Может быть, вызывает недоумение, может быть, легкое раздражение, но всё равно иррационально нравится. И только потом, через энное количество лет, когда вы с книгой наконец-то понимаете друг друга, оглядываешься назад и спрашиваешь себя: каким же чудом получилось так, что при первом прочтении ты не приобрел идиосинкразию и не забросил её куда подальше, лишив себя в будущем возможности насладиться взаимопониманием?
erkenne mich ich bin bereit
вторник, 24 марта 2009
erkenne mich ich bin bereit
![](http://static.diary.ru/userdir/1/3/6/1/13615/39536780.jpg)
erkenne mich ich bin bereit
Меланокортиновые рецепторы. И АКТГ. И общий адаптационный синдром. И BDNF. Теряю связанность речи, покрываюсь шерстью.
понедельник, 23 марта 2009
erkenne mich ich bin bereit
Иллюстрация художницы Lidia Postma. Фродо и Шелоб. Странный какой-то рисунок, жутковатый; неожиданно задел, хотя профессориада давно уже не трогает.
![](http://s50.radikal.ru/i128/0903/a9/d50c488fc0fet.jpg)
Крупно под катом
Via kidpix
![](http://s50.radikal.ru/i128/0903/a9/d50c488fc0fet.jpg)
Крупно под катом
Via kidpix
воскресенье, 22 марта 2009
erkenne mich ich bin bereit